Яков Кротов. Богочеловеческая история.

Ульянов: отверженный обществом или призванный обществом? Террорист или благодетель?

Лев Данилкин в своей биографии Ульянова пишет:

«То, что Ленин в Самаре, даже получив солидную хлебную профессию и имя, продолжал курс на конфронтацию с системой, свидетельствовало, конечно, и о порочности системы — которая не смогла интегрировать талантливую заблудшую овцу в общество» (83).

Данилкин не указывает, в чём был талант Ульянова. Конечно, всякий человек талантлив, и Гитлер, и Путин талантливы, но некоторые таланты похороннее других. Что, отец Ульянова не был талантливым педагогом? Данилкин понимающе пишет:

«С государственными чиновниками, по ВИ, есть один способ разговора: «рукой а горло и коленкой под грудь» (83).

Отец Ульянова был государственный чиновник. Ульянов стал государственным чиновником №1. Его друзья — Дзержинский, Джугашвили, Красин — были государственные чиновники. С ними он тоже так разговаривал?

Данилкин не отрицает, что Ульянов не имел таланта публичного оратора (это, кстати, исключает и талант Ульянова как юриста; присяжный поверенный должен был выступать публично). Он знает, что Ленин «вызывал у своих оппонентов физиологическое отвращение» (246, со ссылкой на Засулич). Кстати, как и Сталин. Или мимолётное, глубоко оскорбительное: «природные макиавеллистические навыки [Ленина] явно превосходили его таланты по части устной дискуссии» (250).

Это — о Ленине до 1917 года, после путча Ульянов, по словам Суханова и собственному признанию, «выгорел» как оратор (точнее, померк в тени Троцкого). Но Данилкин использует хейт-спич, характеризуя публичную речь как стремление «покрасоваться на публике». Тем самым Данилкин многое сообщает о том, для кого он пишет биографию Ульянова. Не для «публики».

Впрочем, браня общество за то, что не интегрировало Ульянова в Большой театр и его корабли, Данилкин даёт и прямо противоположное оправдание Ульянова:

«В обществе возник спрос не на бунтаря-индивидуалиста, но на сильную революционную руку, способную схватить за шкирку, приструнить, вышколить любого либерального марксиста» (182).

Вспоминается конферансье из Булгакова: «публика требует». Откуда следует, что общество спрашивало Ульянова? Общество его отвергало, он был руководителем ничтожной «тесной кучки». Таких кучек было несколько. То, что одна из них сумела захватить власть, ничего не говорит об «обществе», как взрыв поезда не означает, что у пассажиров поезда был спрос на взрыв.

Данилкин всячески пытается представить Ульянова «одним из»:

«Что радикально отличает Шушенское от заповедников вроде «Скансена» — так это запрет гулять без экскурсовода; еще одно доказательство того, что принудительные способы гуртования населения не столько имеют отношение к марксизму, сколько свойственны российскому типу администрирования» (124).

Неправда: при самодержавии не было запретов «гулять без экскурсовода». Много грехов за самодержавием, но странно не видеть качественной разницы между архаическим самодержавием Романовых и тоталитарным самодержавием Ульянова.

Ульянов писал: «Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото» («Что делать»).

«Организованность», «организация» — вот характерное для Ульянова слово из словаря тоталитарного новояза. На самом деле, имеется в виду «подчинение», подчинение воле Ульянова, вождя, фюрера. Организованность же настоящая — есть умение органической, живой, обратной связи между свободными людьми. Такую организованность Ульянов ненавидел и истреблял.

Данилкин всячески восхищается насилием, которое проповедовал Ульянов. Он верный ленинист, оправдывая высылку из России Бердяева и других по личному приказу Ульянова: «Право бороться с вооруженными политическими противниками вряд ли можно подвергнуть сомнению». Но разве Бердяев был вооружён? Данилкин: «Слово бывает более опасным оружием» (314-315).

Данилкин называет Булгакова «социальным расистом» (517) за то, что тот видел в неисправимом алкоголике — неисправимого алкоголика. То ли дело Ульянов — он, по Данилкину, строил систему, которая был превращала алкоголика в трезвенника. Правда, алкоголик хотя бы сам пьёт, а трезвость покупается ценой уничтожения личности, растворения её в коллективе:

«Ленинский орден» — вертикальная, централизованная, основанная на подчинении организация, описанная в «Что делать?» и выстраивавшаяся им на протяжении десятилетий, — был не идеалом, а технической, временной структурой, которая, выполнив свои цели, должна была отмереть — и уступить место свободному самоуправляющемуся коллективу» (519).

Данилкин одобряет: нужна была организация, «а не стадо» (597).

Диктатура пролетариата? Данилкин легко её переименовывает: «просто форма обычного государства» (519).

Разгон Учредительного собрания (с расстрелом) — преступление против демократии? Как можно! Данилкин:

«Ленин многим своим современникам казался вором, укравшим Февраль со всеми его завоеваниями — от свободы слова до Учредительного собрания … Все предыдущие опыты устранения института монархии «демократическим путем» заканчивались Смутой и иностранной интервенцией, так что как раз Ленин-то и не позволил отдать плоды Февральской революции тем, кто сумел ловчее ими воспользоваться ввиду исторически лучшей приспособленности: буржуазии» (554).

Себя, видимо, Данилкин считает не буржуа, точнее, обывателем, каковым является, а пролетарием умственного труда.

Красный террор? «Полномочия ЧК увеличивались пропорционально росту сопротивления и террору контрреволюционеров; зеркальная мера» (575).

Ульянов «остановил процессы хаоса и деградации» (566). Что Ульянов начал эти процессы своим путчем — молчок.

См.: Человечество - Человек - Вера - Христос - Свобода - На главную (указатели).