Яков Кротов. Богочеловеческая комедия.

Жизнь собственная. Дневниковые записи

4 января 2020 года. Как бы не было войны.

3 января 2020 года. Американцы убили иранского военачальника в аэропорту Багдада. Если честно, я испугался. Второй раз в жизни я испугался атомной войны и быстрого конца истории. Первый раз я так испугался в 1979 году, когда китайцы вторглись во Вьетнам — очень уж происходящее было близко к сценарию Амальрика. Хорошо, в Штатах был Картер. Сейчас я напуган больше, потому что Рейган и Брежнев рядом с Трампом и Путиным кажутся людьми благоразумия и чести. У Ирана нет ядерного оружия, но оно есть у Израиля и России. Понимания того, что такое оружие нельзя использовать, нет ни у кого. Натаньяху и Джонсон — ещё одна уродливая карикатура на политиков, изолгавшиеся мошенники. От реакции Ирана тут ничего не зависит, всё зависит исключительно от уровня паники у Трампа. Кажется, что паниковать он не должен, за ним прочная фаланга идолопоклонников золотого тельца, но гарантий тут быть не может — могут и сдать.

Опаснее всего, впрочем, те люди, которые считали нормальным бомбить Ирак и Афганистан после 11 сентября. Опасна психология мстительности, восторг перед своими военными, любование своими мышцами. У европейцев этого, на первый взгляд, нет, но и в то, что немцы способны устроить Освенцим, тоже евреи не верили. В полузамороженном виде милитаризм в Европе есть, увы — и в Ираке и европейские военные не археологией занимаются. В целом психология строгости, ответственности, законности — это опасная психология, она легко приводит к войне. Такая психология возобладала, условно, в 1973 году — взяла реванш за «либеральные 1960-е», за «революцию 1968», за хиппи и диссидентов. Это психология магическая, колдунская, пытающаяся повелевать миром через заклинания и дубинки. Язык, созданный для общения и развития, у таких колдунов превращается в средство команд, в набор штампов. В религии это фундаментализм, в политике — милитаризм.

На всякий случай поясню: налицо классический казус, когда политик хочет увести в сторону внимание. Чтобы спрятать свои грешки, устроит кровавую бучу. Он-то, наверное, выживет в каком-нибудь бункере — правда, не надолго и жить будет очень паршиво, но по функциональной неграмотности своей ни Трамп, ни Путин этого не понимают.

В своё время Картера американцы не переизбрали за то, что он не смог освободить американцев в Иране, не мог предотвратить там революции. Восторгались милитарностью Рейгана и военными успехами Тэтчер, этого Джонсона в юбке. Мысль о том, что в экономике прогресс, завораживает — но это мысль материалистическая, магическая, да и близорукая, потому что это прогресс очень специфический и обернётся таким кризисом, что мало не покажется. Налицо очередной пузырь, и это не пузырь «свободного рынка» — не свободен рынок (а рынок сейчас один — международный), на котором взрываются бомбы, убивают людей, вторгаются в другие страны и т.п. Это очень перекошенный, изуродованный рынок, и все его успехи — тот виноград, за который придётся расплачиваться тем, кому от этих успехов ничего не досталось.

Допустим, я прав (не дай, Боже!), и в ближайшие месяцы пойдёт эскалация всякой дряни и начнётся кошмар. Как жить?! Жить-то как? К эпицентру ядерного взрыва ложиться головой или ногами?

Ответ прост. Делать всё то же, что обычно, только медленнее. Тянет всё делать быстрее, чтобы доделать, но жизнь нельзя «доделать», «прожить». Человек существо бесконечное.

Поэтому у меня настороженное отношение ко всякому диссидентству типа «всё так ужасно, цигель-цигель, что вы занимаетесь пустяками, давайте на яхте через Атлантику, митинг на Болото, некогда читать и думать». Наоборот — притормозить, задуматься... Катастрофа никуда не уйдёт, к сожалению. Быстро только убегать надо, но от мировой атомной катастрофы никуда не эмигрируешь.

У меня повышенное чувство долга — прежде всего, от мамы. Когда маму увозили умирать — наверное, точнее сказать, на эвтаназию, потому что российская реанимация это часто своеобразная, неформальная форма эвтаназии, и это, скорее, хорошо — она говорила «сейчас-сейчас, я соберусь и помою посуду». И помыла бы — только медленнее, чем обычно. Когда у меня случился этот криз, меня вывернуло наизнанку, но я — чему я сейчас изумляюсь — сумел подняться и убрать за собой, мокрой тряпкой. Ну очень медленно, но смог же. Почти не открывая глаз, чтобы устоять на ногах. Потом, правда, приехала любимая женщина и уже сама убирала, потому что процесс продолжался до последней капли чая, но какова сила психологических сценариев-то?! Но вырабатывать эти сценарии надо, пока жареный петух спит, то есть, сейчас. Тут у меня был неудачный старт — меня даже не пытались приучить к самодисциплине, к организации рабочего времени, к отсеву ненужного. Застой-с! Приходится на седьмом десятке лет самому это всё в себе развивать, в промежутках между приёмами лекарств.

См.: Человечество - Человек - Вера - Христос - Свобода - На главную (указатели).