Кто убил отца Александра Меня — не вопрос. Чекисты. Вопрос — почему. Ответ, возможно, лежит в событиях 1986 года.
КГБ начало активно допрашивать Меня и его прихожан сразу после ареста Якунина, ввода войск в Афганистан и т.п. Это была финальная часть кампании Андропова по уничтожению инакомыслия. Смерть Андропова не остановила этот процесс, а лишь притормозила.
Однако, воцарение Горбачёва избавило лично Меня от угрозы высылки или ссылки. Причиной тому стала популярность книг Меня у жены нового правителя России и наличие одного общего с этой женою знакомого. Между Менем и Горбачёвым было одно рукопожатие и один поцелуй. Мень был знаком с Дмитрием Лихачёвым, который был знаком с Раисой Горбачёвой.
Насколько близким было знакомство с Лихачёвым, не вполне ясно, но знакомство было близким настолько, что Лихачёв, видимо, говорил Меню о Горбачёве как о сравнительно прогрессивном и либеральном аппаратчике. Во всяком случае, Мень просил некоторых своих прихожан молиться о том, чтобы именно Горбачёв был избран генеральным секретарём. Впрочем, Гришин, Романов или, тем более, Громыко были очевидно хуже.
Лихачёв рассказал Меню, что Раиса Горбачёва в разговоре упомянула «тамиздатские» книги Эммануила Светлова о Христе и истории религии. Они ей очень понравились. Лихачёв решил рискнуть и рассказал Горбачёвой, тогда уже жене генсека, что автор книг живёт в России, православный священник в Подмосковье, что КГБ активно его допрашивает.
Когда допросы прекратились (а они прекратились), Мень предположил, что причина в том, что Горбачёва попросила мужа дать указание КГБ оставить любопытного писателя в покое. Конечно, Мень интересовал её не настолько, чтобы с ним знакомиться лично. Пропасть между кремлёвской элитой и «обслугой» была и остаётся больше, чем до 25 октября 1917 года.
Об этом разговоре с Лихачёвым Мень рассказал своему прихожанину и помощнику Андрею Ерёмину.
Может ли быть, что предположение о заступничестве Горбачёвой неверно, что дело было окончено, потому что Мень в сентябре 1986 года выступил с открытым письмом, опубликованным в газете «Труд», где в крайне обтекаемых выражениях признавал, что, «сам того не желая, допустил нарушение законодательства о культах». Такой вариант возможен, хотя письмо Меня было опубликовано в контексте злобного фельетона, который не сулил благополучной развязки. Однако, причин не доверять рассказу Лихачёва нет.
Дело Меня, однако, не пропало. Ещё в мае 1990 года автора этих строк допрашивали именно по этому делу, но уже не московское КГБ, а областное (автор тогда был директором музея в Больших Вязёмах). Допрос был довольно вялый, без угроз, но допрос был. Речь шла, как и на предыдущих допросах, о статье, которая была под псевдонимом опубликована в журнале «Вестник РХД» («Семь ответов на семь вопросов о Русской Церкви»).
Через три месяца Мень был убит.
Можно предположить, что причиной убийства стало именно то, что КГБ не решалось пойти против прямо выраженной воли правителя страны. К тому же к 1990 году курс Горбачёва на дозированную либерализацию был уже очевиден. «Доза» вызывала неприятие большой части номенклатуры, которая мыслила слишком прямолинейно и не оценила перспективы «перестройки», сильнейшим образом послужившей к выгоде именно номенклатуры, получившей возможности для несравненно большего обогащения. Началась подготовка к реставрации, и убийство Меня стало частью этой подготовки. Надо заметить, что убийство осталось безнаказанным, во всяком случае, публичного наказания убийц не последовало. Горбачёв, безусловно, имел все возможности для установления правды. Возможно, он решил, что инцидент слишком незначителен. Инцидент и был незначителен с точки зрения номенклатуры. Осталась без последствий и риторика Ельцина, обещавшего найти убийц, но не выполнившего своего обещания и после того, как он сосредоточил в своих руках необъятную власть, ранее принадлежавшую Горбачёву.
Любопытным образом, разговор Лихачёва с Горбачёвой получил в 1999 году своеобразную огласку в газете «Московский комсомолец», когда постоянный, с советских времён автор газеты Сергей Бычков опубликовал «воспоминание» о том, как был однажды в Большом театре с женой и там же были Горбачёвы. Жена Бычкова «заметила» референта правителя и поведала ему «о нашем горе» (Бычков якобы боялся ареста). Референт рассказал о «горе» Горбачёвой, а та мужу, после чего допросы прекратились.
Рассказ совершенно неправдоподобный: непонятно, почему «референт» выступил посредником не между второй женой Бычкова, а между нею и Горбачёвой. Каким образом «жена Бычкова» оказалась знакома со столь высокопоставленным человеком. К тому же в 1986 году Бычков только-только завершил скандальный развод со своей первой женой, племянницей свящ. Иоанна Мейендорфа Екатериной Трубецкой. Газета «Труд» и обличала Меня в том, что тот якобы «выгнал на мороз» Трубецкую с детьми. Этого, разумеется, вовсе не было.
Зато рассказ Бычкова рисует его жертвой КГБ, тогда как он — к его чести, конечно — был осведомителем КГБ, внедрённым в приход Меня ради блага государства и профилактики борьбы с экстремизмом. Именно Бычков — и только Бычков — знал, кто скрывается под псевдонимами статей, опубликованных в «Вестнике РХД». Что осведомителю «досталось» в фельетоне, обличавшем Меня, — вполне нормальная «операция прикрытия». Бычкова не только не арестовали, но даже не лишили его возможностей публиковаться в центральных советских газетах.
Бычков, очевидно, узнал о беседе Лихачёва с Горбачёвой и перелицевал историю к выгоде для себя.
В мозаике номенклатурных кланов Бычков был близок к Е. Пархаеву, руководившему единственным до 1990 года заводом по производству церковной утвари. Видимо, многочисленные и чрезвычайно резкие по тону фельетоны Бычкова в адрес митр. Кирилла Гундяева (именно Бычков изобрёл кличку «табачный митрополит) объясняются тлеющим конфликтом Пархаева и Гундяева. Разумеется, все участники этого конфликта были, помимо прочего, разного уровня агентами КГБ, но и среди сотрудников (которых не одна сотня тысяч) и агентов (которых не один миллион) Лубянки существует, разумеется, множество враждующих группировок.