Знаменитые слова «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились», которые в этот день читаются, они о чём? Они обо всём, Фрейд не шутил. Не шутил, был неточен. Не секс правит миром, а стыд, отравивший секс. В песнопении этого дня — «чистоты источник». Это, между прочим, не об Иисусе — мальчике, который плещется в микве в Назарете, это об Иисусе, обвисшем на кресте и истекающем водой и кровью. Безо всякой набедренной повязки.
Бесстыдство распинающих прямо следует из их стыдливости. Им было бы стыдно плохо исполнить свой долг предотвращать преступления, а выставленное на позор голое тело преступника, содрогающееся в агонии — ну конечно же предотвратит, удержит, остановит любого потенциального преступника.
Нечист не похотливый взгляд, а стыдливый. Для чистого всё чисто, — очень ещё недооценённая мысль апостола Павла. Адам и Ева не стыдились, потому что были Адамом и Евой. Стали социумом, ячейкой общества, — засмущались. Потому что не надо любящим друг друга быть социумом. Занимаешься сексом — молодец, но зачем делать секс орудием власти друг над другом, над детьми и так далее, в общем, над миром? Между тем, произошло именно это. Это как использование атомной энергии для войны. Была воля — стала увольнительная. Был секс любовью, стал секс сексуальностью.
«Нечистое око и ненасытное сердце» псалма — это ведь параллелизм. Ненасытное око. И дело не в том, что мало одной женщины, с одной законной женой можно быть таким же нечистым, как в публичном доме. Если уйти от секса к иконам… Вот горе-иконопочитатели, которые обличают «живопись». У них ведь тоже «похоть очей». Рафаэль и Рембрандт им не иконы! Они перед чёрным квадратом молиться не умеют. Стыдятся. Им нужно икону непременно в красный угол, особая полочка, до ближайшей фотографии три метра… Как в старину закон был, чтобы кабаков поблизости от церквей не заводить. А чем близость измерять? Жаждой выпить или жаждой помолиться? «Церковь близко, а ходить склизко, кабак далеконько, да доползу потихоньку».
Нечистый взгляд — это взгляд хорошо тренированный, ежедневно поддерживающий форму упражнениями. Конечно, сперва нечистота младенческая такая, не умеющая вытираться, менять себе памперсы, но это приходит, приходит, увы. Хорошо надраенная нечистота — это сатанинский гламур, сатанинская чистота, рядом с которой чистое небо кажется ни на что не годной половой тряпкой.
Чистота же — просто счастье. Постоянное состояние счастья, блаженство тож. Налицо у каждого, только очень глубоко. Если искать счастья так, как его обычно ищут — с надрывом, с нечистым взглядом, по разным помойкам жизни — то, разумеется, можно имеющиеся запасы счастья и чистоты истребить начисто и потом лишь вспоминать, как был счастлив тогда-то или тогда-то. А чего вспоминать? Это нечистые мысли — ах, какой я был счастливый, а теперь я сиротинушка, обездолили меня.
Никуда счастье не делось. Счастье в чистоте, чистота в Царство Божием, а Царство Божие внутрь нас есть. Просто не надо вытирать ноги и руки о чужое счастье, не надо шарить глазёнками жадными по чужим рукам, ногам и телам. Жадные глазёнки вынуть и выкинуть, чистые глаза достать и посмотреть.
Всё чисто! Могу молиться перед Рублёвым и Рафаэлем, и даже перед плакатом «Остановить и наказать сурово любителей рубля нетрудового». И перед «Поцелуем» Родена. И перед порнографией. Один святой византийский ложился спать рядом с проституткой, чтобы показать самому себе, что для чистого всё чисто. И — ничего. Ну, конечно, он это делал не в пубертатном периоде. Во всяком другом периоде чистое счастье живёт себе в человеке невозмутимо как воздух в лёгких. Переживать его можно только когда несчастный человек вдруг вырвется из плена несчастья. Как быть чистым означает вырваться из плена нечистоты. Помыть ноги себе или другому — и ноги не «станут чистыми», они были чистыми под грязью, просто грязь уйдёт, чистота обнажится. И что в таком обнажении стыдного? Стыдно изображать из себя чистюлю или чистого, выше стыда человека, когда ты вовсе не поднялся над стыдом, а лишь опустил совесть ниже пояса. Тут сходятся чистоплюи, чистюли и герои чистого от всякой любви разврата.
Чистота мировоззрения — не в отточенности словесных формулировок, а в умении видеть мир сквозь грязь грехопадения, видеть чистоту, которая никуда не делась, которая ждёт Второго Пришествия, но она уже есть, есть, и жить надо по этой незримой непостыдной чистоте, а не по той боевой раскраске из грязи, крови и стыдливого бесстыдства властолюбия, которую мы наносим на себя и на других.