Европеизация как война с Европой

Россия изначально была, конечно, частью именно европейской цивилизации, унаследовав это от Украины — ведь Россия была создана украинскими колонистами. Как и Украина, Россия — «Залесье», «Белая Русь», «Московское княжество» — была под влиянием и Константинополя, и Рима. Украина и Россия были провинциальными вариантами европейской цивилизации — провинциализм легко измеряется количественными показателями, как экономическими, так и культурными. В разы меньше книг, строений, мыслителей, политиков и т.п. Но всё же пусть провинция, но — европейская, в XI-XIV веках.

В XV-XVII веках Россия теряет европейскость. Она перестаёт быть Западом, но не становится и Востоком. Её жутковатая специфика — вовсе не специфика восточных деспотий, и уж тем более не «византийщина». Это специфика, обусловленная милитаризмом. Милитаризм редкий (хотя не уникальный) выел европейскость из России, как выел и вообще основы человеческого общежития, заменив общежитие общесмертием. Все страны воюют, но абсолютное большинство стран воюет ради лучшей жизни, а Россия воевала ради войны. Невротический империализм, невротический милитаризм, милитаризм ради милитаризма, не ради обогащения или власти. Такой милитаризм сделал Россию чужой и для Запада, и для Востока. Сами люди, «заточенные» под милитаризм, утратили общий для большинства культур багаж человечности.

«Европеизация» России в XVIII-XIX веках нимало не сделала её европейской страной. Эта европеизация изначально была только средством укрепления армии. Заимствовалось только то, что могло помочь военным приобретениям — и помогло. Это не было заимствование только техники, — во всяком случае, та европеизация, которую начал Пётр I. Вот его отец вёл более нормальную европеизацию, сугубо техническую — и успехов больших не добился, как не добивались их Китай и Япония. Пётр взял шире — и выиграл.

Конечно, и Пётр не взял из Европы того, что составляло и составляет саму суть европейскости — персонализма и свободы. Такое вообще нельзя «взять» или «дать», такое должно вырасти само. Пётр и его преемники следили, чтобы такое — не вырастало. Жёстко дозированная европеизация — вот специфика России XVIII-XIX веков, вот что вызывало тошноту и отвращение даже у носителей этой специфики.

Тем не менее, даже такая регулируемая европеизация не смогла предотвратить появление великой русской классики. Толстой, Чехов, Достоевский, Тургенев, Гоголь и другие, — не русские и не российские авторы, а европейские. Не вышло таскать из окна в Европу только пушки, как намеревались прорубавшие. Воздух свободы через это окно тоже прорвался в Россию. Вот — сила Европы. Явление Европы жителям России.

Изумлённые русские ответили большевизацией всей страны.

Ни один заяц в ходе европеизации не стал европейцем — только, по меткому выражению Николая Лескова, «европником». Чтобы оценить меткость выражения, надо знать, что «арапник» — это вовсе не маленький араб, а приличных размеров охотничий кнут. Европник — не европеец, а неприличных размеров кнут, замаскировавшийся под некнут, а то и под пряник.

Никакой Европы в России отродясь не было. Вот европеизации — поверхностной, для обмана европейцев, было много. Достаточно напомнить, что Покрова на Нерли строили европейцы (в летописи названы немцами, но, видимо, всё же итальянцы). Европеец, приезжающий в Москву или Петербург, любуется шедеврами не русских, а европейцев, приезжавших в Москве или Петербург на несколько веков раньше.

Европеизация России была неравномерной, поэтому обычно её отсчитывают с Петра. На самом деле, Пётр просто зашёл в европеизации дальше предков — но всё с теми же целями. Не европейская цивилизация была нужна Петру, а сама Европа — как объект завоевания и покорения.

Покори Россия Европу, она бы стала её русифицировать. Термин неточный, потому что «Русь» — это и «Киевская Русь». Сегодня, к счастью, «слово найдено»: Россия завоёванные куски Европы активно «рашизирует». Что это такое — смотрите в Кенигсберге.

Самый яркий пример европеизации — не военное ведомство. Там претензий быть не может, военные только и делают, что маскируются. Академия Наук и ВУЗы — вот ярчайший пример отличия европейского оригинала, с его автономией от властей предержащих, от рашизированной имитации. Отдельные европейские элементы вмурованы — и всегда были вмурованы — в антиевропейский деспотизм.

До революции был шанс на то, что европеизацию удастся победить и начать нормальное вхождение в Европу. Впрочем, революция началась до революции — когда власть нарушила университетскую автономию. Тогда Ключевский ушел из университета. Конечно, революция возвела процесс в куб, превратив и академии, и университеты в издёвательскую пародию на их дореволюционные прототипы, не говоря уж о европейских архетипах.

Европеизация по-ленински — это попытка выдать людоедство за террор, бессвязный рык за декрет, беспринципного хулигана за комиссара. Европеизация по-путински — это такое количество палачей, что они уже именуют себя средним классом, это офисный планктон с европейским потреблением, псевдоевропейской моралью и антиевропейской идеологией.

На взгляд многих большевизация была очередным витком европеизации, форсированной насильственной модернизацией. Но это взгляд ущербный, взгляд технический, а не культурный, видящий и в Европе лишь особую разновидность промышленного устройства. Нет, большевизация были де-европеизацией, очисткой страны от спор свободы, откачиванием воздуха персонализма.

Превосходным и типичным образцом ненависти к Европе является утверждение умеренного «евразийца» Н.Н.Алексеева 1929 года:

«Западничеством надлежит именовать не попытки использования западной культуры в чужих культурных целях, но стремление к теоретическому и практическому отрицанию особого миpa собственной культуры во имя культуры западной».

Угнетение человека и милитаризм — это не «особый мир собственной культуры». Это антимир. «Западная культура» — это просто нормальная жизнь, когда никакой деспот не превращает тебя в винтик автомата Калашникова. Это утверждение Алексеева — который и с Питиримом Сорокиным сотрудничал, и был человек европейской культуры — по сути такое же человекоотрицающее, как речи большевиков от Ленина до Путина.

В путинское правление это откачивание Европы из России стало уже предельно откровенным — для тех, кто не закрывает в ужасе глаза, выдавая свой ужас за надежду. А надежда не в том, чтобы выискивать остатки европейскости в кремлёвских людоедах, а в том, чтобы продолжать творить свободу в том низу, выше которого ничего нет — в душах человеческих.

Означает ли это, что надо паниковать, что Россия, как выразилась с горечью Людмила Улицкая, прощается с Европой?

К счастью, нет. Нельзя прощаться с тем, с кем не здоровался и не встречался никогда. Россия прощается с европеизацией. Помните анекдот про каналы и канализацию, демократию и демократизацию? Так вот, та же дистанция между Европой и европеизацией.

Власть и народ решили, что можно наконец-то сбросить изрядно потрёпанную овечью шкуру. И сбросили. Начался чистый беспримесный рашизм. Вести войну, брать военнопленных, использовать военные хитрости — и утверждать, что нет никакой войны. Убивать британских подданных, утверждать, что никто не убивал, но убийцу за убийство награждать местом в думе.

Европеизацию выкорчёвывают нещадно, только для особо доверенных, кому поручено представлять рашизм за частоколом, разрешена европейскость при условии, что в речах будут беспощадно рашить врагов.

Какое уж тут Покрова на Нерли — тут даже Перун с Даждьбогом были бы большим прогрессом в духовной жизни. Чистое беспримесное людоедство, крест — лишь футляр для шампуров.

Ну и что — вешаться? Накуся-выкося, скажу не по-европейски. Щас! Им только этого и надо, верёвку предлагают на каждом шагу.

Да, правительство народ впредь не будут терпеть ничего европейского, будут его гнобить и выжигать. Может, и Покрова на Нерли снесут — или, как нынче принято, «реконструируют со сносом и последующим воссозданием лучше прежнего».

Ну и что? А разве Европе кто-то помогал стать Европой? Не смешите историка! Европе только мешали — причём сами же европейцы. Причём строили Европу люди безвластные, мелкие, в основном безымянные и на скрижали истории не внесённые, а мешали — императоры, князья, папы и прочие без числа, имя же им легион. Кстати, и по сей день мешают. Да в Европе антиевропейского — таскать не перетаскать! Европа штука хрупкая, Европа — как виндсерфинг по бушующей азиатчине. Взять хотя бы нынешних европейских исламофобов — это ведь мощнейший антиевропейский тренд. Ничего, Европа и этих переборет!

Европа начинается не там, где правительство финансирует толстые журналы — там Европа заканчивается (в том числе, в Европе). Европа начинается там, где личность вешает на себе табличку: «Властям вход воспрещён», где ко всякому, поднявшемуся по лестнице власти выше домуправа — презумпция виновности, где главный источник надежды всегда — другая личность, а не власть. Соответственно, нет и цинического пессимизма, который в России воздух и вода для всех жителей.

Конечно, было бы антиевропейством считать неизбежным превращение России в часть Европы (как и невозможность такого превращения). Европейская цивилизация, в отличие от деспотизма, не знает ничего неизбежного — это и есть свобода. Европа знает возможное, но это знание на краю — и, право, в этом настоящее упоение, а не в каких-то гнусных боях. Ну какое упоение в кровопускании! Ты вылечи кого-нибудь — и упойся. Если будет желание, более сильное, чем рухнуть на диван после затраченных усилий. Европа — это работа, в отличие от европеизации, которая — вечный торг с начальством из-за отгула.

Неизбежного нет, а интересное есть. Только теперь и начинается настоящая жизнь в России — жизнь не под псевдонимами, жизнь не по велению начальства и рамках, начальством же обозначаемых, а просто жизнь. От себя, изнутри. Либо — ты в одной раше с начальством. Это уж кто как изберёт. И не будем вздыхать по прошлому. Пусть оно завистливо вздыхает, глядя на нас.