Воскресение как хирургическая операция

Одна православная заметила, что «раньше» православный врач был тот, который относился к больному с особым тщанием, а теперь православный врач тот, который больному скажет «Христос воскрес», а осмотр проведёт поверхностно. Немножко баптистское определение, ставящее дело выше обряда. Да, дело — выше обряда, но дело ниже веры. Православный врач тот, который ради веры оставит больного недолеченным и пойдёт в концлагерь сталинский, как епископ-хирург святой Лука, или пойдет на казнь, как древний святой Пантелеймон. Потому что выше долга лечить человека — долг быть человеком.

Что пользы вылечить палача? А как объяснить палачу, что палачество нехорошо? Только подставив шею под топор палача.

Человеку нужно не только здоровье телесное, гомеостаз физиологический, но и здоровье душевное, а душевное равновесие — это когда на одной чашке весов я, а на другой — весь мир. Гомеостаз физический обеспечивает врач — травками, словами, процедурами. Это как Ветхий Завет, это терапия. Равновесие духовное — это Новый Завет, этот хирургия. Тут не утешают, тут пробуждают совесть к покаянию.

«Христос воскрес» — это не утешение, это хирургия, это ножом по сердцу. Воскресение — это не о неубиваемости земной жизни, а о прорыве жизни небесной. «Христос воскрес» означает «я умер». Свет воскресения как лазерный луч вырезает верующего в воскресения из обычного миропорядка. Этот миропорядок часто «религиозен» — то есть, проецирует себя в вечность, представляет вечность по своему образу и подобию — с адом, чистилищем, раем.

Воскресение говорит: не надейтесь, друзья, нет никакого ада, никто ничего не заплатит и не оплатит. Нету воздаяния — в этом кошмар вечности! Есть воскресший, любящий, светящийся Бог — ну что мы Ему можем сказать? Что мы о Нем можем сказать?! Ложась спать, мы говорим «неужели одр сей мне гроб будет», но для нас «гроб» — это гробница Христова воскресения. Мы ложимся воскресать — потому и боимся засыпать. Каково-то оно — воскреснуть? Оказаться со всеми навсегда во всем — страшно! Только вера снимает этот страх — если Бог есть, то даже и воскреснуть к вечной жизни не страшно!

99 минут из ста мы живем Ветхим Заветом — если, конечно, мы живем праведно. Евангелие — это сотая минута, и именно в ней смысл предыдущих 99-ти. В эту сотую минуту Нового Завета мы сделаем что-то, что Бог не диктовал, но что Бог ожидал, на что надеялся: что-то неожиданное, что-то новое, что-то от любви, а не от праведности и порядочности. В эту сотую минуту мы будем жить, исходя не из разделения, а из единства, не из времени, а из вечного, не из восстановления порядка, а из воскресения жизни. Как свет воскресения делает второстепенными, невидимыми многое из того, что нам кажется первостепенным — кто какой нации, кто сколько согрешил — так беззвучный грохот воскресения делает верующего глухим к обидам и оскорблениям и немым, зато — звучащим воскресением. Жизнь и смерть ничто, только Бог — всё, и только в Боге смысл и счастье.