«Справедливая война»… История IX столетия — как и любого другого — даёт прекрасную иллюстрацию к тому, что все критерии справедливости в приложении к войне бессмысленны. Не может быть справедливой войны, как не может быть целомудренной проституции. Критерии справедливой войны — это языковая ловушка, нечто вроде нейро-лингвистического программирования, апеллирующего не к логике, а к власти. Человеку навязывается воля, а не разум. Например, первый критерий справедливой войны — она должна вестись законной властью. Войны англосаксов с викингами, омрачающие весь IX век Британии, велись кем?
Дело даже не в том, что история англосаксонских королей переполнена клятвопреступлениями, убийствами близких родственников, незаконными захватами трона. Дело в том, что сами англосаксы — незаконные обитатели Британских островов. Британские же, не английские острова. Вот бриттов в V-VII веках англосаксы, приплыв с континента, и завоевали. Значит, их короли — незаконные.
Если признать источником права силу и завоевания, то викинги — вполне законные претенденты на Британию, гитлеровцы — законные претенденты на сталинскую империю и т.п. Сопротивляться можно, конечно, только не надо ссылаться на «законность». Я — законная власть. Почему? Потому — и кулак под нос. У партизан кулак меньше, у меня больше, поэтому партизаны — террористы, а я — воин Христов. Признаешь это, примешь в своё сознание — останешься в живых. Добро пожаловать в клуб законных подданных моего величества. Не примешь, пеняй на себя.
Особенностью британской ситуации является то, что тут уж очень близки друг ко другу волны завоеваний. Англы и саксы покорили Британию вполне только в конце VII столетия, за двести лет до Альфреда Великого. Представим себе, что русские при Екатерине Великой потерпели поражение от турок. Россия завоёвана турками, отуречена донельзя, всюду благостные возгласы муэдзинов, потом социалистическая революция 1917 года, вместо шаха к власти приходит Ленин Ататюрк, и в 1941 году (да и в 1914) тюрки утверждают, что их война против немцев — справедливая, потому что они в России уже двести лет. Утверждать, конечно, можно, а все-таки двести лет не совсем то, что тысяча. Первые же набеги норвежцев на Британию — конец VIII века, всего-то сто лет англосаксы «мирно жили» в своей Хоббитании. Кстати, англосаксонские правители тогда носили титул «бретвальд», что напоминало о несчастных бритах. На самом же деле, как показывает знаменитое захоронение в Саттон-Ху, викинги уже в середине VIII века были в Англии.
Спрашивается: какое чувство более всего ценят люди, с трудом завоевавшие чужую землю? Представим себе, что из-за националистической политики русских лет через двести Москва, простирающаяся на триста километров во все стороны от Кремля, будет населена 40 миллионами москвичей, на каждого из которых будет приходиться по три-четыре тысячи квадратных метров, по нескольку десятков квартир. Какие-то заработаны, но большинство унаследованы от эпохи демографического взрыва. Другого населения, натурально, в России просто нет, все москвичи, как все жители Римской империи III века, включая бритов, — «римские горожане» («гражданин» ведь именно означает «горожанин»).
И вот на эти 40 миллионов накатываются 100 миллионов каких-нибудь варваров. Индийцы, тайцы, пуштуны, — неважно. Люди бежали от голода, люди с трудом нашли себе место под солнцем, потому что умели сбиться в стаю. Победили. (Атомная бомба? Будем надеяться, что за двести лет учёные придумают какое-нибудь средство обезвредить все ядерное оружие). Итак, как они будут называть то чувство, которое испытывают к своему вождю (вождям)?
Разумеется, любовь!
Переводчики на русский язык передают англосаксонское «леоф» как «государь». Так обращались к королю, но означало это вовсе не «государь», а «возлюбленный». Король Альфред в последней трети IX столетия переводил святых отцов и при этом вставлял от себя рассуждения. Например, в «Исповедь» Августина он врезал эссе о том, что человек должен любить Бога как любит своего глафорда (глафорд — от слова «хлеб», кто хлебом повелевает, потом сократилось в «лорд»; так и «Бог» когда-то означало того, кто кормит). Не лорда как Бога, а именно Бога как лорда. Потому что любовь к лорду — факт, а любовь к Богу — абстрактный идеал, задача.
Психологически тут, видимо, нечто вроде комплекса заложника. Главаря банды надо любить, либо уходить из банды. Отсюда и культ личности, и культ родины. Как бонапартисты, поссорившись, тяжелейшим оскорблением считали: «Ты никогда не любил Императора!», так националисты: «Он не любит Россию!»
Любовь взаимна. Епископ Ассер, автор жития Альфреда, подчёркивал, что тот «любил всем сердцем … своих епископов и весь духовный чин, элдорменов и благородных, даже прислугу и всех домочадцев».
В русской традиции таков Владимир Красное Солнышко. Проявлением его любви были пиры и щедрые угощения, а также дары. Земли, золото, люди. Но дары повелителя — лишь проявление любви, и если понадобится, любовь к повелителю побудит отказаться от всех земных благ. Оставить все и идти за повелителем даже на верную смерть, как апостолы за Христом.
Альфред проповедует милосердие Христово, но напоминает, что оно не безгранично. Нельзя простить предательство, поэтому в законах «только для предательства глафорда они не осмелились объявить прощения, ибо и всемогущий Господь не прощал тех, кто отступался от Него, как и Христос, сын Божий, не прощал тех, кто предал Его на смерть; и Он заповедал любить своего глафорда, как Его самого».
Любовь эта трепетна — то есть, страх есть доказательство и проявление любви:
«Каждый человек должен испытывать страх перед своим глафордом».
Страх как трепет, страх благоговейный. Но под всеми этими словесами — главный невроз агрессора, боязнь, что его предадут свои, нанесут удар в спину. Значит, надо сделать предательство психологически невозможным, высшим грехом.
В реальной-то жизни предательство — самый заурядный факт. Любая ложь — предательство (хотя обычно предательством считают как раз говорение правды, только не тем, кому надо). Посмотрел на сторону с вожделением, назвал человека дураком — вот и предал… Любовь не в том, чтобы не предать, а в том, чтобы прощать предательство, коли уж до него доехало. Ну, предал… Изменил… Не на войне же! Да хоть бы и на войне, хоть бы и смертельно — ничего, смерть не самый страшный враг… Самый страшный враг — сама война, обращение к войне ради спасения жизни. Война не может спасти жизнь, она может, в самом лучшем случае, превратить жизнь в выживание и прозябание.
Кто не предавал, бросит в тебя камень, а ты камень-то подбери и сохрани на память, чтобы сам ни в кого не бросал, кто тебя предаст. Благородство не в том, чтобы не предавать, а в том, чтобы прощать предателя ещё до предательства — как, собственно, и сделал Христос, что многих побудило думать, что Он и желал предательства.