Простое выражение «это наша страна» может означать самые противоположные вещи.
Для наших нацистов оно означает: «Убить всех, кто в нашей стране чужак или помогает чужакам. Убить всех не наших. В идеале, а пока хотя бы ограничить в правах».
Для наших правителей и многих, в правители стремящихся, оно означает: «Мы прогрессоры в нашей стране, а потому приходится лгать, убивать, грабить, порабощать этих людей во имя их блага — временно, пока они или их потомки не дозреют до самостоятельности».
Для тех, кого грабят, кому лгут, кого порабощают: «Это наша страна, а не их, так стереть всю эту нечисть, свергнуть, выслать, посадить, — в общем, чтобы духу их не было».
Для тех, кого грабят, кому лгут, кого порабощают, но кто сохраняет присутствие духа и человечность «это наша страна» означает (цитирую психолога Людмилу Петрановскую):
«Лозунг «Это наша страна» не имеет никакого смысла, если под «мы» имеется в виду «те, кто думает как я». Потому что если мы под требованием «Соблюдайте закон!» … имеем в виду «соблюдайте его по отношению ко мне и к хорошим, правильным людям (которые думают как я)», а всяким козлам-придуркам-мерзким типам-либерастам-коммунякам-нацикам-гомикам и др. так и надо, и пусть знают свое место, то у меня один вопрос. Ребята, а чем вам Путин-то не угодил? Он же ровно того же мнения. Есть он и «его» люди. Для них — закон, свобода слова, права человека, неприкосновенность собственности и все дела. А есть бандерлоги. И они перетопчутся».
Для психолога нет хуже явления чем «психология мы/они», психология ненависти, отчуждения. Ведь у психолога один критерий нормы — социальная приемлемость поведения. Этим психолог отличается от богослова, причём в лучшую сторону. К сожалению, не все богословы трактуют заповеди Божии социально приемлемым образом — ведь ведьм сжигали или за супружескую измену побивали камнями «по заповедям»). Насилие общество разрушает — ведь «общество», «наша страна» это совокупность и тех, против кого хочется употребить насилие. Поэтому, призвав к духу кротости, Петрановская всё же добавила: «Есть одно внятное ограничение: насилие и прямой призыв к насилию».
С точки зрения психолога, очень простое и внятное ограничение. С точки зрения историка, политика, социолога и вообще человека — нет. Почему люди не хотят митинговать с нацистами, расистами, коммунистами? Да потому что у тех в программных документах (не говоря уже об истории) записано про насилие. Почему нельзя ставить в один рядом «гомиков» и «нациков»? Потому же, почему нельзя ставить в один ряд надзирателя Освенцима и заключённого Освенцима, хотя для обоих Освенцим — «наш лагерь». Почему нельзя договариваться с этой властью? Да потому что насилие — её кредо и, что хуже, её практика. Собственно, только поэтому люди и вышли на митинги — потому что насильно обсчитали, насильно вырвали протокол и подменили фальшивкой и т. п. Дело вовсе не в «демократии» или «тоталитаризме», точнее — граница между демократией и тоталитаризмом проходит именно по отношению к насилию. Если за насилие, значит, уже не совсем демократ. С этой точки зрения, возможно, демократов в России (и даже в США) почти нет? Что ж, это проблема, надо её решать, но не делать вид, что причина конфликтов — лишь в склочности и дурости. Причина конфликта именно в том, что «одно внятное ограничение» сплошь и рядом людьми отвергается.
«Это наша страна» с отказом от насилия не означает всеядности — а на это очень рассчитывают, и демагогия начинается с криков «Это наша страна!» Ведь «это наша страна» — лишь абстракция, а конкретика, как точно написал Юрий Самодуров, немного иная:
«Живу я и хочу жить в другом, судя по всему, государстве, чем то, в котором живут российские миллиардеры и миллионеры. У них свое государство — Рублевка, Жуковка, кооператив «Озеро» и т.д., и это государство ни в коем случае не следует путать на предстоящих президентских выборах с остальной Россией. Поэтому, когда Немцов, Рыжков, Касьянов и другие заявляют, что «оппозиция готова поддержать на выборах любого кандидата, в том числе Прохорова, если тот включит в свою президентскую программу выполнение требований митингов на Болотной и на проспекте Сахарова», они говорят от имени своего и своих единомышленников. У меня же, например, государство миллиардеров и миллионеров, существующее на базе результатов приватизации 90-х годов и передачи «прохоровым» в частную собственность невосполнимых природных ресурсов, вызывает отторжение даже под соусом свободы выборов, политической демократии, ухода Путина и освобождения политзаключенных».
Заметьте, Самодуров не призывает громить Рублёвку. Однако, надо понимать, что если у коммунистов насилие — воздух, которым они дышат, то у воров насилие — хлеб насущный. Коммунист ещё может обойтись без насилия, вор — никогда. Кто украл Рублёвку, тот мастер насилия, и защищать украденное он будет не речами. Так что «это наша страна» не означает «и кто что у кого украл, всем прощаю».
«Это наша страна», в конечном счёте, означает очень немногое: право избирать и быть избранным на выборах в «этой нашей стране» имеют все. Все имеют право на свободу слова и собраний (собраний, заметьте, а не одного общего Собрания). Это право не надо путать с правом ходить на чужие митинги со своими лозунгами, с обязанностью редактора журнала предоставлять слово своим идейным противникам.
Это наша страна, именно поэтому не надо бояться, что, если мы разобьёмся по пяти или десяти митингам, по десяти или тридцати партиям, то «мы проиграем», «страна погибнет». «Наше» не означает «монолитное». Это наша страна, огромное живое пространство, а не голубая чашка, которую не дай Бог расколоть. Вот как раз обитатели страны Рублёвки очень любят стращать — психологически насиловать — ужасами «распада», «растаскивания», они подменяют нашу Россию — своей, «единой Россией». А единство-то оно — в многообразии.
«Это наша страна» означает — кто помнит школьную программу:
«О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми, удивлена еси реками и кладязьми месточестьными, горами крутыми, холми высокыми, дубровами частыми, польми дивными, зверьми разноличьными».
И не только зверьми, но и людьми разноличными, а не одинаковыми! Иное — фашизм: прутик к прутику и выйдет единая связка розог.
Это наша страна — давайте привечать в ней чужаков, мигрантов, нуждающихся. Давайте не бояться, что останемся без работы, давайте бояться, что останемся без сердца.
Это наша страна — давайте жить в ней как в стране, а не ютиться, как в карцере, не будем бояться разногласий и разномитинговья, а будем бояться насилием погубить чужую жизнь и свою душу.
Это наша страна — давайте так обустраивать эту страну, чтобы в ней никто не мог умереть с голоду, замёрзнуть от холода, озвереть от нищеты, но чтобы и никто не мог под предлогом общего блага безнаказанно насиловать и воровать — воровать деньги, голоса, свободу.
Мы всё ещё оправдываем свои маленькие грешки, из которых складывается большое беззаконие, советским присловьем: «Не мы такие, жизнь такая». Нет, не жизнь такая — мы такие. А жизнь, страна, Божий мир таковы, что в них можно и нужно жить с умом, без насилия, свободно.