Тревожность кажется спецификой нашего времени. Порождение капитализма: нервы напряжены от конкуренции, изобилия неожиданных ситуаций и т.п. Слово «неврастения» изобрели в 1868 году, и стало модным быть неврастеником. Раз неврастеник, значит на острие прогресса, а не тупое быдло. Так внутри викторианства созрел бунт против поклонения Закушенной Губе.
Джон Бирд, изобрётший неврастению, считал, что это специфически американская болезнь, потому что американцы имеют дело с паровыми двигателями, телеграфом и периодической печатью (поток информации!) и, наконец, с женской эмансипацией. Плохому танцору женщина мешает! В наши ничуть не меньше криков про то, что ой, мы несчастненькие, перегружены...
Только полезно помнить, что ипохондрию диагностировал Гиппократ. Фромм полагал, что средневековый человек не знал неврастении, потому что жил в жёстко структурированном мире, где всё было раз и навсегда расписано. Отличный психолог, но по истории двойка. Расписано было, но именно потому, что жить было страшно. Расписанность ничуть не избавляла от невроза, а просто помогала убить невротика, если он выходил за рамки расписанного.
В конце концов, а почему у людей до XIX века была такая короткая продолжительность жизни? Даже если отбросить высокую младенческую смертность, стариков было мало, поэтому они и бросались в глаза.
Да, плохая медицина. Так она была плоха именно тем, что не умела лечить не только опухоль мозга (кстати, умела: первые трепанации делались за 5 тысячелетий до р.Х.), а тем, что не лечила тревожность, маниакально-депрессивный синдром и т.п.
Два самых популярных сегодня текста библейского корпуса это именно тексты о тревожности: Екклесиаст и Иов. Это первые примеры экспозиционной психотерапии. Человек боится пауков — ему показывают фото паука, потом резинового паука, крошечного, потом побольше. Экспонируют. И время экспозиции постепенно увеличивают.
Иов предъявляет человеку разорение, Екклесиаст предъявляет человеку смерть. Иов на эволюционной лестнице литературы выше, потому что разорение это символ, это смерть, воплощённая в знаке. Только экспозиция. Никакой разрядки.
Нет разрядки и в ещё нескольких десятках библейских текстах о тревожности — в псалмах. Все эти стрелы, летящие во дни, и скорпионы, ползущие в ночи. Враги всюду, всюду. В жизни так не бывает, чтобы всюду, а в тревожном расстройстве именно так. Это можно объяснить тем, что псалмы написаны Давидом, когда он скрывался от преследований. Вполне возможно, но точно так же и более вероятно, что это разные авторы с одинаковым сумеречным состоянием души, задолго до всякого XIX века, и что невротические писатели как раз и запечатлели историю Давида, что увидели в нём родственную душу. Реальный Давид, скорее всего, был не тревожнее среднего спецназовца и бряцал на арфе как омоновец на гитаре.
Причина для тревожности у нормального человека есть всегда: смерть. Сказание о Гильгамеше, жаждущего бессмертия, фокусирует в себе два измерения этого страха: боязнь стать мертвецом и боязнь встретить мертвеца. Отсюда и страх перед Богом — не трепет, а животный страх, паника, когда человек чует, что Бог не так жив, как человек. Уж не колоссальный ли это мертвец.
Помилуйте, да в бронзовом веке у человека было куда больше причин сходить с ума от беспокойства! Он реально жил от урожая к урожаю. У него был такой плохой интернет, что хоть на стенку лезь. Он не слыхал про локдаун, потому что в локдауне все рождались и в локдауне умирали, не подозревая, что это локдаун. Не подозревали, но страдали-то ничуть не меньше, ведь человеческая психика не создана для такой жизни, которая нынче некоторым неврастеником кажется идиллической.
Литература вообще во многом рождается из невроза (ну, если это не Песнь Песней — конечно, можно и любовь считать неврозом, но зачем же такие крайности). Но литература из невроза рождается и делает ему ручкой, в целом. Некоторые же литературные произведения неврозом только и живут, помогая с ним справиться. Иов и Екклесиаст — первые триллеры, которые чем лечат? Тем, что это книги. Если книга, значит её кто-то написал? Иов не умер? Так и я не умру, назло друзьям.
Екклесиаст написал, что всё суета сует, значит, не считал писанину суетой? Чем я хуже какого-то третьесортного древнего царька! Вперёд с песнями! С грустными заунывными песнями. В конце концов, итальянцы, прикинувшись древними евреями и с пением «Набукко», победили все свои неврозы и сели пить эспрессо, да так и не встают с тех пор, вполне жизнью наслаждаются, и всем нам того же.
Открытие в себе тревожности, признание себя невротиком, предъявление себе и миру своей тревожности в литературном тексте — это одна из сотен революций, которые сделали обезьян людьми. Нервными, но людьми. Тревожность — не такая уж высокая плата за человечность, потому что за тупую бесчеловечность расплачиваются другие.