Ёж

Хор зоологов уверяет, что ежи существа малоприятные, плотоядные и уж точно недобрые, но заканчивается выступление хора, и зоологи с удовольствием садятся смотреть «Ёжик в тумане». Собственно, «садятся смотреть» — фигура речи. Никто не смотрит «Ёжик в тумане», как никто не читает «Руслана и Людмилу», но все знают, что у лукоморья дуб зелёный, туман и в этом тумане ёжик идёт-бредёт сам с собою, и конь вещего Олега с удивлением тыкает в него тёплой мордой.

Ёж добр, потому что иголки — это идеальная интровертность, защищённость, держидистанция, а нежное пузико — идеальная экстравертность, открытость, беззащитность до зубов.

Трудно быть добрым, потому что люди на всё время трогают. Конечно, это трогательно, что мы кому-то нужны, но почему-то тронуть норовят за самое нежное и чувствительное. Людей можно понять, если понять себя: мы же тоже не слишком интересуемся тем в окружающих, что иголки, мы тоже больше тянемся к мягкому и тёплому.  Конечно, если мы не подростки, или не инфантильные взрослые, или не уставшие кто-угодно-по-возрасту, когда хочется то ли заковаться в латы сверху донизу и стать киборгом, то ли превратиться в белое и пушистое и развеяться от лица огня аки дым.

Быть человеком нетрудно, это даётся каждому само собой от рождения, и все разговоры про «среду», «кровь», «наследственность» и прочие цивилизации есть просто попытка свалить на других собственную бесчеловечность. Быть человеком нетрудно, трудно быть добрым человеком. Лучшее, бессмертнейшее у Салтыкова-Щедрина о мальчике, который принял в сердце правду, решился за правду в бой пойти, а сердце-то не выдержало и разорвалось.

Родиться в хлеву дело нехитрое, хлев души не имеет. Родиться в ребёнке, его не убить и самому выжить, потруднее будет. Ёж как раз и есть нечто вроде хлева Мёбиуса. С одной стороны — мягко, словно на груди у только что родившей женщины. С другой — колко, остро. В бой не идёт — ну его, бой. Кони добрые бывают, это старинный словесный оборот, выезжает Добрыня в чисто поле да на добром коне... И хрясь, хрясь...

В одну сторону добрым мечом Добрыня махнёт — тысячу положил, в другую сторону — другая тысяча... С таким Добрынями никаких Злодинеев не надо, всё человечество скосят в порядке борьбе с терроризмом. А ежи — потому не кони, что ни на кого в атаку не идут, каждый топочет себе потихонечку и топочет. Не за правду, а за правдой. Правда-то не нуждается в том, чтобы за неё в бой шли. Правда ведь и есть доброта, только вид снизу.

Вполне достаточно просто топать к Правде и в ясную погоду, и в тумане. Идти к Правде по берегу, плыть к Правде по волнам, покачиваясь и глядя туда, откуда все люди выглядят ежами, пока не освоют доброту как искусство быть колобком с иголками. Доброта есть умение ёжиться и скукоживаться, когда к тебе лезут с непрошеными объятиями, но и умение быть колобком с иголками который ни от кого не бегает, не поддаётся на фальшивую доброту и не путает, кому дать кусок хлеба, чтобы заполнить пустоту в животе, а кому иголку, чтобы починить дырку в одежде.