Парадизология зайца: дети, секс, любовь и ягодки Иеронима Босха

Заяц и земляника. Секс и сладость. Но разве земляника — символ секса?! А выражение «это ягодки» оно разве о чём-то другом? Секс — ягодка, ребёнок — цветочки. Крайне обременительный. Даже если не от каждого секса ребёночек (как должно быть с точки зрения средневековой теологии — ведь секс оправдан лишь как средство деторождения), даже если ребёночек от каждого 10 или 20 секса, то на восьмом ребёнке женщине впору завыть с горя, как, собственно, выла жена Стивы Облонского, когда ей Анна Каренина объяснила, что есть способы разорвать порочную связь ягодок и цветочков.

В 1968 году Джордж Дэрроу выпустил монументальную (450 страниц) монографию с простым названием «Земляника» (издательство Holt, Rinehart & Winston), в которой доказывал, что земляника в средневековых миниатюрах есть символ райской пищи, невинности, праведности и мудрости. Правда, уже у Овидия в описании Золотого века земляника фигурирует в числе рациона Евы и Адама, но между Овидием и XIV веком, когда земляника заполонила книжные поля, была пауза в полтора тысячелетия, так что налицо Земляничный Ренессанс, скромным побегом которого был всякий прочий ренессанс.

Наевшись земляники, теолог XIV столетия начинал оправдываться. Земляника-де есть символ благородства, потому что она красная (простолюдины не имели права на красный цвет в одежде и обуви), но при этом земляничина смиренна, ибо клонится к земле. Её листочек разделён на три части, что прообразует понятно что. Ягоды символизирует капли крови Христовой, а цветочек с его пятью лепестками — пять ран Христовых.

Святой Франциск Сальский в трактате «О любви Божией» отмечал, что земляника символизирует вечную непорочность, потому что в саду её не трогают ящерицы и змеи. Видимо, де Саль посещал сад довольно редко, а может, святой был близорук.

В итоге на иконе Мадонны из польского Жывеца изумительно прописанный кустик земляники, а у Дюрера году в 1503-м такой же кустик вложен в руки Иисуса на руках у Мадонны, причём листик имеет лишь два окончания — третьим Лицом Троицы является сам Младенец.

Всё это довольно стройно, хотя хорошо известно, что крайне редко какой-то образ имеет лишь одно значение. Дэрроу возмущался «Садом райских наслаждений» Босха, усматривая в нём мрачный оккультизм, а современная римо-католическая писательница Илейн Джордан пошла ещё дальше и усмотрела в земляничинах Босха разложение европейской души, которая родила сперва протестантизма, а потом всё гнусное современное искусство.

Только вот на земляничных полях Средневековья нетрудно встретить всё того же зайца, да и обезьяны не гнушаются земляники.

Может ли быть, что заяц, символ плодовитости, есть символ чего-то злого? Однако, в тех же миниатюрах десять зайцев, целый заячий ковёр стали фоном для изображения Бога (в образе Христа), который создаёт Солнце и Луну. Закидывает их на небеса, словно мячики.

Что до Босха, то что же в его полотне оккультного? Изображения ада? Так и в Евангелии Господь говорит о «скрежете зубовном».

Между прочим, в XVI веке испанцы (триптих Босха герцог Альба вывез из Брюсселя в Эскуриал) звали это великое полотно «Земляника», «Мадроньо». Земляники там, действительно, много, причём, в отличие от слив, вишен и яблок, она дана чрезвычайно разнообразно. Но всё же начинается не с земляники, а с зайца — точнее, с зайца и зайчики, которые сидят справа от Адама, Христа и Евы.

Скромно так сидят. Сидят скромно, а символизируют нескромное: что секс — он и в раю секс. «Плодитесь и размножайтесь» сказано до грехопадения. При этом «плодитесь и размножайтесь» сказано в эпоху, когда секс и размножение были так же связаны, как в нашу эпоху имя царя Ксеркса с размножением. Хотя связь — ничуть не более глубокая. Можно размножаться без секса, можно не размножаться с сексом.

Картинка кликабельна.

Собственно, именно последний вариант иллюстрирует Босх. Грехопадение связано с сексом, но не с деторождением. Поэтому в центральной, главной части триптиха, зайцы блистательно отсутствуют. Не секс, а любовь — вот настоящая проблема. Земляника и становится символом любви, в которой секс — не то чтобы «не главное», ну как не главное — всё равно, что сказать, что в телефоне сим-карта не главное — но всё же не разговоры для сим-карты, а сим-карта для разговоров. Какой разговор — такая и любовь. Любовь без разговоров — почти изнасилование, а иногда и хуже, просто бардак.

Деволюцию любви — а грехопадение это именно деволюция, исход человека в обезьяну — Босх иллюстрирует, показывая деволюцию земляники.

Сперва земляничина, ещё незрелая, увенчивает высокую башню, и люди — вокруг неё резвятся как акробаты. Никакого секса — один сидит человек, второй у него на голове стоит, какой уж тут секс. Какие-то люди рождаются из земляничины и выползают по её усам на волю.

Затем люди, выползшие из океана аминокислот на землю, сидят вокруг исполинской земляники, десятка три человек, и просто любуются. Она нетронутая. Затем коллектив распадается, и вот уже две пары сидят: одна лакомится маленькими ягодками с куста, а второй даме кавалер несёт земляничину с арбуз.

Дальше идут не очень приятные метаморфозы. Вот мужчина в одиночку пытается съесть ягоду почти с себя размером. Вот, напротив, образуется коллектив, но уже на конях, это целая банда на жеребцах (из-за которых выглядывает сексапильный осёл), и кто-то хулигански машет земляникой, насаженной на копьё. Но тут ягода всё-таки нормальная.

Затем начинается нечто уже совсем не приятное: изменяется сама земляничина, она начинает превращаться в цветок, что, конечно, совершенно противоестественно. При этом в ней не двое, а трое человек. Ягода треснула в одном месте, появился какой-то чёрный шип.

Это полбеды, а вся беда — когда ягода сидит на позвоночнике у одного джентльмена, наклонившегося к другому, а между ними девушка. Эта ягода — как Чужой, у неё чудовищно загнутый хвост с шипами, на конце хвоста пренеприятный цветок, и на противоположном конце вырастает цветок.

Завершающий аккорд — та же земляничина, выросшая настолько, что в цветке, из неё вымахавшем, сидят как в колбе двое, а из хвоста выросло тоже нечто жутковатое, и третий из предыдущей сцены в этом жутковатом сидит, и к его лицу — за полтысячелетия до Орвелла! — приставлен стеклянный цилиндр и по этому цилиндру ползёт крыса. Понятно, что Орвелл это видел, он же в Испании был, так что чуда тут никакого нет.

Не только деторождение связано с сексом очень условно, но и секс связан с любовью очень условно. Хуже того — любовь связана с любовью очень условно, и условие это — любить не вширь, а вглубь. А это уж не от количества детей и не от отсутствия детей зависит. Это — исключительно из себя. Это — не вечная ответственность, а вечное творчество. Это — вечное вочеловечивание в себя и в другого. И тут сперва ягодки, а потом — цветочки, главное, не дать ягодке съесть любовь, не позволить средству сожрать цель, чтобы ни один зайчик или зайчиха не пострадали. Чтобы в час, когда мы, вслед за профессором Боргом, пойдём по земляничной поляне детства в жизнь вечную, не направиться в противоположную сторону.