Жизнь под врагом

[Иисус был потомок] «Матфатов, Левиин, Мелхиев, Ианнаев, Иосифов,» (Лк 3, 24)

Иосиф родился, предположим, в самом начале II века до р.Х. — к примеру, в 180-м году — и был, видимо, из поколения Маккавеев, которые в 167-м году подняли восстание против Сирии. Вполне возможно, что они читали одни книжки (если вообще читали — всё-таки Маккавеи были поповичами, это во все эпохи не самое интеллигентное сословие). Ну и что? Можно ли утверждать, что Иосиф участвовал в восстании? Да нет, конечно. В том и героизм Маккавееев, что они представляли меньшинство. Большинство покорились Сирии, как покорялись предыдущим завоевателям.

Для еврейских националистов, как и для любых националистов, все, кто был не с Маккавеями — выродки нации. История сводится к борьбе чужого и своего, ассимиляции и самосохранения. Однако, национализм всегда внутренне противоречив, ибо он выдаёт за статичное то, что является динамичным — нацию. Например, Маккавеи выступали против гонений на иудаизм (которые, видимо, сильно преувеличены — по Иосифу Флавию или книгам Маккавейским так же нельзя судить о религиозной политике Антиоха Епифана, как нельзя по «Тарасе Бульбе» судить о религиозной политике Польши). Но современные еврейские националисты, с оружием в руках отстаивающие свои идеалы, люди либо неверующие, либо верующие формально, и во всяком случае сильнейшим образом вестернизированные. Современный Израиль — форпост западной цивилизации среди моря «восточной дикости», о чем периодически не без гордости и напоминает Западу. А современные израильские фанатики от религии отказываются служить в армии! Если бы Маккавеи воскресли, они бы сперва вырезали израильских религиозников за дикие (для иудеев рождения 180 года до р.Х.) обычаи и суеверия, и за недостаток патриотизма, потом бы вырезали остальных израильтян за секуляризм и западничество.

Впрочем, важнее то, как потом зажили бы израильтяне. А как все нормальные люди, о чём легко судить по кругу чтения Маккавеев (и Иосифа). Четыре библейских книги были написаны именно в это время — кроме сборника эссе Сираха это три романа: о Товите, о Юдифи, о Данииле. Сирах, как и всякий эссеист — или, лучше сказать, как всякий нормальный и трезвый человек — отчаянный трус. Он советует даже не судиться с богачом, боится спорить с хамом. «Не восставай против наглеца»... «Не радуйся смерти человека, хотя бы он был самый враждебный тебе: помни, что все мы умрем»... Для автора романа о Юдифи это — чушь. Отрубили голову врагу — ура! ура!! ура!!!

Не меньше разрыв между Сирахом и Товитом. Сирах, хотя и напоминает о необходимости милостыни, вряд ли бы одобрил доходившее до юродства милосердие Товии. Сирах мнителен — «остерегайся даже детей твоих», Товиту достаточно узнать, из какой семьи человек, чтобы доверить ему и сына, и деньги. Вся мистичность Сираха ушла в созерцание Премудрости, ангелов он в упор не видит. Для Сираха между человеком и Творцом стоит Премудрость, для Товита — ангелы.

Это не означает, что Сирах выше Товита, как интеллектуал-богослов выше суеверного мужика. Оба хороши (без кавычек), и обоих легко прочесть неверно. Иисуса, правда, сравнивали и с Премудростью Божией, н ангелов величали, но всё-таки между Иисусом и любыми софиями с ангелами такая же разница как между Солнцем и лампочками. И просто удивительно, как многим людям до Солнца как до лампочки.

*  *  *

Учёные тоже люди, им хочется ясности, поэтому даже учёные ищут автора для Слова о полку Игореве среди известных по именам людей той эпохи. Такие поиски бесплодны, потому что неопровержимы. Мог боярин написать «Слово о полку Игореве»? Мог подьячий? Холоп? Епископ? Да кто угодно может написать что угодно и, что ещё важнее, разом. Эссеистика Сираха, романы о Товите, Юдифи, Даниила — принципиально разные литературные жанры. Но мог их написать один человек? А как же! Жанры возникают не потому, что люди разные: одному интересны только детективы, другому только любовные романы.

Жанры возникают потому, что люди одинаково разнообразны: в душе каждого и в жизни каждого есть и разум, и чувства, есть место и эссеистике, и научному трактату, и любовному роману, и апокалиптике. Просто хороший писатель разделяет то, что соединено в жизни. Естественное в повседневном опыте кажется неестественным и трудно воспринимается в литературе, ведь в литературе хотят увидеть предельно обнажённым тот смысл, который в жизни прячется от взгляда и ума.

Книга Товита полна суеверий? А кто сказал, что умные люди не суеверны? Когда у Сираха что-то болело, он тоже, скорее всего, обращался к диковатой народной медицине. Сирах был мирный человек, а книга Юдифи написана весьма воинственным националистом? Так в интернете, например, очень часто псевдоним и маску выдумывают по принципу прямой противоположности. Люди, которые других призывают к покорности и тихости, наедине с собою выдумывают именно таких амазонок-руслан, гордых повелительниц мужчин, наступающих им на одно место каблуком. Уж настоящий-то милитарист или политик не стал бы выдумывать Юдифь, такие люди понимают, что вреда от самых успешных воительниц всегда больше, чем пользы.

Сирах не склонен к апокалиптике? Так это он в своем сборнике поучений отказался от апокалиптики, а написать про Даниила он мог. Одно дело — разговаривать о том, как вести себя в наличных обстоятельствах, и совсем другое — пытаться просчитать обстоятельства будущие. Даниил ведь — вовсе не «мистик», не «тайнозритель», он не сочиняет шифровку, а расшифровывает. Толкователи Даниила только запутывают то, что он распутал и растолковал сам: власть подобна зверю, люди власти перестают быть людьми и политическая история так же бессмысленна и бесцельна как колыхание шерсти на боках дерущихся зверей.

Даниил ясно говорит: смысл истории в том, что «исторические деятели» убивают, но не могут убить. В истории господствует смерть, но Бог побеждает смерть: разумные и правдивые — пробудятся в могилах, куда из укладывают ложь и безумие, и воскреснут к вечной жизни, а убийцы правды будут отданы на вечный срам. Услышав про воскресение, подсчитывать недели и месяцы, — всё равно, что пытаться полететь, пришивая к одежде перья. Даниил про Фому, а толкователи Даниила про Ерёму. Даниил про то, что в истории не даты главное, а толкователи про то, что главное — правильно перевести сказанное Даниилом в даты.

Даниил, по замыслу автора, отвечает главному критерию провидца: ближнее он видит лучше дальнего. Для этого в книгу включён первый (возможно) в мировой истории детективный рассказ про двух похотливых господ, которые сговорились и обвинили девушку-недотрогу в прелюбодеянии. Даниил ко всеобщему изумлению разоблачает их ложь, допросив по отдельности. Один заявляет, что видел девушку под мастикой, другой — под дубом.

Спустя два века Иисус потряс Нафанаила всего лишь заявлением, что видел его «под смоковницей».

Иисус отлично знал срок, отпущенный человечеству. Иисус отлично знал, что человечество жаждет знать этот срок. Иисус отлично знал, что знание о сроке — искушение, которого ни один человек не выдержит. Не потому что долго ждать, а потому что абсолютное знание без абсолютной любви есть абсолютные муки.