Отец Александр Мень (и не он один) часто говорил, что различия между христианскими исповеданиями носят не высший, догматический характер, а обусловлены различиями в истории и психологии. За что его часто критиковали и критикуют: кажется, что он отрицает важность вероучений.
«Перегородки, разделяющие религии, не доходят до небес».
Эти перегородки и до земли не доходят. Бывают такие кабинки для переодевания, где снизу видны ступни, а то щиколотки.
Поэтому в любой религиозной группе с мало-мальски значительным стажем и количественным составом найдётся место для людей самых разных темпераментов и культур.
Только со стороны, только незаинтересованному наблюдателю кажется, что «исламская культура» единообразна, все православные бородатые и ленивые. Японец не отличит шведа от индейца, а те не отличат японца от китайца.
Изнутри же, в любом приходе, в в любой семье знают, как непохожи друг на друга даже близнецы.
Означает ли это, что различия между религиями объясняются лишь различиями в вероучении и обрядах?
Нет. Различие в психологии, в языке, культуре всё-таки свою роль играют.
Просто эти различия не абсолютны, а относительны.
Различия между разными группами людей формируются разными импульсами — и позитивными, и негативными. Особенно в древнем мире было высоко развита ксенофобия, недоверие к чужаку, отличающемуся от тебя одеждой, языком, цветом волос. Даже если он из соседней деревни.
Очень часто религиозные различия возникали на пустом месте именно из-за ксенофобии. Бог один, а языки разные. Часто, но не всегда. Обычно для разделения, отчуждения требуется не одно различия, а стечение нескольких обстоятельств. Не только на другом языке говорят и другого цвета рубахи носят, но ещё и нападали на наше село триста лет назад.
Это негативные обстоятельства, но без позитивных они могут вовсе не привезти к разделению.
Позитивные же обстоятельства — творческие. В одной общине был великий мистик, создавший особые молитвы, особый стиль богослужения, а в другой не было. Общины разделены между собой тысячью километров, и вот случайно происходит встреча — а люди не готовы принять «новшества». Мешает психологическая и культурная отчуждённость. При этом внутри каждой общины представлена вся палитра психологических типов и поведенческих сценариев. Но эти сценарии выражены в каждой общине на своём языке, в особых «паттернах» поведения.
Иуда предал Иисуса на свой лад. Если бы Иуда был греком, он бы предал Иисуса иначе. Предатели могут быть любой нации, нет народа, в котором были бы невозможны предательство, обман, воровство. Но проваляются они в разных формах. Иуда указал на Иисуса поцелуем. Был бы русским, пожал бы Иисусу руку, был бы эскимосом, потёрся бы носами. Апостол Пётр был яркий проповедник, но — в духе своего времени, своей традиции. Апостол Павел вроде бы тоже был иудей, но он жил на тысячу километров севернее, говорил чуть иначе, вот и случались у него с Петром конфликты.
Вот эти групповые традиции не единственная причина многообразия религиозных форм. Люди могут спорить, говоря на одном языке, а могут соглашаться, говоря на языках разных.
Однако, когда религия выполняет, помимо собственно функции общения с Богом и поклонения Богу, ещё и функции социальные, а то и политические, конфликтность нарастает. Если религия становится символом своей национальности («русский это православный», «поляк это католик»), то выбор конфессии превращается в выбор национальной культуры. Очень частое явление даже и в наши дни. Даже особенно в наши дни, когда уже нет законов, считающих «совращением» принятие православным католичества или ислама. Когда-то за такое сжигали на костре.
«Современность» — это время более свободного выявления личного выбора. Чем свободнее страна, тем разнообразнее в ней одеваются люди, тем меньше единообразия в поведении, выборе книг для чтения, танцев и т.п. Это далеко не всем нравится. Например, многие эмигранты стараются хотя бы для себя, если не для своих детей, сохранить обычаи отчизны, и тогда даже неверующие люди начинают ходить в ту церковь, где молятся на их родном языке, даже если они неверующие и на родине в храм не ходили. Так не только среди эмигрантов. Человек может искать в религии единства не с Богом, а с другими людьми, единообразия, островка стабильности в динамичном мире. Вот тогда — а это очень, очень часто, особенно на первых стадиях духовной жизни — и оказывается выбор конфессии производным (или, во всяком случае, тесно связанным) с культурными различиями. Страна православная, но деспотическая — и человек начинает ходить к католикам, которые для него символизируют свободу.
Впрочем, человек может начать ходить и к старообрядцам — вполне православным. Возможно, не в знак протеста против деспотизма, а в поисках особого психологического настроя. Он воспринимает старообрядческое богослужение как отличающееся от новообрядческого. Могут пройти годы, пока человек не поймёт, что различия обрядов второстепенны, что внутри самых разных обрядов есть место и для меланхолической молитвы, и для холерической. Хотя, увы, бывают такие религиозные сообщества, которые пытаются всех своих членов стричь под одну гребёнку. Но они редко существуют дольше пары поколений.
Связь веры и психологии, религии и исторических обстоятельств несомненна. Но вовсе не обязательно быть верующим, чтобы понимать, что именно обстоятельства определяют различия между религиями, что «бог» это просто условное название некоего культурного пространства, в котором реальностью являются социальные договорённости и традиции. Тот же Мень постоянно говорил о том, что в религии существует уникальное. В христианстве это — вера в Христа. Эта вера может объединять людей с очень разными психологическими особенностями, а отсутствие этой веры может разделять мужа с женой, за много лет брака ставших похожими на близнецов. Да, людей могут разделять иллюзии: одному кажется, что по улицам гуляет большая крокодила, другому — что крокодила летает, только низенько-низенько. Но людей могут разделять и разные отношения к истине: один побывал на Луне, другой уверен, что полёты на Луну это инсценировка. Тут нельзя на основании второстепенных обстоятельств решить, какая вера истинная — та, которую исповедуют худые, или та, которую исповедуют толстые. Но что часто у толстых и худых очень разные подходы к вере, не говоря уже о богатых и бедных, злых и добрых, факт несомненный, и учитывать его надо, чтобы не абсолютизировать второстепенные различия между конфессиями.