Есть много хороших, но бессодержательных людей. У Толстого таков Платон Каратаев, который примечателен тем, что не опасен. Большинство же «хороших людей» опасны как зыбучий песок. Кажется, что на них можно положиться, но делать этого решительно не следует. Не предадут лишь по той причине, что «хорошие люди» никогда и не обещают ничего. Кто на них полагается, пенять должен исключительно на себя. Именно хорошие, но бессодержательные люди — те, из-за кого случился и Освенцим, и Гулаг, и обе мировые войны, и империализм, и Голгофа... Они не аудитория зла, они его наполнитель.
Бердяев противопоставлял спасение и творчество. Точнее, жизнь противопоставляет. Что бывают «хорошие люди», у которых сердце чистое, простое, благородное, а ум пылится, воля заржавела, в общем, Обломов, — это драма. Трагедия — что бывают люди с железной волей и мощным умом, но абсолютно бессердечные. Содержательные, но плохие.
Это трагедия для самих бессердечных людей, окружающие часто не страдают, потому что бессердечие не обязательно жестокость и обман, оно может и доброму делу служить, ему более-менее безразлично. Штольц, между прочим, не таков, он персонаж идеальный сердцем, волей, умом, эдакий Георгий Львов (который был таковым в реальности). Как в реальности противостоят не Обломов и Штольц, а Моцарт и Сальери. Великий Инквизитор (а Сальери тот же Великий Инквизитор, точнее, конечно, Достоевский взял у Пушкина) не бессердечен, он всего лишь использует власть для защиты добра.
Яркий пример непонимания контекста — «гений и злодейство две вещи несовместные» без предыдущих слов о Бомарше: он же гений, как ты да я. Именно в таком нисходящем порядке. Конечно, что Пушкин считает, что гений и злодейство две вещи совместные. Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей — ровно о том же. Ева и Адам был гений. Много их, гениев-то, по тюрьмам, генштабам и кремлям сидят.
Человек подобен китайскому шару, который выточен из одного куска кости, но в нём 5-6 шаров высверлены, вращаясь независимо друг от друга. Рекорд — 42 таких шара, да на поверхности каждого свой узор, а то и пейзаж. Разные уровни человека вращаются в нём без особой связи между собою, это и образует свободу, то есть, человечность. Поэтому надо быть смиренным, поэтому надо быть милосердным — нет такого человека, который «нелюдь», который совсем пропащий, который «зверюга». В каждом есть какой-то шарик, пусть с пылинку, который всё же гениален и свят.
Человек не планета, человек млечная беспутица. Хочется сузить, а вот не сметь сужать то, что не сможешь починить. Смирись со своей космической потенцией и как-нибудь уж так... реализуй! А власть — нет, к власти не прибегай и ею не пользуйся... вон, крест — пожалуйста, а власть нет.
«Хороший человек — не профессия»... Вот в протестном движении слишком много хороших человеков. И очень мало профессионалов — профессионалов гранто-выбивателей, профессионалов пиарщиков, профессионалов физиков, лириков и т.п. Почти совсем нет профессионалов политиков типа Шлосберга.
Как христианин ядовито добавлю: хороший человек не только не профессия, но даже не хороший человек. Про пустышку нельзя сказать, что она хорошее молоко. Хотя пустышка она хорошая. Бойся оказаться пустышкой!