Ключевский: «Любуясь, как реформа преображала русскую старину, не доглядели, как русская старина преображала реформу». Эта фраза из речи о Соловьёве кочует по сборникам афоризмов без контекста. За ней, однако, идёт фраза намного более интересная, с ехидной бранью в адрес чекистов. Какие чекисты в 1904 году? Ну, прото-чекисты. Ленин же не создал нового ничего, Ленин — самогонный аппарат, превративший самодержавие в тоталитаризм. Исходный материал до Ленина весь был.
Ключевский ехиден вынужденно, цензура же. Он посмел вступиться за тех, кто критиковал «противозаконные, но обычные околичности». Ключевое слово — «противозаконные».
И что делали с теми, кто вытаскивал «противозаконные, но обычное» за ушко на солнышко люди «консервативной пугливости»? «Испуганно обращались по принадлежности». Какая «принадлежность»? Что за «принадлежность»? А в чеку — в тайную политическую полицию, которую из-за цензуры Ключевский не мог назвать прямо.
И что делала прото-чека? Предотвращала опасность «соответственным испугу градусом восточной долготы».
Роскошное обозначение каторги и ссылки, Макар отдыхает. Надо заметить, что речь памяти Соловьёва хорошо известна, но это место почти целиком взято из более ранней лекции Ключевского «Русская историография 1861-1893 гг.» В этой лекции есть мысль, в речь не попавшая, а мысль важная:
«Отвращение к труду, воспитанное крепостным правом в дворянстве и крестьянстве, надобно поставить в ряду важнейших факторов нашей новейшей истории».
«Отвращение к труду»! Сатанинская проницательность. Отвращение только к подневольному труду? Конечно, но раз выработанное, это отвращение переносится на любой труд и уже не может быть превращено в энтузиазм. Нельзя избирательно кастрировать душу.
В этом объяснение феномена 1917-1920-х годов, он же феномен 1990-х годов, когда полученная свобода была использована не для труда, а для хищничества. Конечно, взрослые люди — сами виноваты, но виноваты и те взрослые люди, кто искалечил целую страну, приняв на себя власть неволить. К тому же свобода — как после 1861 года, так и после 1917 года, и после 1991 года — была лицемерная, неполная, крошкой со стола, а за столом по-прежнему пировала «элита».
При этом Ключевский оставался внутри парадигмы «безопасности». В этом кошмар. Как и Соловьёв, он был твёрдый «государственник». Пётр для него оставался великим. Но Пётр был Первый Ленин (замечено уже Волошиным) и ещё немножечко Горбачёв. Дешёвка, имитация, демагогия. Дозированное прокапывание европейскостью и безграничный милитаризм. Ключевский целиком в парадигме «мы жили спокойно на Дунае, но немцы нас выгнали, и с тех пор мы защищаем свою безопасность от всех вокруг». Только государство может обезопасить человека. Что именно эта аксиома порождает так ненавистное ему самодурство и рабство, он не сознавал.