«Последнее время» звучит в наши дни едва ли не фельетонно. Как можно ждать какого-то Второго пришествия! Это всё для детей — армагеддон, метеорит в лоб, всепланетная чума... Взрослый человек может сходить на ужастик в порядке почёсывания между лопаток, но не всерьёз же. Время последним не бывает. Всегда будет следующий момент. Как говорил Швейк, никогда не бывает так, чтобы ничего не было, всегда что-нибудь да будет.
Христианство довольно чётко распадается на ожидающих конца, живущих в «последнее время» — и это отнюдь не только адвентисты — и на тех, кто стесняется евангельских проповедей о Страшном суде и предпочитает не акцентировать «последнее». Метафора она и есть метафора, не надо понимать слишком буквально.
Конечно, «последнее время» — метафора. Но что, собственно, перевозит эта метафора («Метафора» — так до сих пор пишут на бортах грузовых автомобилей в Греции»).
Забавно, что время как метафора обычно легко заменяется пространством. Тут, видимо, сказывается вечность как свойство человека как кого-то, отличного от животного. «Нашёл время», «нашёл место». «Я как в раю» может относиться и к месту, и к месту, потому что речь идёт не о месте и не о времени, а о духе.
Уэллс придумал эскалаторы, состоящие из нескольких полос: с краю очень медленная, в центре очень быстро движущаяся, между ними полоса со средней скоростью. Переступая с одной на другую, можно сойти или зайти в нужном месте.
Психологически (а время для человека есть психологическая категория, не физическая) время бывает быстрое, медленное и среднее. Только, в отличие от пешехода, который может выбрать, подниматься по лестнице, по эскалатору или на лифте, время не выбирают. Оно само себя чувствует внутри нас. Время выбирает, когда быть медленным, а когда быстрым. Когда быть первым, а когда последним. Ну не мы же выбираем! Мы можем попытаться — например, покончить жизнь самоубийством и тем самым сделать время перед самоубийством своим «последним временем» — но это будет подделка, самозванчество, фальшь.
Может быть, продуктивнее посмотреть на проповедь о Конце как на проповедь о Последнем Пространстве. Пространство ведь тоже отнюдь не однородно. Есть верх, есть низ, есть ширь. Есть первые пространства — когда мы «вступаем в мир», «вступаем в жизнь». Есть «вечные пространства» — точнее, человек изготавливает эти пространства, объявляет их «вечными» — пространство храма, пространство кладбище. Предполагается, что на месте кладбища или храма уже ничего никогда нельзя ставить иного, они навечно. Конечно, вздор, но вздор с точки зрения вечности, а с точки зрения времени как раз не вздор, а попытка прорыва.
«Последнее пространство» — это антипод «интимному пространству». Клозету. Пространству, которое только моё, запертое, сейф, безопасность во всей своей неприглядности. Вера выдёргивает нас из туалета. Точнее, вера превращает клозет в небо. Первое пространство становится последним. Ну не случайно же Господь Иисус Христос призывал молиться не публично, а войти в комнату без окон, запереть дверь... (Мф. 6:6)
Последнее время как последнее пространство. «Есть упоение» — нет, не в бою, бой это не наш стиль, но «на краю», «бездны мрачной на краю» — это по-нашему, это Голгофа, это Иисус на краю Храмовой горы, это «узкий путь» — словно проволока или хождение по краю пропасти. «Последнее» не потому, что дальше ничего не будет, а потому что напряжение неимоверное. Вера и есть неимоверность, вошедшая в жизнь.
Так и с последним временем. «Царство Божие приблизилось». Оно рядом. Оно — невидимое измерение видимого мира. Первое и последнее, медленное и быстрое сосуществуют, а не сменяют друг друга. Всякие экзистенциалисты лишь попробовали переформулировать — и вышло популярнее настолько, насколько вышло пошлее. «Экзистенциальная тоска» — масло масляное. Всякое настоящее существование имеет в себе измерение тоски, ужаса, риска, опасности, последнего вздоха. Это конец и во времени, и в пространстве, конец, который всегда рядом с тобой. Горе тому, кто не чувствует в своей жизни этого измерения «последнести», «крайности», и вдвойне горе тому, кто только это измерение и чувствует. Упоение на краю только тогда, когда на краю живёшь обычной бескрайней жизнью — спишь и просыпаешься, чистишь зубы и работаешь, развлекаешься и засыпаешь. Второе Пришествие тогда — пришествие Христа, а не антихриста, когда оно к творчеству, к уюту, к бунту, к отдыху, а не к замиранию заживо и бегству непонятно куда непонятно зачем. Пришествие любви, если уж начистоту. Любовь — всегда последнее слово приговорённого, последнее место отчаявшегося и последняя секунда, когда можно сказать людям самое важное и вечное.