Небесная арифметика и математика Земли

«Посему Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими;» (Мф. 18, 23).

Притча довольно обманчивая — не сразу понятно, что это юмор, едкая карикатура на языческую жизнь, с точки зрения иудеев, безумно-жестокую и абсурдную, кафкианскую. Как можно продавать в рабство за долги! Что за глупый царь!! Ну эти иностранцы!!!

Тут точь в точь тот же приём, который употребил пророк Нафан с Давидом. Рассказать чужую историю, определённо чужую, на которую человек неизбежно глядит со стороны, а в конце вывернуть всё наизнанку — да это про тебя, голубчик! Вы и не простили, Родион Романович-с! Задолжали-с Богу-с!

Текст начинается словами «Царство Небесное подобно...», как и многие другие притчи Евангелия, и есть какая-то поразительная несогласованность между этими словами и следующим текстом: Господь сравнивает Царство не с чем-то конкретным, а с какой-то ситуацией, с каким-то трудно определимым поворотом в человеческих отношениях или в природе. Он не может сказать одним словом, чему подобно Царство, Он даёт одно сравнение за другим, словно не может удовлетвориться, словно Ему всякое сравнение кажется корявым и неполным. Примерно так же мучался бы русский человек 1996 года, если бы ему нужно было объяснить русскому человеку 1976 года, что такое ваучер. Действительно, Иисус сравнил Царство Небесное с ситуацией, когда царь простил своему слуге долг в десять тысяч талантов — 60 миллионов динариев, а слуга не захотел простить собственному должнику сотню динариев. 60 миллионов динариев — сумма фантастическая, валовой доход богатой страны.

В переводе на современный язык эта притча звучала бы так. Президент вызвал в Кремль руководителя общества «Газпром» и вручил ему указ, освобождающий газовиков от всех налогов и выдающий из казны беспроцентную безвозвратную ссуду в миллиард миллиардов долларов. А газовик, выйдя из Кремля, пошёл проветриться по Тверской, узнал в нищем на паперти старого знакомого и стал требовать у него отдачи трёх рублей, одолженных в одна тысяча девятьсот семьдесят каком-то году... Впрочем, и призывают, и выдают, и требуют... В нашей сегодняшней жизни много ситуаций подобной этой: в России очень любят получать всевозможные льготы и привилегии, но именно получатели льгот невероятно строги к тем, кто льгот не имеет.

Многие люди мечтают о времени, когда не будет никаких привилегий, когда все будет «по закону» — но Евангелие есть благая весть, потому что Иисус говорит о том, что Царство Божие есть торжество не закона, но благодати, не суровости, а милосердия, и в нём может найтись место покаявшемуся вору и блуднику, но не тому, кто прёт на других с остекленевшими глазами.

Притча сравнивает Бога не с марионеточными правителями Палестины, а с единственным настоящим царём — римским принцепсом, с Цезарем. Сама ситуация типична именно для римской номенклатуры — и сумма заоблачная, и система откупов. Деньги, который должен был заплатить откупщик, уже нельзя было выбивать с населения, минуя откупщика. Что речь идёт именно о язычниках, видно из того, что царь повелевает продать жену откупщика — еврейский обычай позволял продать должника, но не его супругу. «Товарищи раба» (18, 31) — это именно номенклатура, высокопоставленные вельможи, в греческом переводе Библии (Езд. 4.7, 9, 17) так именовались правители Палестины и Сирии. Это «клевреты», а не «причастники» (как в славянском Евангелии названы «товарищи» как члены рыбацкой артели). Наконец, царь приказывает пытать откупщика. а израильский закон пытки запрещал.

Эту притчу часто понимают как описание того, что в будет послезавтра, в конце времён, но она совсем о противоположном — о том, что сегодня. Она — ответ на сугубо организационный вопрос о том, как обращаться с единоверцем, сколько можно терпеть халтуру, болтологию, необязательность. Ответ: пока человек просит потерпеть, пока он извиняется — прощать.

Идея перекликается с «Отче наш» («и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим») и прибавляет к этой верной рациональности жизненную, эмоциональную точность: благодеяния Божии всегда рядом, мы грешим не против абстрактного высшего начала, а против Того, Кто минуту назад сделал нам какое-то добро, хотя бы вдохнув в нас очередной глоток жизни. Мы вдыхаем Божью благодать так же постоянно и легко, как легко выдыхаем в мир свою злобу и эгоизм. «Вдыхает каждый кислород, а выдохнуть норовит всякую гадость», как говорилось в одном сатирическом фельетоне.

Притча не просто продолжает сказанное Иисусом «в лоб». Прямо Господь сказал, что надо делать с тем, кто не просит прощения — трижды увещевать, сперва наедине, потом публично, затем рвать отношения. Притча говорит о другом — что делать с тем, кто прощения просит. Так и появляется покаяние, которое тут ещё похоже на маленькую чёрную коробку. Раз покаялся — и всё, лимит исчерпан. А затем вдруг оказывается, что покаяние вовсе не бронированный самописец, который должен фиксировать причины падения, а гармонь, которая растягивается, тянется, тянется — практически до бесконечности. Растянется, съёжится... Опять пошла растягиваться! На колу висело мочало, начинай каяться сначала!

Притча относится — по контексту — к собратьям по общине. Это не означает, что в отношениях на работе или в семье следует придерживаться других принципов. Работы бывают разные, семьи бывают разные. Принцип, наверное, один: люди делятся не на хороших и плохих, не на глупых и умных, не на честных и подлых, а на желаюжих общения и отказывающихся от него. Кто просит прощения — или хотя бы обсуждает его необходимость — с тем надо общаться до бесконечности, как это ни тяжело, как это ни выматывает. Эмоционально — выматывает, духовно — укрепляет.

Нетрудно заметить, что церковная (и не только) администрация (и не только) так же далека от выполнения этой заповеди, как любой мужчина далёк от заповеди целомудрия. Рвёт отношения с тем, с кем надо их поддерживать, и не вступает в отношения с теми, с кем вполне можно не общаться — не наша каноническая территория.

А притча всё-таки — всего лишь притча. Несправедливо, что Господь всем даёт блаженство одного размера, одного цвета, одного веса — как в притче о работниках 12-го часа. Но ещё более несправедливо, что Он прощает всех одинаково — одному сто миллионов, другому рубль. В конце концов, царь не обеднеет и от потери миллиона, а бедняку чувствительно-с, если и сотни не вернут. Чего он нас учит! Бедные мы, бедные...

Далее: Держи карман шире