Яков Кротов. Чека.

Самоохранители

30 октября 2018 года с 19 до 20 часов я гулял вокруг главного здания Лубянки, поминая политзаключённых. Один. После объявления в фейсбуке один человек сказал, что присоединится, но не появился.

Без четверти восемь промёрзший насквозь гибддешник около центрального входа отдалился так, чтобы оказаться у меня на пути, и спросил: «Вы — батюшка?» — «Да», — ответил я. — «А то я вижу, что вы тут уже который раз...» — «Ноги разминаю», — ответил я, не останавливаясь. Наверное, попросили гебешники.

Что до гебешников, то двое из них стояли у выхода на Фуркасовский до 19:20, потом их сменила другая пара, стояла до 19:30: потом исчезла. Отличительный признак — начищенные до блеска ботинки, совершенно как у патеров (подозреваю, что чистка туфель у них — сублимация).

Ещё я обнаружил, что с двух сторон — северной и восточной — расположены машины с заведёнными моторами и горящими огнями, которые выполняют функцию часовых. Со стороны северной (Фуркасовский) таких машин минимум четыре, они стоят не подряд, а в ряду других припаркованных (думаю, выполняющих роль тумб), фарами к Лубянке.

Ещё одна машина стоит поперёк, вдоль здания, на углу Фуркасовского и Большой Лубянки, просматривает переулок вдоль. Со стороны восточной такая машина только одна, смотрит на выход, а ещё одна стоит так же поперёк проулка, чтобы просматривать его насквозь. При этом и Лубянка не всесильна — с фасадной стороны машины не стоят, да и по Большой Лубянке беззащитная. Самое же опереточное — главный вход обнесён ленточкой, чтобы нельзя было подойти и приложиться к мемориальной доске Андропова. И тот самый гибддешник стоит.

И вот я думаю — сколько людей из тех, что сегодня читали списки расстрелянных в 1937-1938, за то, чтобы отменили статью по экстремизму, за полную свободу слова и совести, против употребления слова «терроризм», чтобы немедленно выпустили всех политзаключённых, хоть нациков, хоть кого. Думаю, меньше 5 процентов. Вспоминаю, как мне яростно доказывали, что нужно было посадить Душенова за его антисемитские творения

Любой грех есть разновидность предательства. Любой. И если человек идет поминать жертв большевистских репрессий, а через час читает Кураева, Быкова или восторгается Навальным, он предаёт тех, чьи имена поминал. И самого себя, кстати, но это уже его личное дело. И всех, кто стремится к свободе. Вот как-то так жёстко, уж извините. Вот крестик и обрезание совместимы, а эти с этим — нет. Значит, так ничего и не поняли. Ну, ещё не вечер!

См.: История. - Жизнь. - Вера. - Евангелие. - Христос. - Свобода. - Указатели.