Одна из архаических форм деления всех и вся — на твёрдое и мягкое. В современной культуре — на правых (твёрдолобые) и левых (мягкотелые). Консерваторы и либералы. Справедливые/добрые. Сильные/любящие. Либо одно, либо другое. Может приспосабливаться для национальных стереотипов. XIX век был особенно щедр на эти стереотипы — не потому, что был очень уж националистичен, скорее, наоборот, а потому что был эпохой, когда люди, больные национализмом, уже стали достаточно грамотны, чтобы выражать их в культуре, но ещё не стали достаточно культурны, чтобы освободиться от национализма.
Классический, красивый пример у Николая Лескова. Немцы — сильные, с железной волей. Русские — квашня квашнёй. Немецкий меч разрубит камень, но увязнет в кадке с тестом так, что никто не вытащит. Русская глупость немецкий ум победит.
В культуре, к счастью, теперь господствует сознание ложности этих оппозиций, но в быту нет-нет, да и прорвётся. 2012 год. Англичанин, который принял православие, да не просто православие, а Московскую Патриархию, сокрушается — «русское болото» разлагает церковную жизнь, мешает миссионерству. «Болото» — это начальственное высокомерие в соединении с начальственной же безответственностью, хамством, ленью. Иждивенчество, нежелание учиться, равнодушие. Не хватает русским британского «пусть каждый выполняет свой долг» — тоже своего рода булат. Если не «германская железная воля», так хотя бы приятное английское серебро.
Правда, одна тонкость: сокрушается человек, но сам не рвётся в адмиралы Нельсоны. Даже наоборот: в «русском болоте» нашёл он возможность стать священнослужителем, хотя за плечами развод. Конечно, легко представить первый брак «яко небывший» — достаточно хотя бы того, что венчания по-православному не было, но эта лёгкость уже и есть отчётливое болото, а не твёрдая земля.
Противопоставление болота и булата достаточно лукаво. В каждом «булате» предостаточно ржавчины. У римо-католиков даже термин такой есть — «диспенсация», «раздача разрешений». Если нельзя, но очень хочется, то можем дать разрешение, но, конечно, признай наше исключительное право давать разрешения. На жаргоне русской власти — «в порядке исключения». Консерватизм отличается от либерализма не тем, что в нём нет либеральности, а тем, что либеральность — исключительно для себя и своих, для целующих ручку. Гнилой же либерал отдаёт всем и безо всяких условий то, что должно выдаваться строго индивидуально и в обмен на целование ручки, которое уродливо в теории, а на практике просто кошмарно. Это же разбазаривание главного человеческого ресурса — власти!
Может ли быть консерватизм без властолюбия? Сперва поглядим, каков консерватизм в истории. Представления о подтянутости, долге, чести — а на самом деле, властолюбие, прикрытое различными именами и готовое платить за власть даже собственной жизнью, готовое погубить свою жизнь, лишь бы «иметь право» распоряжаться чужими жизнями.
Вот древнеримский вариант «бушидо», «чести», «правил джентльмена» и т. п. — «Mos Maiorum». «Мос» — это не тот же корень, что в «Москва», где «мос», вероятнее всего, от угро-финского «болото», «влага», в общем, есть вода — будет и жизнь. Римское «мос» — то же, что «о темпора, о морес!» — «о времена, о нравы». «Нравы больших» или «auctoritas maiorum» — «авторитет старших», «традиции предков». Не всех предков, конечно, — только мужчин. Поэтому добродетель — «виртус» — от слова «вир», «мужчина». А мужчина это у кого дети есть (тут римляне тоже вполне идентичны иудеям). Власть отца семейства у римлян была так же абсолютна, как у иудеев, но это сходство не было предметом обдумывания — ведь и две ноги у каждого человека, что тут обдумывать.
Римские традиции предков древнее римского права, и это тоже типично. Оспаривается и записывается спорное, а бесспорное просто передаётся из поколения в поколение. Эти традиции древнее и религии. Религиозный поиск — дело не отцов и не детей, а личное. Религиозный опыт и, тем более, его обобщённые, социальные формы — вторичен по отношению к опыту социальному, который и у животных есть. Так что человек — животное непременно общественное, а вот насчёт религиозного — вовсе не обязательно. Что мы сегодня и видим наглядно. И слава Богу, что вера в Бога освобождается потихоньку от покровительства «мажоров».
Конечно, набожность в число римских добродетелей входила. Собственно вера, однако — не религиозная добродетель. Fides — это доверие, основы устных соглашений, и богиня Вера покровительствовала таким сделкам. Не милицию же звать! Богиня Фидес считалась старше Юпитера, храм её был на Капитолийском холме, а служили ей главные жрецы, «flamines maiores», отправлявшие культ предков. Считалось, что Вера живёт в правой руке человека. При императорах на монетах изображали две руки, символ императора и его легионов, как воплощение надёжности. Во время молитвы Вере руки накрывали тканью (как некоторые накрывают во время молитвы голову) — возможно, с этим связан и русский обычай во время венчания накрывать руки молодожёнов священнической епитрахилью.
Религия — religio — это почитание богов с целью поддержания «мира богов», «pax deorum». «Римский мир» стоял на высшем мире. Культ, «cultus» — это обряды, выражающие почитание. И никаких суеверий — религиозность не должно превращаться в заискивающее ханжество, это означает опускаться до уровня скотины. Однако, не возбранялось и даже поощрялось подыматься на вершины духа — это называлось «pietas» (отсюда и «Пьета», и «пиетизм», и «пиетет»). Во 138 году столетии император Антонин получил от сената прозвание «Пий» — то есть, носителем «пиетас» — за уважение к родному отцу и к отцу приемному — императору Адриану (его мавзолей в нескольких сотнях метрах от Ватикана теперь зовут замком святого Ангела, там была папская крепость и тюрьма в Средние века, и сам Антонин тут похоронен).
«Пиетас» — это религиозность чуть выше обычного, личная, искренняя. Что связывается она прежде всего с похоронами, неудивительно. Можно делать вид, что тиран-отец это нормально, но слёзы подделать очень трудно. На похоронах говорит тело. Или — не говорит, а предоставляет языку произносить пустые слова.
Впрочем, по другой версии (IV столетия) Антонин был прозван Пием за то, что помиловал сенаторов, осуждённых на смерть своим предшестенником, всё тем же Адрианом. Что было на самом деле, не так важно, как возможность определить диапазон слова — от искренней скорби по отправившемуся в царство смерти до искреннего нежелания отправлять туда других.
Предание утверждает, что в середине II века римскую церковь возглавил папа Пий I. Совпадение или проекция на церковную историю светской, не так важно, как то, что последнего папу по имени Пий — XII-го — по сей день попрекают тем, что он не выступил гласно с протестом против истребления евреев Гитлером. Не выступали и Рузвельт, и Сталин, но с них взятки гладки, а назвался Пием — потрудись подняться. Никакие доводы типа «выступил бы, раздразнил бы, ещё больше бы погибло бы» не убеждают.
Остальные римские «добродетели» — типично мачистские, солдатские, точнее даже, офицерские. «Дисциплина» — не какая-нибудь штатская, а самоконтроль, подготовка, чёткое выполнение приказов. «Гравитас» — выдержка, а лучший пример Муций Сцевола, который сунул руку в огонь и бровью не повёл. «Констанция» — не жена Константина Великого, и уж подавно не конституция, а упорство, умение не падать духом во времена военных поражений.
Читаем Марка Аврелия — вроде бы язычник, стоик, но и язычество, и стоицизм для него лишь надстройка над «отеческим преданием». Что помогает достижению «дигнитас» (достоинства) и «аукторитас» (авторитета) в глазах окружающих, то и хорошо. Нетрудно видеть, что ровно те же добродетели в ХХ веке культивировали и нацисты, и фашисты, и чекисты-коммунисты («гвозди бы делать из этих людей» — вернее и прагматичнее было бы «гвозди бы делать из этих людоедов»). Фундаменталист-католик тоже использует Христа для воспитания в себе гравитас, пиетас, фидес и пр. В итоге лицо имеет такое же каменное, как у памятника Антонину Пию.
Правление Антонина Пия осталось в памяти римлян «золотым веком» империи. Правда, было какое-то восстание иудеев — разумеется, подавленное. Был указ, запретивший евреям обращать кого-либо в свою религию. Была безобразная казнь в Риме жены одного аристократа, которую тот обвинил в исповедании христианства. Но это как и в наши дни для большинства представлялось вполне приемлемой ценой покоя — «securitas», отличная известная и нам «безопасность», защищённость, она же «tranquillitas» (спокойствие), она же «concordia» — «сосердечие», эдакая гармония, купленная, правда, ценой распятых иудеев, обезглавленной христианки, ну там рабы по мелочи, выпоротые дети и избитые жёны вообще не в счёт.
«Конкордия» изначально — гармония между мужем и женой, а ко II веку это мир между императором и императрицей, обеспечивающей мир и во всей империи (Noreña, Carlos F. Imperial Ideals in the Roman West: Representation, Circulation, Power. С. 131-133). Сохранился сестерций с изображением Антонина Пия и его жены Фаустины в позе «брачующихся» — пожимающих друг другу правые руки («dextrarium iunctio» ), а между ними дочь , Фаустина Младшая, точно так же пожимающая руку будущему преемнику, Марку Аврелию — и крупно подпись: «Конкордия».
Ну, хотя бы с этим покончили, нынче уже никто не связывает свою жизнь с частной жизнью даже самых сильных мира сего. Во всяком случае, в демократических странах. В иных и правитель старается выглядеть целомудренно, и подданные, коли брюзжат, начинают исследовать спальню деспота.