Власть развращает как? Трудно быть человеком. Деспотическая власть это якобы разделение труда. Один берёт на себя труд пахать, другой — труд воевать, третий — труд молиться, четвёртый — труд дирижировать всеми остальными.
Это не разделение труда, это обман и самообман.
Обман, что молитва это труд. Не всё, что бывает трудно, труд. Расстреливать людей трудно, кормить грудью трудно, но первое анти-труд, а второе просто труд. Если веруешь, молишься. Молитву, как секс, другому не передоверить. Секс же не труд, разве что с точки зрения физики, которой всё равно, какие именно тела и какое именно движение.
С войной другое дело: её просто не должно быть. Это самообман, что без неё науки не расцветут и колосья не заколосятся.
Феодальное «разделение труда» вполне было кое-где преодолено только в 1848 году. Появились граждане. А тянет взад, тянет! Так появился тоталитаризм ленинский, муссолиниевский, гитлеровский, маоистский и прочая, и прочая, и прочая. Вторичное средневековье. Когда исчезают «долги наши» и вместо «наше» появляется жутковатое «каждому своё». Физик? Делай атомную бомбу, а «права человека забудь». Крепи, а направить я сам направлю.
Андрей Сахаров поэтому гений человечности, а не потому, что не воровал лампочек из лаборатории и обсуждал нравственные проблемы физики. Спустя полвека создался миф, что физики были смелее лириков, что физики были прямо все такие диссиденты. Ай бросьте! Смелее был десяток на пять тысяч, это статистически ничтожно. Это ещё полбеды, забыли, что физики не хуже гуманитариев служили деспотизму, занимаясь псевдо-борьбой за мир.
Пока Сахаров был в ссылке, колесили по миру за деньги Кремля, произносили речи про мир и разоружение. И церковные иерархи, и шахматисты, и все-все-все.
На площадь сколько физиков вышло? Горбаневская лирик, Бабицкий, Богораз — лингвисты, Делоне и Файнберг филологи, Баевская историк, Дремлюга — неизвестно, с какого факультета его выгнали, а стал бизнесменом. Физик один — Литвинов.
Верный признак несвободы, когда физики и археологи при слове «этика» начинают обсуждать этические проблемы физики и археологии, а духовенство про эвтаназию, геев и искусственное прерывание беременности. Заметим, что последнее имеет место быть и в свободных странах.
Несвобода внешняя всегда следствие того, что люди носят несвободу в себе как сырое яйцо в ложке: с трудом, боясь уронить и разбить, сосредоточив всё внимание на том, что надо просто кокнуть и выкинуть.
Никто никому ничего не должен, а работать свободу надо. Всем вместе и каждому в отдельности. Не «над свободой» — никто не выше свободы. Поглощать несвободу и возвращать в атмосферу свободу. Вот что такое «Бирнамский лес пошёл».
Конечно, страшно идти бирнамским лесом. А жить политическим аутистом, гражданским скопцом не страшно? Глаза боятся, руки боятся, ноги боятся, разве что желчный пузырь в поте лица своего трудится на пару с мочевым, а в итоге политика и вообще жизнь превращаются в свадьбу вяленой воблушки с премудрым пескарём.
Поэт с гражданином частушки поют, и плод у такого брака та самая несвобода, против которой они якобы стебутся, и она папочку с мамочкой к себе на службу определяет, заботится о них, без циников деспотизм неполный.
Трудно быть человеком. Невозможно быть человеком. Сволочью нет проблем, а человеком — затык. А что удивляться? Человек начинается там, где заканчивается возможное. Свобода начинается там, где заканчиваются мещанство, цинизм и конформизм. Жизнь начинается там, где заканчивается смерть — и каждый сам проводит черту и сам переходит границу от смерти в жизнь.