Яков Кротов. Путешественник по времениИстория в зайцах.

Философия: петляние зайца как средство избежать петли

История философии, как она излагается в обычных учебниках, есть идиотская смесь истории философии, истории науки и истории этики. Гордор заканчивает свой «Мир Софии» обширной главой о Большом Взрыве, умилительной в своей самоуверенности: мол, вот было так-то и так, а будет так-то.

Ровно к моменту выходу книги концепция Большого Взрыва была отправлена в архив, научные представления о вселенной стали выражаться совсем иначе. Но проблема в другом: какая разница, как возникла вселенная? Я должен своё поведение, свои мысли ставить в зависимость от свежих данных с космического телескопа и расчётов физика-теоретика? Если я состою из атомов — то я реален, а если из электромагнитных излучений, то я чья-то иллюзия?

Точно так же не относятся к истории философии даже Толстой, не говоря уже о его попсовом варианте — Ницше, и варианте бульварном — Сартре. Это о том «как жить», не о том, есть ли жизнь реально. Неважно, иллюзия ты  или нет, важно не иллюзорно любить. Наверное, это действительно важно, только это не имеет отношения к философии, которая занята одним — собой. Не учите меня жить, лучше помогите понять, есть ли я или я себе только кажусь? И хорошо, если я кажусь себе, а если другому?

Между тем, Гордор после Дарвина переходит к Ницше, Фрейду, Сартру. Мельком упомянут  Хайдеггер — хоть и нацист, но географически всё-таки близок. Позвольте, а где Конт, где Витгенштейн? Бергсон где, товарищи?! Что, Бергсон — это сон?! Конт — опечатка в фамилии Канта, по Фоменко?

Особенно Витгенштейн. Возможно, он — единственный настоящий философ после Канта, потому что он не считал себя зайчатиной. Между тем, люди делятся на тех, кто считает себя зайчатиной, и на тех, кто считает себя зайцами. Заяц? Философ! Зайчатина? Обычный человек. Понятно, что зайчатина разнообразнее зайцев — ведь сколько разных комбинаций, соусов, приправ... пожарить или потушить... Запечь или сварить...

Витгенштейн вытащил из одного немецкого юмористического журнала картинку «Заяц или утка». Обычнейшая оптическая иллюзия — как парадокс Зенона о зайце и черепахе есть обычнейшая логическая иллюзия. Для психологов раздолье. Довольно быстро выяснилось, что есть люди, которым трудно разглядеть в рисунке зайца, а есть — которые никогда не видят утку. У других восприятие зависит от настроения или даже времени года: весной они видят зайца — триггером служит пасхальный кролик, осенью они видят утку, потому что сезон охоты на уток открывается.

Обманка с зайцем/уткой стала для Витгенштейном иллюстрацией к тому, кто философ, а кто нет. Не философ говорит «Это заяц» или «это утка». Философ говорит «Я вижу зайца, но одновременно я вижу и утку».

Один марксист усмотрел в этом типичную буржуазность, стремление иметь не одну истину, а две. Ну да, с точки зрения Маркса налицо не заяц и не утка, а дешёвое развлечение капиталистов, обслуживающих их интеллектуалов и тех пролетариев, которые ещё не доведены до такой ручки, чтобы расстрелять угнетателей по приказу Маркса или очередного марксиста — Ленина, Мао, Че, Пол Пота.

Водораздел проходит не между теми, кто не имеет иллюзий, и теми, кто имеет. Водораздел проходит между теми, кто имеет иллюзии, но считает возможным и необходимым их преодолевать, и теми, кто в такую возможность и необходимость не верит. Мол, все мы слепые, которые ощупывают зайца, а думают, что это слон.

Противостоят друг другу не циники и лопухи. Конечно, и цинизм случается, а наивность, но всё же настоящие киники не были циниками; считая иллюзии иллюзиями, они сами старались иллюзиями не быть и потому были всё же именно философами. Философ и есть человек, который знает, как человек склонен к иллюзиям, как обманчиво восприятие, но который знает и то, что это не тупик, не приговор. «Что нам мешает, то нам и поможет».

В конце концов, самый страшный враг познания — это язык. Конечно, Фрейд прав по части секса, который тоже огромный источник заблуждений и искажений, но всё же язык опаснее. Мы говорим и не замечаем, насколько язык определяет то, как мы говорим, о чём говорим, как мыслим. Если мы не философы. Если философы — замечает и используем язык для победы над языком. Точно так же победа над сексуальными неврозами не в отказе от секса и не в беззаботном распутстве, а в очеловечивании секса. Язык тоже может и должен быть очеловечен, и первый шаг для этого — посмотреть на язык со стороны и поговорить о языке, как будто мы не говорим  на языке, а чем-то другим занимаемся. Вот где начинается философия! Философ не считает, что истина доступна, описуема, что может быть незамутнённое восприятие. Недоступна, неописуема, не может человек без иллюзий. Но! Человек всё-таки не должен быть зайчатиной, которая пассивно лежит на тарелке у охотника (человек не должен быть и охотником — это вообще не обсуждается, если, конечно, не считать Маркса-Ленина-Пол-Пота философами).

Человек — заяц, он живой, он может догнать и обогнать черепаху. Человек — заяц и поэтому страшно петляет, но это петляние пусть сбивает с толку охотников, а сам-то зайчик петляет, а в итоге попадает, куда надо — потому что если мир петляет, то петляние поможет выбраться из петли. Более того, философ не просто выбирается из пещеры теней-иллюзий, философ возвращается в пещеру, закладывая самую важную и трудную петлю в своей жизни, и начинает словами, внутри иллюзии, обманов и самообманов, внутри сна говорить о возможности — всего лишь о возможности — освобождения от иллюзий и осязания истины.

См.: Философия - Человечество - Человек - Вера - Христос - Свобода - На главную (указатели).