Общение есть победа творчества над равенством. Все люди равны, но равенство лишь условие общения, да и не единственное, и даже не такое уж необходимое. Равенство это нижний порог, минимум, это профилактика неравенства — того неравенства, которое устанавливается силой, обманом, эгоизмом.
Мечта о равенстве есть проявление совестливости. Чует человек, за счёт кого возвысился, понимает, что не только по «собственной вине» те, кто внизу, кто нищенствует, кто ничего не может. Они ещё и по вине тех, кто «вверху». Лучше всего это, конечно, у Вильяма нашего у Шекспира в 666 сонете про Пленника Добро, которое вынуждено выполнять приказы Генерала Зло.
У Шекспира именно так — сaptive good attending Сaptain ill, в русских переводах — всех — полная чушь, кроме разве что у Пастернака смысл почти сохранён, но обрезан под корешок. У Финкеля, к примеру, «И робкое Добро в оковах Зла». Да где ж «робкое»? Человек героически сражался и попал в плен! И не в оковах, в оковах не послужишь, а именно в услужении. Маршак получше: «И праведность на службе у порока». Нет робости, но и про плен ни слова, не говоря уже о титулатуре. Пастернак: «Доброта прислуживает злу», но «прислуживать» можно и добровольно, по найму.
Одна фраза, а ведь в ней целая теодицея. Бог не терпит зло, Бог в плену у Зла. Все в плену у Зла, но не все с энтузиазмом выполняют приказы, вот в чём засада. Одни в плену как в плену, а другие в плену как в сыр в масле.
Зло — факт, Шекспир — маятник, который в своём движении наткнулся на этот факт и отлетел, и будет возвращаться к этому факту вновь и вновь.
Тут обнаруживается и творческая природа коммуникации, и её реактивное происхождение, которое может перейти в диалогичность, а может и не перейти. Реакция — реакция на зло или на добро. Реакция иногда добровольная, когда душа сама ищет, мечется, на что среагировать. Иногда в жизнь вторгается нечто — и не всегда поддающееся определению в координатах «хорошо/плохо» — на что нельзя не отреагировать.
Первопричина, конечно, именно в маятниковом устройстве человека как кого-то, особого от обезьяны. Обезьяна — маятник в часах, человек — маятник Фуко. Просто маятник, как в Исаакиевском соборе висел, и я ещё видел. Повесили атеисты, чтобы демонстрировать вращение Земли, а демонстрировали собственную глупость и дикость. Ведь у отклонения маятника могут быть и другие объяснения. Может, ему есть хочется! Человек сплошь и рядом именно из-за этого отклоняется от идеала. Да просто тормозит!
Проблема не в том, что человек — маятник, а в том. что всякий человек — маятник. Один маятник Фуко внушает благоговейный трепет, а шесть миллиардов? Собор-то один для всех, точка подвеса одна.
Общение тем реактивнее, чем оно менее общение. Начинается с эгоистического: я реагирую на тебя, чтобы ты реагировал на меня. Давай сопритюкнемся! А кто не хочет сопритюкиваться, тех игнорируем. Всякое действие равно взаимодействию, зачем общаться с тем, кто не хочет общаться.
Затем, что не желающий общаться сопритюкиванием может быть погружён в самое удивительное общение — в творчество. Моцарт пишет симфонию, ему не до Пушкина, да и Пушкин пишет, ему не до Баратынского, и так далее, и тому подобное...
Существует суеверие, вера в вампиров, ведьм, энерговысасывателей, которые общаются исключительно ради выкачивания из других жизненных соков. Правда в том, что получение и отдача в общении редко совпадают. Древние римляне говорили «Do ut des» — «даю, чтобы ты дал» — но и они не имели в виду, что отдавать будешь сей момент и мне. В общении, как и в любви, в каждое отдельное взятое мгновение, один целует, а другой отвечает на поцелуй, но мгновения сменяют друг друга самым причудливым и непредсказуемым образом. Моцарта тоже ведь кто-то сперва поцеловал, да так, что он ответил, послав воздушный поцелуй человечеству.
Конечно, благоразумия никто не отменял, а благоразумие означает всё то же равенство, взаимность. Благоразумно интересоваться тем, кто интересуется тобой. Лезть в мирок самовлюблённого эгоиста — зачем? О таком эгоизме чудесная новелла Андерсена про солдата, который варил суп из топора. Топор у солдата был свой, видимо, мужик был из сапёров, а в котёл положили крестьяне — один кусок мяса, другой картошку, третий луковицу. Солдат наелся и был таков, а топор с собой забрал. Так это ещё они дёшево отделались — остались живы, вообще же встреча с солдатом, человеком, который по определению может и должен убивать, всегда встреча со смертью.
Как говорили в XVII веке, «церковь близко, да ходить склизко, кабак далеконько, ан доползу потихоньку». Есть люди, ради встречи с которыми в лепёшку разобьёшься. Да просто издалека поглядеть. Да прочесть, что они написали. Автограф взять. Безмолвно заглянуть в глаза и повилять хвостиком. Он себе раскачивается как маятник Фуко, и никто и не пытается встать у него на пути. На другом полюсе люди, которых все за версту обходят, даже если те готовы в лепёшку расшибиться и преданно заглядывают тебе в глаза, виляя хвостиком.
Посередине — те, с кем мы общаемся, потому что они общаются с нами, потому что Солнце вращается вокруг земли, потому что привычно и удобно. Те, кого мы слушаем, чтобы они выслушали нас. Кого мы хвалим, чтобы они похвалили нас. Или, в извращённой форме — те, кого мы ругаем, хотя они ругают нас. В общем, трындёж и буза, составляющие воздух общения — не всегда свежий, но без него не обойтись.
Где-то в сторонке — хрустальный вакуум науки, где не общаются, а по-ле-ми-зи-ру-ют, полемизируют беспощадно, потому что осмысленно.
Есть и высшее общение. Общение не той точкой, которая внизу маятника, а той, которая вверху. В Исаакиевском соборе в этой точке висел огромный серебряный голубь, изображавший Духа Святого. Между прочим, первый раз маятник Фуко повесили в Исакии вполне при царском режиме, в 1901 году, только пониже, чем в 1931 году, и не расстреливая настоятеля — а большевики именно расстреляли настоятеля, замечательнейшего священника Александра Боярского, любимца рабочих (потому и расстреляли). А в Кронштадском соборе вешали, и в недостроенном Христе Спасителе. И ничего, ни один православный от этого веры не потерял. Да о вращении Земли ещё Платон говорил в «Тимее», а Платон был православный — он же был грек, а в Греции православие государственная религия.
Платон и есть отличный образец общения на точке схождения, а не на точке колебания и разбегания. Схождение не есть совпадение и уничтожение себя и всех прочих в некоей математической абстракции. Сам Платон — результат общения с Сократом, но ведь Платон не Сократ, Сократ даже симпатичнее, потому что Сократ умён, но добр, вопреки уму, Сократ и Платон как Толстой и Достоевский, как соль и перец. В точке схождения можно и нужно общаться с самим собой — это реальное общение, не раздвоение личности, а умножение личности — но успех самообщения есть и успех в общении с другими не на периферии, ни внизу, и даже не в точке подвешенности, а ещё выше, намного выше и до бесконечности. Уж таков маятник человечности — он не отсчитывает время и не отмеряет вращение Земли, а отсчитывает вечность и отмеряет бесконечность.