Бывают такие надгробия, что целый роман.
Первой, в 1951 году, умерла мать семейства. Похоронили её на кладбище у Донского монастыря, где с 1920-х годов преимущественно хоронили ассимилированных евреев из тех, кто «выбился в люди»: врачей, музыкантов, писателей, да и аппаратчиков.
Спустя 23 года умер её старшенький, Зиновий. Тогда. очевидно, Илья Михайлович (который, несомненно, был сын Мордухая, как и его жена) и поставил плиту, где написал имена не только жены и сна, но и двух сыновей, погибших во Второй мировой. Один в самом начале войны, другой в самом конце (как и мои дядья). Вряд ли он знал слово «кенотаф», но вышел именно кенотаф, символическое погребение.
Спустя 12 лет, уже в перестройку, 96-летний Гуревич умер, и младший сын решил подготовить триптих: сделал отцу слева плиту поменьше. Так что, когда он сам скончался, то имя сделали на симметричной доске, вышло не слишком лепое подобие трюмо. Когда умерла его вдова, то надпись сделали не на плите, а на отдельной досочке и прикрепили.
Доживший до седин, на вид вполне бухгалтер младший сын на самом деле прошёл всю войну до Берлина, красавец с щегольскими усами, и потом так и остался в армии.
Дальняя родственница (перепутавшая год смерти) сообщает с придыханием, что Эммануил Ильич в Винницкой области «боролся с фашистскими пособниками». То есть, подавлял борьбу украинцев за независимость. Ну, бывает... На Донском надгробие.
Вдова четвёртого сына дожила почти до 90 лет.