Свобода Христова — в хижине Дяди Тома

Отец Александр Мень учил молиться апостолу Павлу об умении жить в «свободе Христовой».

При этом Мень — из тех редкий людей, которые рождаются «готовыми», «совершенными». Только «совершенство» применительно к человеку вовсе не означает безупречность, как мечтается некоторым об идеальных мудрецах, могущих повести человечество к блаженству. Совершенство это прежде всего свобода от самодовольства и открытость постоянному совершенствованию. Быть свободным означает стремиться к свободе. Раб считает себя свободным и к свободе поэтому не стремится.

«Свобода Христова» всплывает в Евангелии как раз в полемике Иисуса с соотечественниками, убеждёнными в том, что они никогда никому не были рабами (юридически это верно). Ну уж нет, говорит Иисус, «если» — если! — если Я освобожу вас, тогда будете по-настоящему свободны. Но в чём освобождение-то? Что за истину нужно познать, которая «сделает свободными» (Ио. 8, 32, 36)? Можно конкретнее?

Можно абстрактнее. Например у реакционного сербского теолога ХХ века  Иустина Поповича: «Существует лишь одна свобода — святая Христова свобода, которой Он нас освободил от греха, от зла, от дьявола. Она связывает с Богом. Все другие свободы призрачны, ложны, то есть, на самом деле все они — рабство».

Это всё равно, что заявить, будто лишь Причастие — единственный настоящий хлеб, а тот хлеб, что хлеб, это камни. Единственное право человека — право быть рабом Божьим, и такое приходится слышать от проповедников псевдо-православия.

При этом постоянно ещё висит над мозгом смутное воспоминание о кошерности и обрезанности, которые как-то у апостола Павла выливаются в свободу Христову, но как-то не очень понятно. Типа свобода во Христе это свобода от Закона, но всё же не так, а как-то сложнее, без поллитры не разобрать. А ещё хочется понять, почему Мень считал себя самым свободным человеком в тоталитарной стране — свободнее, скажем, чем сопротивлявшиеся режиму герои. Что за понты?

Может быть, лучшая иллюстрация к тому, что такое свобода Христова — знаменитый роман Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» 1852 года. Бестселлер своего времени, на втором месте после Библии, да и в ХХ столетии бестселлер, и сейчас отлично читается. Да, не «Анна Каренина». Между прочим, автор «Карениной» в 1897 году поставил «Хижину» много выше всего своего творчества — ну, ему это простительно и даже похвально, а мы должны понимать разницу. Но, конечно, «Хижину» читать проще. В «Анне Карениной» свобода Христова — обходчик, который обстукивает колёса поезда, а в «Хижине» — простой и понятный дядя Том.

Кстати, «Хижина» — в оригинале «кабина», это вполне добротный дом.

Если читать википедию, то о главном в этом романе можно вообще не догадаться. А «главное» это объяснение свободы, и оно крайне простое, но оно в основе всего сюжета. Дядя Том вполне может бежать, но он отказывается бежать, соглашается с тем, что хозяин его продал. Почему? Потому что, если он сбежит, хозяин не получит денег, и тогда хозяину грозит разорение, а если хозяин разорится, то продадут уже всех рабов, и хуже станет не одному Тому, а всем.

Это ровно логика Каиафы: «Лучше, чтобы погиб один человек, нежели все». Каиафа прав — только это сатанинская правота, потому что он говорит это о другом. О Другом. Если бы он о себе это сказал — всё было бы боговдохновенно. Вот бывают такие фразы, смысл которых радикально меняется в зависимости от того, о ком мы их говорим — о себе или о другом.

Том жертвует своей свободой, чтобы у других сохранился шанс обрести их свободу. Если дела хозяина поправятся, то он отпустит рабов на свободу. Хозяин, заметим, не из худших, хозяин — из лучших. Это та самая «власть предержащая», повиновение которой требуется от христианина.

Впрочем, преподавательский гений Бичер-Стоу в том, что Том попадает и к плохому хозяину. Том повинуется и дурному хозяину. Но Том не отговаривает товарищей по несчастью от побега, напротив — благословляет, подбадривает, обещает не выдать. Когда хозяин спрашивает его, знает ли Том, где прячутся беглецы, он отвечает «да, но не скажу». Потому что повиновение хозяину — одно, а предательство — другое. За это его и убивают.

Свобода до Христа в том, чтобы быть свободным. Свобода во Христе в том, чтобы давать свободу и не предавать чужую свободу.

Как Иисус мог бы предать людей? А оставаться там, откуда пришёл. Или, ещё хуже, заявиться с армией ангелов и разнести всех по закоулочкам — как формально свободные, а духовно порабощённые своему рабовладельчеству мечтали потомки Авраама.

В «Хижине» самые яркие сцены, возможно — охота на рабов с собаками. Слишком многие верующие представляют себе Второе пришествие именно как такую псовую охоту на Гитлера, Сталина, Пол Пота, Целого Пота, соседа по даче и прочих нехороших людей.

При этом надо понимать, что Ветхий Завет совершенно не против рабства. Бог обращается к рабовладельцам, делает их избранными людьми, но не ставит условием «освободите рабов!» Библия написана рабовладельцами и для рабовладельцев! «Корм, палка и бремя — для осла; хлеб, наказание и дело — для раба. Занимай раба работою — и будешь иметь покой; ослабь руки ему — и он будет искать свободы». Это что! У Сираха есть своеобразный епитимийник, перечень, чего надо стыдиться, а затем идёт перечень того, чего не надо стыдиться — но чего, видимо, отдельные уроды всё-таки стыдились: не стыдись «окровавить ребро плохому рабу».

Боговдохновенность Библии не в этом, а то, что среди этих рабовладельцев вдруг появляется пусть смутная, но всё же вера в то, что Машиах, Спаситель и т.п. будет скорее рабом, чем свободным. В этом смысле, когда Иисус въезжает в Иерусалим на осле, то это раб раба везёт. И рабы его приветствуют!

Кошмар в том, что рабство рабов — лишь малая часть тогдашнего рабства. Часто подчёркивают, что у евреев рабство было патриархальным, но забывают добавить, что патриархат — это когда к рабам относятся и женщины, и дети. Так что призыв «кровавить раба» следует за призывом не стыдиться бить детей и перед призывом держать в строгости плохую жену. В синодальном переводе и рабы, и жёны, и дети — «худые», но поверьте, речь идёт не о телосложении. И когда мудрецы Ветхого Завета удивляются, почему жёны сварливые, почему дети непокорные, это напоминает удивление Рамона Льюля, мистика XII столетия, которого хотел зарезать его раб-мусульманин. Льюль так любил Бога, он был уверен, что его раб любит своего господина, как его господин любит Бога! А тот пырнул ножом! Ну игиловец, чего с него взять… дикий грязный араб.

Бердяев писал, что нравственность начинается с вопроса «Каин, где брат твой Авель», а заканчивается вопросом «Авель, где брат твой Каин». Свобода до Христа — беспокойство о своей несвободе, свобода во Христе — беспокойство о чужой несвободе. Мартин Лютер Кинг был свободен не участвовать в борьбе за освобождение афроамериканцев от дискриминации. Он был из семьи, которая уже сто лет как была свободной. Но — не смог. Продал себя в рабство мелкой, временной проблеме. Подумаешь, женщину в автобус не пускают, где белые! Ну может она потерпеть, да? Не стоит проблема погрузки в автобус жизни человеческой?

Стоит! Здесь рубеж между мещанином во Христе и Христом в мещанстве. Мещанин во Христе освящает бытие свое, какое уж есть, Христос же в мещанстве ворочается, постукивает, простукивает сердце.

«Хижина дяди Тома» была в России запрещена до 1857 года, а после 1917 года издавалась с антирелигиозными купюрами, хотя главное всё-таки сохранилось. На роман вешали много собак. Самые глупые претензии — от чернокожих пантер, которые боролись за свободу с оружием  в руках и очень обижались, что дядя Том не взял базуку и не пошёл палить направо и налево. Но претензии, что Бичер-Стоу «дамский» автор  или что она посеяла нехорошие стереотипы в отношении чернокожих — сущий вздор. Стереотипы были до Бичер-Стоу, а у неё в романе всем сестрам по серьгам — у неё есть и вздорные женщины, и вздорные рабы. Говорят, что в Англии роман был популярен, потому что англичане восприняли его как сатиру на ненавистных американцев, но ведь у Бичер-Стоу крайне аккуратно проведена параллель между рабством в США и, извините за банальность, бедственным положением пролетариев в Англии. Ничуть не лучше, рассуждает один из героев, умереть от голода, а не от битья — или видеть, как твой ребёнок умирает от голода. А в Англии — умирали, читайте Диккенса.

Кстати, в России рабы были дешевле. Дядю Тома продали за 900 долларов — это около 1200 рублей по курсу 1852 года, когда крепостной без особой профессии стоил в России рублей 200-500. Забавно, что в 1842 году Николай I издал указ, запрещающий торговлю неграми-рабами в России и объявляющий всякого негра, ступившего на российскую землю, свободным. Это он собезьянничал у англичан. На что Михаил Фонвизин ядовито отозвался:

«Правительство, увлекшись тем же духом подражания и европеизмом, решилось приступить к союзу с Англией и Францией для прекращения ненавистного торга неграми. Это, конечно, случилось в минуту забвения, что в России производится в большом размере столько же ненавистная и еще более преступная торговля нашими соотечественниками, христианами».

Александр Герцен подперчил: «Отчего же надобно непременно быть черным, чтоб быть человеком в глазах белого царя? Или отчего он не произведет всех крепостных в негры?»

Фонвизин, отбыв срок каторги за декабризм, жил в ссылке в Сибири, а Герцен, напротив, в Лондоне.

До революции в России вышло 15 переводов «Хижины», после — три. Потому что уровень рабства вырос резко. Собственно, рабами стали все, даже надсмотрщики и рабовладельцы. Круговое рабовладение. До революции в России вышло 15 переводов «Хижины», после — три. Потому что уровень рабства вырос резко. Собственно, рабами стали все, даже надсмотрщики и рабовладельцы. Круговое рабовладение. О чём говорить, если в русской википедии переделали американскую похвалу «Хижине» (якобы она вдохновила Линкольна) в порицание: мол, Бичер-Стоу раздула мелкую проблему в кровопролитную гражданскую войну. Это надо уметь – превратить Ганди в Гитлера, Христа в Сталина, и это русские рабо-рабовладельцы умеют.

В этой ситуации быть свободным не так уж трудно, достаточно сказать «да» свободе. Как ни странно, сказать «да» оказывается чрезвычайно трудно. Абсолютное большинство даже тех, кто не хочет быть рабом, всё же говорит «нет» — не свободе как таковой, а возможности свободы. А раз человек говорит «нет» возможности свободы, то он, конечно, не станет жертвовать своей свободой ради чужого счастья. Беглеца, возможно, не выдаст, да и сам сбежит — сбежит не для того, чтобы потом помочь бежать другим, а просто сбежит и будет уже из Убегании кричать о том, что свобода в России немыслима и что надо не бороться за свободу, а выстраивать рабовладение порациональнее, не коррумпированное, взаимовыгодное.

Ну да, свобода в России немыслима. Она и в Конго немыслима, и в Америке. Она всюду немыслима, но но она всюду может быть прожита, и всюду должна быть прожита. Свобода не оставлять другого в рабстве — и не только в политическом и экономическом рабстве, ведь болезнь это тоже рабство, человек ведь так же ничего не может сам, как и раб.

Свободен тот, кто подражает Христу, веруя в Христа. Кто молится о врагах, не стесняясь называть их врагами, не играя в «не судите, да не судимы будете» — судил, признал врагом и всё-таки молится о нём, а не копит взрывчатку или злость неизвестно, что хуже и что действеннее в смысле умертвления). Конечно, свободен и тот, кто живёт как Христос, не веруя в Христа, кто не молится о врагах, но делает врагам зла и делает врагам даже и добро, не предавая, однако, друзей и собратьев по рабстве. Есть единство в грехе, есть и единство в свободе, которое выше даже единства в вере, в знании, в чём угодно. И эта свобода — Христова и для неверующих в Христа.