Свобода в конечном и свобода в бесконечном

Свобода делится не на положительную и отрицательную, «от» и «для». Свобода делится на свободу в конечном и свободу в бесконечном.

Российские протесты в начале правления Путина против ювенальной юстиции не вызывали сочувствия, как не вызывали сочувствия владельцы ларьков на ВДНХ, протестовавшие против сноса их ларьков, как не вызывает сочувствия отправленный в отставку мэр Москвы. Они молчали, когда начинали толкать домино — когда в 1992-1995 начинали ограничивать религиозную свободу, начинали зачищать Чечню и т.п. Даже не молчали — одобряли и просили «ещё!», «ещё!!», «мне страшно, закрутите кран потуже!!!» Ну вот — докрутили. Они хотели свободы — но свободы в конечном, «для» своего процветания за счёт чужого увядания. Они не верили в бесконечность, где только и возможен расцвет. Породили чудовище, но желают, чтобы их оно не трогало, а трогало только тех, на кого покажут. К счастью или к несчастью, так не бывает.

Свобода — подкладка мира и проверяется, обнаруживается она в граничных ситуациях. Авраам, ведущий Исаака на смерть, — что скажет ювенальная полиция? Совершенно невинный — с точки зрения медицины — отказ Свидетелей Иеговы от переливания крови, в том числе детям — ах, не сметь, себя убивайте, детей не троньте! Можно провести черту между свободой родителей и свободой ребёнка? В России проводят по-скотски: сохранить тело ребёнка. Это — привилегия, достигнут совершеннолетия и потеряют habeas corpus, станут солдатами, которые должны быть готовы и других погубить, и себя, душу и тело отдать, когда прикажут. Ребёнка берегут как полуфабрикат — рано ещё убивать, рано... А вот теперь в самый раз, он уже совершеннолетний!

Как же быть с Авраамом? С Авраамом — быть! Быть так, чтобы никому в голову не могли прийти вести ребёнка на смерть. Это, конечно, потруднее «хватать и не пущать». Всякое насилие над другим есть попытка освободить себя от труда бытия, существования, жизни. Ограничивает свободу другого тот, кто не может справиться со своей. Силы справиться есть, но они направляются на управление другим, — вот вам и вся механика грехопадения.

Связь между свободой, образованием и демократией прекрасно объяснил Тойнби: «Можно плетью заставить раба вырыть траншею, ... но нельзя плетью заставить студента заниматься постылой ему наукой. ... Даже если ради простой выгоды или заурядной уверенности в будущем он и попробовал бы пойти против самого себя, ему бы это не удалось. Для того, чтобы преуспеть в какой-либо профессии, надо, чтобы к ней лежала душа. ... А хорошо служит нуждам общества, увеличивая его богатство и могущество, только преуспевающий учёный» (Пережитое, 257).