Обсуждают уход Льва Толстого, но ухода не было, был приход. Уйдя из дому, Толстой пришёл к каждому человеку. Самое трудное — понять, что Лев Толстой ушёл всего лишь из дому. Буквально, из дому. Не ушёл от жены, не мечтал уйти от жены ни секунды — только из «дома». Из «дома» в том смысле, в каком это слово употреблялось в античность — в том числе, в текстах Евангелия, где «дом» это и рабы, домашние. Хозяин дома крестился — автоматически и рабы крестятся. Как во время освящения квартиры никто не спрашивал у телевизора, хочет ли он быть освящённым или нет. Вот эта бесчеловечность «дома» торчала в Толстом всю жизнь. Жена этой бесчеловечности не чувствовала. Из детей только Татьяна вполне разделяла эту боль, почему и создала в Америке такой странный дом — дом, который не был домом для «своих», вывороченный дом, дом «для всех». Любой дом — эксклюзивный, она же создала дом инклюзивный.
Жене Толстой был не просто верен — он был её мужем в самом полном смысле слова, и в радости, и в горе, и в доме, и в уходе из дома. Чтобы это понять, надо сопоставить его со св. Иоанном Кронштадтским, который сразу после венчания объявил новобрачной, что будет жить с нею как брат с сестрою. Это называется обмануть женщину, бросить жену самым изуверским образом. Понятно, почему св. Иоанн так злился на Толстого. Был ли святым святой Иоанн Кронштадский? Конечно, был и есть. Как и Толстой был и есть святой. Христианский святой? А святость не делится по конфессиям. Бог нарезаем не бывает. Толстой действительно созвучен Христу в самой сложной части Евангелия — «блаженны нищие духом», оставит человек собственную семью, дом, даже собственную жену — умереть для «собственного», чтобы воскреснуть в Божьем.