Как поступают нечестивые, прочтя первый стих первого псалма — «блажен мужа/мужа, иже не иде на совет нечестивых»?
Правильно, создают дефицит.
Запретить наркотики и все обезболивающие вообще.
А когда начнёт болеть, напомнить, что есть фонд «Умиление», и в нём можно, если очень попросить и доказать, что очень больно, получить немножечко обезболивающих средств.
А пока голосуй за руководителя фонда «Умиление», и умиляйся тому, что кто-то жертвует собой, чтобы тебе перед смертью меньше мучиться.
Ликвидировать свободу слова.
А когда тебе захочется что-то сказать, напомнить, что есть парочка полупалаческих, полулюдоедских газет, радио, сайтов, где можно повякать.
А пока читай эти сайты, а свободных не читай. Да свободных и нет, разве что на английском.
Не у кого лечиться? Лечить у нас. Не у кого молиться? Молись у нас. Не у кого работать? Работай у нас.
А почему не у кого — не спрашивай. Не мы такие, жизнь такая.
Только это враньё. Это нежить такая. Убить стоматолога и оставить возможность лечить зубы только у гинеколога. Конечно, убивают одни, а свою помощь предлагают другие. С извинениями в глазах, со скорбью, но предлагают. Надо же спасать людей?
Не надо спасать людей. Надо дать людям жить. Впрочем, доказывать это людоедам бесполезно. А подручные людоеда и так всё понимают, но что они могут сделать, они же помогают в заданных условиях.
Вот где первый стих первого псалма оказывается жутким прологом к Голгофе. Когда жизнь запрещена, надо быть готовым умереть, но не соглашаться на прозябание. Тебе будут сто раз говорить: «А вот перед смертью заболит, так что взвоешь — и приползёшь в «Умиление». Накуси-выкуся! Не приползу! Другие как хотят, а не приползу. Приличный человек на шантаж не поддаётся, а уничтожить все советы и оставить лишь те, которые при нечестивых, это шантаж. И шантажист будет сочувственно цокать языком: «Ах, Яков Гаврилович, что ж вы в таком андеграунде... Что ж вы мучаетесь-то... Посмотрите, ведь есть паллиативное лечение, паллиативные СМИ, паллиативная религия, паллиативное всё... Нам же не жалко!»
Им, действительно, не жалко. Не жалко свободы, ничего и никого не жалко. Об этом полезно помнить, когда отправляешься на очередной совет нечестивых за паллиативной жизнью — то есть, за смертью.
Была чудесная антиутопия о том, как в одной стране запретили писать стихи, а кто пишет — отправляют в тюрьму, где вживляют в мозг чип, который причиняет ужасные мучения при попытке покинуть тюрьму. Она не заперта, лес недалеко, но с каждым шагом мучения нарастают.
Первый же поэт, попавший в тюрьму, уходит в лес. Он кричит от боли при каждом шаге, но уходит из несвободы в свободу, из сытости в голод. Его не трогают, чтобы проверить, как работает чип. В лесу крики затихают — оказывается, на поэта наткнулся врач, подобрал, извлёк чип.
Тогда арестовывают врача, осуждают за помощь преступнику, и вживляют чип обоим. «Ты завтра со мной?» — спрашивает поэт. — «Конечно!» — отвечает врач.
Как это на практике? А вот как Сахарова и Боннэр, когда единственное оружие — своя жизнь, своё благополучие, своё отсутствие боли, от которых надо быть готовыми отказаться, лишь бы не стать паллиативным человеком.