У каждого человека есть тень, и особенно важна тень в пасмурную погоду, когда её не видно. Когда на душе тяжело, это не на душе тяжело, тяжело поддушью. Подсознание — не знаю, не пробовал, может, у венских евреев и есть подсознание, а у меня наблюдается только поддушье.
Поддушье тень, но не тьма. Тот же профиль, вид снизу. Может быть, самый популярный пример — доктор Джекил и мистер Хайд. Днём принц, а ночью Джек Потрошитель (исследователи сходятся на том, что Джек Потрошитель был именно из королевского дома). А почему Джекил стал врачом? Любит резать по живому, но, конечно, хочется, чтобы безнаказанно — так в хирурги!
Одна из самых двусмысленных ситуаций, в которую трудно попасть в России, это оказаться рядом с уличным клоуном, который передразнивает каждое твоё движение. Не дразнит, передразнивает, но какой эффект! Ты, но без маски. Разоблачённый я. Обидно, ведь это вовсе не разоблачение, напротив, это облачение в шутовской мимический набор. Если бы это был дружеский шарж, было бы необидно, а тут… Впрочем, это, возможно, именно дружеский шарж, но он же движется, а не лежит у тебя двумерным на странице. Опасно!
На игре с этой опасностью и двусмысленностью покоится весь юмор. Углядеть поддушье в себе и развеселиться может не каждый, приходится звать на помощь. Более того, оценить помощь может не каждый.
Простейший пример двойника это домашнее животное. В «Изумрудном городе» собачка Тотошка — теневая сторона доброй девочки. Та же доброта, но тявкающая. Та же верность, но покусывающая. Тот же ум, но с хитрецой. В «Трёх мушкетёрах» у каждого из четырёх отдельная тень — слуги.
Определить, кто шут, не всегда легко. Лепорелло при Дон-Жуане, Ленский при Онегине, Сталин при Ленине, Путин при Ельцине это очевидно. Но попытка Леонида Андреева представить Иуду теневой стороной Христа всё-таки бьёт мимо цели. Хотя что-то в этом есть — если только считать Иудой всё человечество. «И сотворил Бог человека как Свою тень и Своего шута». Однако, не Иисус ли — тень Бога, тень, которая настолько Бог, что она бесконечно светлее любого земного света.
Как поступать с тенью, чтобы она не наступила на тебя и не раздавила, как Тень Андерсена раздавила профессора? Профессор, конечно, заслужил — к любимому существу надо посылать не свою тень, не свой внезапно удлинившийся фаллос, а себя, съёжившегося от любви. Не «тень, знай своё место». Я должен знать своё место, тень занимает моё место лишь, если я его покидаю.
Человек уступает своей тени значительно чаще, чем кажется. Собственно, это и есть «мир во зле лежит», «все грешны», «мы в платоновской пещере». Мы в пещере, а наши тени гуляют на солнечной поляночке, дугой выгнув бровь и всё-всё-всё.
На попытке вытащить тень на свет стоит вся психотерапия. Особенно выразительна (хотя и особенно схематична) идея «энеаграммы» — деление личности на девять («энеа» — девять по-гречески, то есть, девять граммов) ипостасей. Лучше всего, что их не десять, это как в «Трёх мушкетёрах» лучше всего, что их не пятеро и даже не четверо, при том, что именно д’Артаньян дольше всех трёх мушкетёров мушкетёром был.
Энеаграмма предлагает девять типов личности, расположенных по кругу и образующих девять концов звезды. Линии, соединяющие концы, показывают связи разных состояний личности. В Штатах психотерапия по энеаграмме очень популярна, хотя сильно попахивает плацебошностью. Но если плацебо кому-то помогает начать самоанализ, так вперёд. Вреда не будет, а польза может быть.
Энеаграмма предлагает такие типы: Мыслитель, Дружинник, Титан, Лидер, Миротворец, Реформатор, Помощник, Искатель, Творец. Девять типов подразделены на три группы — для удобства запоминания и понимания. Три «трио». Трио Мыслителя, Дружинника и Титана объединяет личности, для которых главной проблемой — или главным достижением — является поступок. Трио из Лидера, Миротворца, Реформатора сосредоточено на отношениях с людьми. Трио Помощника, Искателя, Творца должно справиться со своими чувствами.
Всё это очень приблизительно, потому что для человека и чувства, и дела это всё про отношения. Коммуникация! Ценность энеаграммы в том, что она постоянно напоминает: никто не здоров вполне. Никто вполне не справляется со своими чувствами: если вообще не справляется, он, скажем вежливо, «искатель». Авантюрист. Мачо. Прёт напролом. Если чувства чрезмерно обострены, человек — «помощник», слуга, консультант. Если чувства подчинены делам, человек — творец. Ну как же, поэта потребовали к алтарю — и он свои чувства подчиняет поэзии. А если нормально? А если нормально, то просто человек. Но где они, нормальные?
Можно было бы сказать, что самый гениальный взгляд на шутовство у Шекспира. Лир испытывает дочерей, проверяет любовь. Но проверять любовь означает в лучшем случае шутить, а в худшем пытаться сделать из другого шута. Но кто делает из другого шута, превращается в шута. Поэтому Лиру шут уже не нужен, избыточен. Он сам превратился в собственную тень.
К счастью, кроме Шекспира есть Толстой, у которого интрига обычно в том, что человек от шутовства выздоравливает — правда, цена иногда высока. Главный шут, конечно, Стива Облонский — он тень самого Толстого, «Лёвина» (Толстой сам себя называл, как завели родители, именно Лёвой). Левин постепенно высвобождается из шутовства, но цена-то — полное опускание Стивы. Шут без короля превращается просто в циничного подонка. Другое дело, что гениальность Толстого в том, что в центре не его драгоценная мужская персона, а женщина. Анна — это живой человек, который обречён быть тенью теней — своих мужей. Оба — любимый и нелюбимый — шуты, шуты огромного ничто под названием «свет», тот свет, который и есть настоящая тьма.