Горький весной 1917 года возмущался тем, что «плохо говорящие по-русски люди американской складки скупали в Петербурге китайский фарфор:
«Россию грабят не только сами русские, а иностранцы, что гораздо хуже, ибо русский грабитель остается на родине вместе с награбленным, а чужой — улепетывает к себе, где и пополняет, за счет русского ротозейства, свои музеи, свои коллекции, т. е. — увеличивает количество культурных сокровищ своей страны, сокровищ, ценность которых — неизмерима, так же как неизмеримо их эстетическое и практическое значение» (вошло в «Несвоевременные мысли»)
Горький сам коллекционировал китайский фарфор, знал, о чём писал. Заметим, американцы — покупали, покупали в магазинах (Горький намекал, что вещи украдены из царских дворцов). Всё равно, возмущался Горький, «можно бы сохранить много ценного и необходимого для культуры России»
В июле 1918 года Ленин закрыл газету Горького (надо заметить, что Горький жил в Петрограде, и, как бы он ни ругал Ленина печатно, его не арестовывали ни разу, а Ленин у него и в гостях бывал). Через полгода Горький был назначен руководителем Оценочно-антикварной комиссии Народного комиссариата торговли и промышленности. Горькому поручалось продавать за границу конфискованные у «буржуев» художественные ценности. Он и продавал
31 мая 1919 года петроградское ЧК арестовало Агафона Фаберже, обвинив его в попытке продать свои вещи через Горького иностранцам, завысив цену. Чекист Назарьев писал:
«С особой силой следует отметить, что спекулянты при продаже художественной коллекции применили невыразимо гнусный прием, который должен был оказать и несомненно оказал желательное для них психологическое воздействие на тех, от кого зависело благоприятное разрешение вопроса о покупке коллекции. В деле продажи коллекции громадное значение имели завтраки, которые устраивали спекулянты членам Экспертно-Художественной комиссии во время осмотра коллекции. Эти завтраки по теперешнему времени вполне могут быть названы пиршествами, так как на них подавались совершенно недоступные честным гражданам голодного Петрограда кушанья, а именно: пироги, кулебяки, бисквиты и прочее. Еще более поразительно и возмутительно, что на этих пиршествах подавалось и вино — дорогие старые вина, как, например, коньяк времен Наполеона, появление которого на столе вызвало всеобщее удивление и, вероятно, восхищение и неизбежную признательность почетных гостей радушным спекулянтам. С особенною резкостью приходится подчеркнуть, что перед соблазнами мира сего не устояли не только члены Экспертно-Художественной комиссии во главе с маститым художником Александром Бенуа, но даже такие испытанные борцы Революции, как председатель этой комиссии Максим Горький и Народный Комиссар по просвещению Луначарский, которые также приняли участие в одном из пиршеств и у которых не хватило мужества с негодованием отвергнуть антикварный коньяк времен Наполеона. Если бы они в этот позорный момент вспомнили о трагических страданиях рабочего класса, в особенности здесь — в голодном Петрограде, они, несомненно, устыдились это сделать, но они злоупотребили доверием народных масс. За свои деяния они должны дать отчет, и заслуженная ими кара призовет их к революционному порядку, иначе при безответственности неизбежно последуют новые и худшие падения»
Это означает вот что. Фаберже кое-что сохранил. Продать в России было некому и не за что. Продать за границу можно было только через Горького и Луначарского. Пришлось их умасливать. В итоге арестовали только Фаберже, отобрали то, что он хотел продать. То есть, арестовали взяткодателя, а не взяточников. К счастью, Фаберже кое-что сумел спрятать основательно — в частности, фантастическую коллекцию марок. Его выпустили через год, использовали как эксперта Гохрана, но в 1927 он сумел по льду уйти в Финляндию, где и скончался уже после Второй мировой.
Назарьева вдохновлял наместник Петрограда Зиновьев (сам питавшийся ничуть не хуже Горького), который с Горьким был в ссоре. Но Ленин и Дзержинский Зиновьеву дали по рукам. Пострадал только Фаберже, у которого всё конфисковали и посадили.