ИВАН МАЗЕПА

Раздел 12

НЕРЕАЛИЗОВАННЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Начало 1692 г. Батурин прожил в тревожной обстановке: из Москвы 18 марта поступил приказ гетману приехать по делу Соломона. В гетманскую резиденцию прибыл подьячий Посольского приказа Василий Айтемиров, ехавший с царской грамотой в Крым для переговоров относительно заключения мирного договора. 9 апреля он был на Запорожской Сечи, а уже на следующий день отправился в Казикермен. Невыгодный для Гетманщины мир Московии с Крымом, возможное признание Соломона — эти два обстоятельства подталкивали гетманское правительство к противодействию планам Москвы. Гетман, ссылаясь на старшинский совет, отказывается ехать к царям. Вместе с тем 23 апреля 1692 г. в сопровождении 12 сечевиков в Крым отправляется Петрик. Сначала московский посол узнает, что кошевой писарь Петр Сулима вручил Кемаль-Бею «те писма». Последний отправил их вдогонку хану, который 2 мая отправился по приказу султана в Венгрию. Затем Айтемиров понял, что татарская сторона сразу охладела к уже начавшимся переговорам, и то «учинилос препятие ево Петрушкиным воровским приездом». Сулима вскоре встретился с Василием Велецким, гадячским канцеляристом, которому гетман поручил сопровождать московского посла, и сообщил ему, «что де Царского Величества посланной задержан будет в Крыму надолго». Прогноз его сбылся: московского дипломата продержали под стражей вплоть до лета 1695 г. Переговоры были сорваны. «Мир, что Москва учинила[1], этот Петрик разорвал», — справедливо указал в своем отчете польский посол Кирьяк Исарович.

Интересны такие детали. В 1693 г., в январе – феврале, Исарович был ознакомлен в Батурине с официальной версией упомянутых событий, которую он изложил королю: «Петрик, который был канцеляристом у п. Мазепы, забрав определенные письма от московских царей к обоим гетманам и все секреты, сбежал на Запорожье. Там на Запорожье кошевой сделал его писарем и тот начал бунтовать казаков, [привлекая] их на свою сторону. Но как только п. Мазепа справился о нем, что бунтует казаков, послал от себя к кошевому, чтобы его схватил и прислал из Запорожья в Батурин. Там же кошевой приказал ударить в котлы и должен был созвать на Запорожье совет касательно этого Петрика. Но Петрик, узнав об этом, не стал ждать совета и убежал в новые замки, пошел к крымскому хану».

В Крыму Василий Велецкий, ездивший на встречу с Петриком, сообщает московскому дипломату схожую версию: «Будучи в той гетманской канцелярии, наплутал и наворовал, так что удостоился повесить. И он от того ушед из Батурина, пропал безвестно, и как в нынешних недавных часах гетману Ивану Степановичу об нем учинилос ведомо, что он плут Петрушка обявился на Запороже; послал было от себя на Запороже в Сечу к кошевому Атаману и ко всему низовому войску некакую особу, чтоб ево оттуду взять и он плут видя тое на себя за злои свои поступок смертную беду, и из Запорожя из войска ушол к ним в Крым».

Две версии бегства Петрика из Батурина и Сечи подобны, даже тождественны. Но еще 9 апреля московский посол, Велецкий встречалися на Сечи с кошевым Федько, судьей Афанасием Губой и писарем Петриком Батуринским и никто из них ни о каких репрессиях относительно последнего не слышал. Таким образом, Айтемиров и его сопровождающий узнали о них только в Крыму.

Отсюда вытекает:

1) Сулима, ища контактов с Велецким, просил того подбросить русскому резиденту официальную батуринскую легенду, реабилитирующую Мазепу.

2) Велецкий, получив соответствующие установки в Батурине, на протяжении всего времени выполнения дипломатической миссии тщательно следил за тем, чтобы посол владел для Москвы такой информацией, которая не повредила бы гетману.

Отметим, что Мазепа в 1691 г. на самом деле требовал выдачи Петрика. Его информатор казак Сидор Горбаченко со временем сообщил гетману: «Что в письме реиментарском писано до войска, упоминаючися, чтобы видано вашей милости запорожца сюда, то тое для публики вчинено (выделение наше. – Авт.), жебы тамошние увиривши, же то есть отселя гныв на вашу милость... и не в чом В.М. не стереглися». При этом автор закончил «цедулу» многозначительной фразой: «Тот писал, кто читал, а где скрыто, мало кто ведает». Не идет ли здесь речь о тайных письмах гетмана к хану?

Универсалы Сулимы указывают на высокий интеллектуальный уровень их автора. Доверенное лицо гетмана имело довольно активную политическую позицию, гибкий ум и решительность. Именно ему было доверено передать крымским правителям позицию украинского правительства и вести переговоры от его имени об условиях союзнического сотрудничества. В письмах и договорах Петрика встречаем фразы, идеи, которые через 16 – 20 лет повторят гетман и мазепинцы. Так, в доверительном разговоре с Филиппом Орликом в 1707 г. Мазепа открылся о своем стремлении сделать Украину самостоятельной: «...пред Всеведущим Богом протестуюся и на том присягаю, что я не для приватной моей ползы, не для вышших гоноров, не для болшаго обогащения, а ни для инных яковых нибудь прихотей, но для вас всех, под властию и реиментом моим зостаючих, для жон и детей ваших, для общаго добра матки моей отчизны бедной Украины, всего войска Запорожскаго и народу Малороссийского, и для подвышшеня и разширеня прав и волностей войсковых, хочу тое при помощи Божой чинити».

Подобное встречаем и в письме Петрика к запорожцам: «Видит Бог, что не для своей славы, а для целости и обороны украинского нашего края, для умножения и охраны вольностей Запорожского низового и городового Войска и для свободной военной добычи на Днепре я начал это дело».

Договор Петрика 1692 г. с Крымом и договоры Орлика с Турцией 1711 – 1712 гг. также имеют много общего: южный союзник обязуется не вмешиваться во внутреннюю жизнь и вольности казаков, не брать с купцов дополнительный налог, пошлину, совместно выступать во время военных действий и т.п.

Это не случайность. Петрик провозгласил идеологию мазепинцев задолго до ее проявления. Посвященный в освободительные планы как один из самых доверенных выдвиженцев гетмана, старший канцелярист должен был представлять их в ходе дипломатической миссии.

Крупномасштабная антимосковская акция, задуманная в Батурине, все же не состоялась. Петр Сулима 22 июня 1692 г., агитируя запорожцев в поход на Москву, писал в обращении к ним: «Тут же и то вашим милостям объявляю, что его милость п. гетман заднепровский по совету всех господинов полковников тайно прислал ко мне чоловека с таким словом, кой час мы с ордами к Самаре приближимся, то имеют все от Москвы отстати и с нами случившися итить воевати Москву, который человек тут ныне при мне обретается и я вашим милостям, как даст Господь Бог приитить к Каменному, то вам покажу ево, а что он тут говорил под присягою, то слышали ваши посланцы и Вашим милостям за своим к Сечи прибытием пространно изустно скажет о всем».

Вместе с тем правительство Мазепы, узнав о начале восстания, не проявило активности для его развития. Причиной того стали действия московского правительства, которое, получая из разных источников противоречивую информацию о предательских намерениях гетмана, на всякий случай решило подстраховаться[2] . Вместо Мазепы в Москву в апреле  направлено по делу Соломона большое посольство во главе с черниговским полковником Яковом Лизогубом. Пребывание единомышленников Мазепы в роли заложников лишало гетмана маневра, вынуждало его действовать согласно царским указаниям и вопреки интересам Гетманщины. Не ощутив обещанной поддержки Батурина, а через него и Сечи, Петрик не мог отменить задуманную акцию, поскольку вел по этому поводу переговоры с Крымом. Беря инициативу в свои руки, он, по нашему мнению, сделал стратегическую ошибку: дал согласие избрать себя в небольшом кругу запорожцев гетманом, чем оттолкнул от себя и от акции настоящих инициаторов антимосковского восстания.

Мазепа приказал канцеляристам написать якобы от полтавчан ответ Петрику, где есть такие фразы: «...как тебе, собака бешеная, не стыдно за свою подлость, что начинаешь дело, себе не надлежащее»; «не думай, сумасшедший глупец, что тебя хотя бы одна душа живая хотела здесь, среди народа, назвать тем, чем сам себя, под хмельком, титулуешь (выделение наши. – Авт.)».

Расчет новопровозглашенного гетмана на массы, осуждение старшины также сузило базу для восстания. Взяв пример с Богдана Хмельницкого, Петрик не учел важного отличия между эпохой Великого гетмана и концом XVII ст. Родившаяся за сорок лет автономная украинская администрация при всех ее недостатках уже контролировала ситуацию в Украине, и покушение на управленческий аппарат со стороны стихийного движения с антимосковскими лозунгами вынудил ее стать на защиту своих сословных интересов. Освободительная акция не состоялась, поскольку ее организатор не мобилизовал для этого все общественные силы Украины. Наоборот, в такой решающий момент он фактически поставил элиту нации на одну ступень с московским режимом.

Считаем необходимым прибавить, что помехой успеха дела как Петрика, так и Мазепы в значительной мере была тесная зависимость Крымского ханства от Османского государства. Каждый год султан требовал десятки тысяч крымчан на собственные войны, что вело к ослаблению Крыма. Ханы, благосклонно относясь к намерениям украинцев порвать с Московией, все же не могли предоставить все свое войско для общей успешной акции. Даже выступив в поход, они часто поворачивали назад, потому что неожиданно получали приказ идти на другие, более важные для султана войны.

В самом Крымском ханстве беспрерывно продолжалась борьба за власть. Петрику, агитирующему орды идти против Москвы, знатные крымчане сказали, что «...в то время им не до войны стало; но надобно, чтоб им свое в Крыму зачатое дело совершить и успокоить, а когда да успокоитца и тогда они усмотря время будет пристойнее так о посылке воиск своих с ним на Русь и учинять».

Несмотря на то, что антимосковское восстание потерпело поражение, подготовка к нему и деятельность Петрика положительно повлияли на укрепление автономных институтов Гетманщины, позиций гетмана.

Раздел 13

ПОХОДЫ НА АЗОВ И ОЧАКОВ (1695 – 1698)

«Потешные военные» игры, забавы юного Петра І в середине 1690-х гг. переросли в ежегодные боевые зрелищные акции, в которых по-настоящему погибали люди, ручьями лилась кровь. С 1695 г. казацкий потенциал Гетманщины стал постоянным участником экспансионистских планов амбициозного молодого царя. Достигнув двадцатидвухлетнего возраста, он хотел не вымышленных, а реальных побед над врагами. Войско Мазепы при этом стало беспощадно эксплуатироваться: со второй половины 1690-х гг. оно постоянно находилось в изнурительных походах как вспомогательная или главная сила.

В 1695 г. состоялся первый поход царского войска на турецкую крепость Азов. Одновременно с ним 100000-е войско под командованием Бориса Шереметьева и Ивана Мазепы было послано к пограничным крымским крепостям. Разъединенные группировки должны были распылить силы врага и не дать им действовать общим фронтом. Этот замысел, в общем, осуществился. Хотя не удалось взять Азов, казацкая и русская армии захватили крепости Казикермен, Мустриткермен, Асламкермен, Мубереккермен. Особенно результативной была осада Казикермена, к которому союзническое войско подошло вечером 24 июля. На следующий день, как пишет летописец Самийло Величко, «...только засветало, гетман приказал сердюкам и городовым пехотным войскам выступить во имя господнее под казикерменские стены, и то войско охотно, с радостным сердцем вскочило на военный промысел и без большого сопротивления вошло в казикерменские сады и огороды, так как хотя и вышло из Казикермена против казаков несколько сот янычар, однако их сразу же было разбито и загнано в Казикермен, а казаки, починив там-таки, недалеко от казикерменских стен, шанцы, неотступно залегли в них для дальнейшего военного промысла». Ночью украинские и русские полки со всех сторон атаковали крепость. Кроме того, после вылазки они обставили ее плетеными кошами с землей, установили мортиры и пушки. Благодаря этим мероприятиям все последующие пять дней крепость подвергалась сокрушительному артиллерийскому обстрелу. Был выведен из строя пушечный арсенал оборонцев. Огонь снизу не давал им возможности надлежащим образом отвечать нападающим. Практически все казикерменские пушкари погибли. Защитники крепости не могли ни отступить водным путем, ни получить по нему помощь, и запорожцы и казаки Черниговского и Киевского полков стали на Днепре на чайках. Мазепа, видя, что ядра даже тяжелых пушек не могут разрушить крепкие стены, приказал «войску своему катить земляной вал к казикерменским стенам, такой широкий и высокий, чтобы им можно было засыпать и казикерменский ров, и, сровнявшись со стенами, легко ворваться в город» (Самийло Величко. – Авт.). Это, а также подкоп под стену с одновременной бомбардировкой бомбами и гранатами поставило осажденных перед необходимостью сдаться.

Мазепа с Б. Шереметьевым, осмотрев 30 июля взятую крепость и разбитые пушки, признали, что все это легче разрушить, чем в сжатые сроки починить. После сноса стен Казикермена они оставили на Таванском острове в ближайшей крепости Мустриткермен, сдавшейся без сопротивления, гарнизон из стрельцов и сердюков под общим командованием охотницкого полковника Ясликовского. Вскоре казацкое войско было распущено по домам: казаки торопились домой собирать хлеб. Мазепа же возвратился в Батурин 30 августа.

Начало 1696 г. оказалось тревожным для Украины. За потерю крепостей татары уже в январе отомстили жителям южных полков. Орда сожгла Китай-Городок, Царичанку, Кишенку, хутора и села вблизи Решетиловки, Белоцерковки, Багачки. Гетман с войском сначала пошел на Прилуки, а затем на Лохвицу. Крымская и ногайская орды, калмыки и черкесы хлынули большим фронтом из-за Самары. А 30-тысячная Белгородская орда, переправившись через Буг, направлялась к Кременчугу. С ней был Петрик, в своем универсале призывавший старшину и казаков заключить перемирие с татарами, чтобы не было кровопролития и начались мирные переговоры. В ответ на инициативу самозванца-гетмана И. Мазепа своим универсалом предлагал 1000 рублей тому, кто убьёт предателя. Очевидно, этот документ был рассчитан на Малороссийский приказ. Туда же вскоре послали сообщение о гибели Петрика в бою от руки гадячского полкового есаула Акима Вечирки.

Крымский хан, напав своей конницей на Гадячский полк, вышедший ему навстречу, как пишет в своей летописи Григорий Грабянка, «с большими потерями для себя... таки потрепал казаков, однако все же полк не одолел, поскольку казаки бились отважно и отчаянно». Гадячские полчане под руководством полковника Михаила Бороховича отошли с обозом и пушками к Говтве и, укрепив ее, отразили нападение. В скором времени на помощь им подошли Миргородский и Полтавский полки и нанесли врагу поражение. Ордынцы, соединившись на территории Гадяцкого полка, узнали о приближении полков, возглавляемых Мазепой, и войска Шереметьева, и решили спешно отходить. В это время установилась теплая погода, дороги развезло и это парализовало их действия. Во время отступления татары хватали по селам ясырь. Гетман послал вдогонку им несколько полков. В ходе спешного возвращения немало крымчан погибло, провалившись на переправах сквозь лед, а также от рук преследователей. 1 февраля ордынцы уже были за Днепром и в крымских степях.

Казаки отдыхали недолго. Уже 10 марта 1696 г. Мазепа получил указ Петра І «итить в поход воинский с войском как мочно и ранее». Царь очень рассчитывал на казаков, отличившихся во время боев за Казикермен, и потому приказывал через своего посланца Бухвостова отправить 15 тысяч конников и 5 тысяч пехотинцев под Азов с пятимесячным запасом продовольствия. Гетман по этому поводу дал отрицательный ответ: дескать, столько конных казаков у него нет. Есть возможность собрать для дальнего похода лишь 15 тысяч и пеших, и конных военных. Получив согласие из Москвы, Мазепа отправил 24 апреля упомянутое количество войска под командованием наказного гетмана, черниговского полковника Якова Лизогуба.

Другая же часть казацкого войска готовилась к походу под Очаков. Она должна была оттянуть от Азова главные турецкие силы. На этот раз гетман предложил заблокировать морские силы турок на море, изготовив большое количество судов и чаек. Он выпросил у царя 1000 рублей для строительства запорожской флотилии. Кроме того, гетман задумал спустить часть войска на место назначения водным путем – по Десне и Днепру. Для этого необходимо было построить большие струги под Брянском. Привлекались к этой работе и непосредственно полки. Однако работы продвигались медленно. В конце концов, план военной кампании был несколько изменен. Поскольку крымский хан с ордой ожидал прихода российско-украинских войск на Колончаке, союзнические подразделения, соединившись 6 июля на Коломаке, «стали, тщательные и прилежные око на все стороны имея», по линии рек Орчик – Берестова – Коломак. Часть казаков Черниговского, Переяславского и Лубенского полков в это время отбывала дежурную службу в чайках на Днепре. Войско, таким образом, лишало маневра крымского хана, делало невозможным предоставление им большей помощи азовцам.

Тогда же казацкие полки под командованием Якова Лизогуба сыграли главную роль во взятии Азова. Мазепинский план насыпи земляного вала, превосходившего укрепления Казикермена, сработал и во время осады этой крепости. «Великорусские и малороссийские наши войска,.. – писал патриарху Андриану Петр І, – около града Азова земляной вал к неприятельскому рву отовсюду равномерно привалили». С него 14 – 15 июля начался артиллерийский обстрел крепости. Казаки дважды не давали туркам прорваться к осажденным, а последним – из крепости. Отразив атаку, 17 июля, как пишет Самийло Величко, украинцы, «не испугавшись тысячи смертей, которые были явно перед глазами, все однодушно зашумели в своих шанцах, и без царского распоряжения выскочили в полдень из шанцев, бросились на Азов и сразу же с неимоверной храбростью и твердостью вскочили разными способами на высокие азовские каменные стены и на один раскат, имевший на себе несколько десятков штук пушек, и начали сильно забивать турок внутри Азова как из мелкого оружия, так и из турецких пушек с упомянутого раската». «Турки, не будучи способными оружием выбить казаков, – сообщает Грабянка, – начали бросать мешки с порохом (в мешки насыпали порох и поджигали. – Авт.) и обжигали их. Тем не менее, и этим ничего не добились. Тогда они взяли и выше вала, со стороны города, выкопали глубокий ров. Это на случай, если казаки прорвутся в город, то чтобы они в тот ров попадали. Однако и ров не помог...» На следующий день напуганный этим штурмом и упорством казаков турецкий гарнизон принял решение сдаться.

Петр І щедро наградил полчан и приказного гетмана за проявленную инициативу и смелость. Казаки получили по рублю, а старшина – по 15 червонцев. 30 июля они были отпущены в Гетманщину. В конце августа возвратились домой и полки под командованием Мазепы.

На старшинском съезде в январе 1697 г. речь шла об обороне края: с юга Украины поступали сообщения о подготовке Крымского ханства к вторжению. На этот раз решили весной не собирать войско до тех пор, пока ордынцы не начнут поход. Мазепа ознакомил старшину с планом построения в каждом полке морских и речных судов. Он появился неслучайно. Накануне, 20 октября 1696 г., Петр І, собрав бояр, выдвинул такую идею: «И аще потребна есть сия, то ничто же лучше мню, быть, еже воевать морем, такоже зело близко есть и удобно многократ, паче нежели сухим путем, к сему же потребен есть флот, или караван морской, в 40 или вяще судов состоящий, о чем надобно положить не испустя времени». Уже в ноябре из Москвы пошла разнарядка, согласно которой все сословия обязывались заняться новым делом. Сооружение и оснащение одного корабля должны были профинансировать 8 – 12 тысяч крестьянских дворов, принадлежащих монастырям, патриарху, боярам, помещикам. Привлекался к выполнению этой задачи и Батурин. Полковники высказали сомнения в реальности осуществления задуманного, мол, у них нет нужного леса. Но гетман попросил их найти возможности, чтобы угодить Петру I.

Его письма к царю свидетельствуют, что он старался доказать не только свое верноподданство, но и полезность и соответствие планам царя. Это был кратчайший путь к сердцу Петра І. Мазепа обезопасил себя от непредусмотренных действий посягателей на его гетманский статус.

Зима и весна прошли в строительстве гетманской флотилии. Как писал Самовидец, «тоей же зимы много суден морских наготовано так московских, як и козацких, которие готовани коло Десны реки, в лесах Бранских и Трубецких, и усюда униз Десны, и на двор гетманский». Уже 11 мая Мазепа извещал в Малороссийский приказ, что казаки в полках вытесали 70 морских струг и 600 лодок. 90 струг было изготовлено для украинского войска под Брянском. Там же сделали для себя 121 судно русские военные.

25 мая согласно царскому указу союзнические армии должны были пешим и речным путем выступить «для захвата Очакова и иных бусурманских юрт». Это было важнейшим заданием после взятия Азова. Царь назначил командовать русским войском белгородского воеводу Якова Долгорукого. 25 июля его армия и большая часть казацких полков под командованием Мазепы подошли к Казикермену. Одновременно с правого берега Днепра сюда прибыл казацкий многотысячный корпус, возглавляемый племянником гетмана Иваном Обидовским. Много казацких подразделений спустилось на назначенное место в стругах и чайках. Правда, по сообщению Мазепы во время спуска немало судов разбились, утонуло множество оружия и хлебных запасов. Гетман, узнав о том, что боярин Алексей Шеин, отстроив Азов, возвращается с московским войском домой, попросил его стать лагерем на Белгородщине, чтобы в случае нападения татар на украинские земли, он мог быстро помочь небольшим тамошним казацким и русским залогам дать отпор нападающим.

Военный совет решил укрепить захваченные крепости Казикермен и Тавань и следить за действиями противника, собирающего силы для удара. Фортификационные работы были поручены какому-то немецкому инженеру и думному дворянину Бухвостову. Как раз в разгар подсыпки валов появились татары. Орды возглавлял сам хан Селим-Герей, прибывший под Исламкермен 31 июля. Сначала его янычары начали штурмовать Мубереккермен. Атаки длились до 2 августа, в это время подошла белгородская орда Кази-Герея. Она вместе с крымскими татарами направила главный удар на Тавань и Казикермен. Ордынцы напали на лагерь Обидовского и захватили часть казацких коней. Племянник гетмана решил посоветоваться с дядей о последующих действиях. Его же подчиненные, подумав, что он погнался за крымчаками, понеслись за ним. Это подразделение заманили в ловушку и на время пленили, а большей частью истребили. Упомянутый печальный опыт приучил казаков не поддаваться эйфории преследования врага. Гетман забрал своего племянника к себе на водное судно. 7 августа Мазепа сообщил миргородскому полковнику Данилу Апостолу об отчаянном противостоянии, из-за чего «сперва чинилася в наших значная шкода людех», но со временем «и оные поганци в своих барзей большой узнали и теперь узнают урон».

10 августа гетман получил сообщение о том, что турецкий флот поднимается по Днепру на подмогу сухопутным войскам. Мазепа сразу написал в орельские сотни, чтобы те немедленно шли под Казикермен для усиления казаков. Тогда же гетман вместе с воеводой занимался завершением до прихода турецкого флота работ в Таванской крепости, а потому, как пишет Самийло Величко, «чуть ли не каждый день осматривали и приказывали заканчивать» ее. Она была завершена до 12 – 15 августа.

Сразу после этого российско-украинское войско начало отходить от крепости. В ней, а также в Казикермене были оставлены гарнизоны. Самовидец объясняет это отступление тем, что гетман не видел возможности «в малой купи войска» победить значительно превосходящие «силы великие», которых посылали прибывшие «спод Азова» дополнительные турецкие подразделения. Этот тактический ход сохранил казацкие силы и, в конце концов, оказался успешным. Татарско-турецкое войско, осадив крепости, решило любой ценой их возвратить. Это им, несмотря на большие потери, не удалось. 30 ноября сбежавший из турецкой каторги Юрий Мултянин давал показания в Батурине о ходе событий после отступления главного российско-украинского войска:

«Потому что когда взяли город Тавань и Казикермен в осаду и добывали их в течение пяти недель, совершая три сильных приступа и подкопа под Тавань, а два под Казикермен, утратили в тех приступах своего турецкого войска трупом положенных шесть тысяч, помимо раненых, среди которых забито трех важных начальных капитанов, а именно: Емера, Агмета, Ибраима. Каторг было турецких под Таванью и Казикерменом двадцать две, двенадцать бейских, где каждой каторги господином был бей, он держал в ней своих невольников, купленных для работы, и всякие военные припасы. Самого же султана – десять каторг, в каждой каторге, как султанской, так и бейской, для битвы (кроме невольников) и для лопатной работы надлежащих было полтораста людей или и больше. Пушек, кроме ручной стрельбы, имели в количестве по одиннадцать, а в других каторгах по десять, по шесть штук, а отдельно было пятнадцать галет (галер. – Авт.), среди тех галет две галеты были большие, а людей в них было мужчин по двести тридцать, пушек впереди по три больших, а четвертая позади, что шротом бросает. Фуркат с другими водными судами было около сорока, помимо малых лодок. Итак, на всех тех судах пушек было больше двухсот штук, среди которых много таких, которые имели шары в двенадцать, одиннадцать, по пять и по шесть ок. Всего войска турецкого было, как насчитывает, под Таванью и Казикерменом пятьдесят тысяч, одни в шанцах, другие на судах, третьи при шатрах, и хан был там все время со всеми ордами».

Сераскир Али-паша, убедившись в безуспешности штурма, решил воспользоваться идеей Мазепы, использованной во время взятия Казикермена и Азова: он приказал насыпать вал выше крепостных стен, чтобы вести прицельный огонь по осажденным. Во время этой работы турки узнали, что на помощь защитникам Таванской крепости направляется 20-тысячный российско-украинский корпус под командованием наказного гетмана Искры и Долгорукого. Обессиленным осадой и потерями ордынцам и янычарам в ночь с 9 на 10 августа приказали отступать. Военная кампания 1697 г., благодаря продуманной тактике гетмана, оказалась в общем успешной: после отчаянной обороны потери казаков были незначительными – 253 убитых и 425 раненых.

Реализацию стратегической задачи – взятие Очакова – было перенесено на следующий год. В январе 1698 г. старшинский совет под председательством Мазепы подробно обсудил детали весенне-летнего похода. Старшина решила обратиться к недавно приобретенному положительному опыту строительства судов для переправы войск и доставки продовольствия. Сразу после Рождества в полках начали вытесывать лодки, струги и чайки. Работы эти велись, однако, неохотно и медленно. 10 марта Мазепа извещал царя, что он не может сильно принуждать народ к выполнению этой повинности, поскольку тот уже и так сетует из-за беспрерывных требований от него подвод для перевозки хлебных запасов в Тавань и на Запорожье. К маю все же были изготовлены 430 разнотипных судов. Активно занимались их строительством на Брянщине россияне. Кроме того, после ледохода в Тавань и Казикермен заранее были завезены водным путем строительные материалы, запасы пороха и продовольствия. Чтобы нанести серьезное поражение туркам, в Москве и Батурине планировали значительно увеличить наступательный военный контингент. Еще 29 – 31 марта Мазепа встретился с Долгоруковым для согласования деталей похода. Русское командование решило выставить на войну 83280 воинов. Должны были отправляться на юг Украины все казацкие и охотницкие полки. В конце мая разъединенные части и полки встретились на Коломаке, и большая украинско-русская группировка начала общий поход на Перекоп. И на этот раз Очаков остался недосягаем для союзников. Присланный к нему на судах казацко-русский 10-тысячный отряд не атаковал крепость, поскольку не имел для того достаточных сил. Трудности похода вносили коррективы в план боевых действий. Значительные усилия россиян и украинцев были затрачены на ремонт и укрепление Тавани и Казикермена. Именно во время выполнения этих работ на расположение русских войск напала крымская конница. Казаки и стрельцы, сорвавшись с мест, отогнали нападающих.

На следующий день полтавский полковник Иван Искра, преследуя со своими полчанами и казаками других полков ордынские отряды, на одном из курганов заметил сигналы татарского вестника-парламентария, копьем дававшего знать, что везет важное послание. Как выяснилось, оно было адресовано гетману Мазепе. Его написал ханский казацкий гетман Иван Богатий. От имени хана он просил украинских казаков отступить от московского войска и не помогать ему, когда крымчаки будут нападать. Как сообщает участник похода Самийло Величко, гетман то письменное ханское пожелание отверг и сохранил незыблемую верность православному монарху. Тем не менее, как видно из других, более посвященных источников, у Мазепы тогда же были интенсивные контакты с вражеской стороной. В 1698 г. Крымским ханством правил Селим-Герей, с которым гетман планировал начать войну против Московии еще в 1690 – 1691 гг. Из доноса Данила Забилы 1699 г. узнаем, что во время кампании 1698 г. в лагерь Мазепы был прислан еще один татарин, который «подлинно прислан был с листами от солтана, и будто его милость господин гетман, поступая хитрым способом, ти листы утаил перед боярином, его милостью князем Яковом Федоровичем Долгоруковым». Доносчик также свидетельствовал, что правитель Украины «под Асланкерменем выезжал... за обозы против неприятелей бусурман, и то будто чинил не для бою, но для свидания с салтаном». Донос 1701 г. фиксирует слова родственника гетмана, киевского полковника Константина Мокиевского, который, будучи пьяным, кричал на одной из вечеринок: «Так не только полковники, но и сам пан гетман изменник, что хотел из-под Казикермена бежать,.. но я то еще те войска задержал, а он меня за то чуть шпагою не пробыл». В 21 статье доноса Василия Кочубея есть ценное упоминание о словах Мазепы во время разговора с полковниками: «Уже я [говорит] пробовал приязне Ханской, и был прихилен бывший Хан Казингирей, але того отставлено, а теперишный Хан з початку приятно до мене на мои листы отписовал, а теперь [говорит] посилал я до Крыму своего посильщика, але далеко отменился, а до Паши Селистрийскаго; Сераскера як много посылаем, не получаю жадное надеи».

Кази-Герей – был сыном Селим-Герея. Таким образом, из этого откровения вытекает, во-первых, тот факт, что Мазепа «пробовал приязнене Ханской» (Селим-Герея!), во-вторых, к нему «был прихилен бывший Хан Казингирей» (сын Селим-Герея!). «Мой любимой приятель и старой наш друг», – так обращался в одном из своих писем сын Селим-Герея – Ганзи-Герей – к Ивану Мазепе.

В августе 1697 г. продолжались тяжелые бои казацкого и московского войск с ордой Кази-Герея под Казикерменом. Несколько раньше, в марте, Петр І отбыл в Европу, и для Мазепы выпала удобная возможность вернуться к размышлениям насчет реализации прежних замыслов. Особенно благоприятный для этого момент настал в 1698 г. В марте почти 150 стрельцов сбежали из Азова в Москву, где вошли в контакт с опальной царевной Софией. Она обратилась с посланием к полкам идти к ней, чтобы снова поставить ее правительницей. Похоже, эти призывы попали и в войско, отправившееся вместе с гетманским контингентом в поход на Очаков. 17 июня восставшие азовские стрельцы встретились с высланными против них царскими полками. Бунт, не успев развернуться, вскоре был жестоко подавлен. Расследователи имели в своем распоряжении свидетельства о том, что стрельцы, бывшие в Украине, услышав о мятеже, собирались также идти на Москву. В первую очередь они желали расправиться с Тихоном Стрешневым за то, что тот уменьшил им хлебное жалование, а также с боярином и воеводой Алексеем Шеиным за усмирение бунтовщиков. Роптали они и на главного русского военачальника в походе: «Боярин князь Яков Фед. Долгорукий выбил нас в дождь и слякоть; чем было нам татар рубить, пойдем к Москве бояр рубить». Эти реалии показывают, почему военный поход 1698 г. не изобилует боевыми операциями или инициативой их проводить. Мазепа при этом не спешил предавать царя: колебания в русском войске были ему на руку. Смута в Московии могла не только лишить «заблудившего» в Европе Петра І власти, но и при помощи обиженных стрельцов, мучившихся своими проблемами и надоевшими частыми изнурительными походами, безболезненно решить главные украинские проблемы. Поход завершился ничем. «И теперь стоять нам под Кызыкерменем и Таванском невозможно, – извещало московских правителей командование союзнического войска, – люди от недостатка продовольствия разбегаются: запас на пять месяцев на подводах привезти сюда трудно, а то, которые отправлены были на судах, пропали в порогах, и здесь ни за деньги не купить, ни саблею ничего достать невозможно. Поэтому лучше назад воротиться».

В 1699 – 1703 гг. в Крымском ханстве правил Давлет-Герей, сын Селим-Герея. Упомянутый Кази-Герей возглавил оппозицию, недовольную правлением его брата. Способный и авторитетный военный деятель в 1701 г. скрывался некоторое время с двумя сотнями своих приверженцев в Чигирине. Наверное, тогда же состоялись интенсивные контакты между ним и гетманским правительством. Со временем турецкие источники фиксируют появление посла от буткальских и барабашских (левобережных. – Авт.) казаков, предлагавших татарам союз для общей борьбы против россиян, поскольку конечная цель последних – завоевать Крым и поработить украинцев. Частые ханские усобицы, перемирие, достигнутое между «Священной лигой» и Турцией в Карловице, российско-турецкий Константинопольский мир 1700 г. и другие причины не способствовали реализации замыслов Мазепы относительно объединения сил Крыма и Украины для улучшения положения обеих стран.

Раздел 14

АРЕСТ ПАЛИЯ

Отношения Ивана Мазепы с Семеном Палием – одна из малоисследованных страниц отечественной истории. Поверхностные тенденциозные выводы и историографические стереотипы вокруг ареста Палия в 1704 г. и ныне бытуют во многих исторических работах, инерционно повторяют обвинения XVIII – XIX ст. против гетмана. Героизация, с одной стороны, Палия и сокрушительная критика Мазепы, с другой, – противопоставление этих деятелей препятствует объективному познанию реалий их сотрудничества и конфликта.

В связи с постоянной угрозой со стороны Турции польский король Ян Собесский решил в 1684 г. восстановить правобережное казачество, которое бы защищало границы Киевского, Брацлавского и Подольского воеводств от орд. Для реализации своего плана он позднее издал «приповедные письма» – разрешения на формирование полков и заселение земель – казацкой старшине Семену Палию, Самийлу Ивановичу (Самусю), Андрею Абазину и Захару Искре. Они не только успешно с этим справились и стали эффективным инструментом в деле защиты пограничья, но и довольно быстро породили в Речи Посполитой проблему спорности относительно принадлежности территорий Правобережья. Фастовский полковник Семен Палий, получавший жалованье от короля и имевший под своим руководством в свое время от трех до пяти тысяч казаков[3] , фактически образовал «правительственную провинцию» с претензией, как сообщала киевская шляхта, на «какую-то монархию вплоть по Случь».

С 1688 г. мы видим обоюдные действия Мазепы и Палия в стремлении объединить Правобережье с Левобережьем и ликвидировать несправедливые относительно Украины статьи мирного договора 1686 г. между Московией и Польшей. Царское правительство не решалось нарушить союзнические обязательства, а потому советовало палиивцам сначала пойти на Запорожье, а уже оттуда перебраться на Левобережье. После неоднократных просьб охочего полковника 5 ноября 1691 г. вышел царский указ: «Велено ему Семену Палею в переходе на сю сторону Днепра по-прежнему в то место, в котором он уродился, дать свободу». Помешал тому Мазепа, не ознакомивший Фастов с этим решением, мотивируя это тем, что организованный переход с Правобережья усложнит отношения с королем, правительство которого обвинило Палия в убийстве наказного гетмана Павла Апостола-Щуровского. Подтекст такого отказа другой: казаки без территории не были нужны гетману. В сентябре 1691 г. польский посол Окраса обращал внимание царя на то, что «И. Мазепа пишется обеих сторон гетманом; а по договорам Вечного Мира, правая сторона Днепра в Польском владении и гетману так писаться не следует». Это важное замечание в Батурине проигнорировали. В 1701 г. во время московско-польских переговоров касательно «спорных земель» гетман советовал царям не уступать Чигирин, Канев, Черкассы, Крылов. На протяжении 1690-х - начала 1700-х гг. Мазепа тайно инициирует и финансирует на Правобережье очаг нестабильности с дальновидным планом объединения спорной территории с Гетманщиной. В этот период Палий не раз получал благодаря прошениям из Батурина царские деньги, подарки, а кроме того – жалование в 1000 ефимок от Мазепы. В Киеве у полковника был двор, который, как узнаем из одного донесения, «купил ему в чернцов межигорских за 400 золотых на свои собственные деньги» гетман.

Польское правительство в 1700 г. и позднее присылало союзнической Москве протесты в связи с реальными фактами помощи Мазепы правобережным повстанцам. Польский мемуарист Отвиновский даже отмечал, что он под Фастов посылал 10 тысяч военных. На запрос Москвы Мазепа сознался лишь в том, что обеспечивал правобережных полковников порохом и оловом. Гетман неоднократно обращался к царю с просьбой взять под свою опеку Белоцерковщину и Фастовщину, но получал отказ. Не нашла отклика в Москве также его идея тайной поддержки вооруженных повстанцев Самуся.

Кстати, роль этого предводителя в антипольском восстании несправедливо затмила личность Палия, хотя последний был всего лишь его подчиненным. Самусь, между тем, был инициатором основных освободительных акций на Правобережье. По его призыву восстание вспыхнуло сначала в Богуславе, а затем в Корсуне. «Сдается мне, – писал Мазепа царю в Москву, – что эта война нам не очень противна, потому что господа поляки, увидавши из поступка Самуся, что народ наш малороссийский не может под их игом жить, перестанут о Киеве и об Украине напоминать».

Идеализация образа Семена Палия на фоне разоблачения гетмана привела к формированию ошибочного представления о нем как о ярком представителе рядового казачества, защитнике интересов обездоленных и т.п.. На самом деле это было далеко не так. Организаторские способности «рыцаря доброго», как называл Палия Мазепа, героизм полковника, проявленный в походах на ордынцев, граничил с его прагматичностью, заботами о личной выгоде. Близ Фастова он получил от короля в частное владение Романовское староство, которому принадлежало более десятка сел. При этом, на всей близлежащей территории от литовской границы на все Полесье, он как удельный князь собирал пошлину и налоги с населения, а также с проезжих купцов. Кроме того, полковник получал каждый год[4] 600 золотых жалованья от короля.

После его ареста в царскую казну поступило 2144 червонных золотых, 5709 ефимков, 40 левков, за часть которых закуплено 700 пар волов и выдано жалованье влиятельным московским чиновникам[5]. Этот капитал частично создавался и путем грабежа польской шляхты, жаловавшейся на это правительству. На ключевых позициях в полке Палия были его родственники и свояки (Чеснок, Омельченко, Танский, Семашко), с которыми он делился нажитым.

Полковник, контролируя большую пограничную территорию с центром в Фастове и спекулируя интересами короля, царя и Мазепы, фактически действовал как независимый анархический атаман-властитель. Заигрывание с крестьянами и казаками, введение на подчиненной территории невысокого и нерегулярного налогового сбора, открытое гонение польского панства содействовало росту его авторитета. В Запорожской Сечи еще в 1693 г. распространялись слухи, что «Палей будет совершенно гетманом». Со временем, в 1699 г., полковник так себя и именует: «Я поселился на свободной Украине, и Речи Посполитой нет никаких дел до этой области; только он один имеет право в ней распоряжаться, как настоящий казак и гетман казацкого народа».

Довольно точную характеристику Палию дал вестовой полковника Константина Мокиевского, что слышал от фастовчан такое: «Нехорошо Палей делает, что на две стороны службою своею оказывается; теперь в Польше король новый, богат деньгами, надобно б ему одному верно служить, от него и Палею, и всем нам добрая может быть награда. А если Палей на две стороны колебаться будет, то и ему придет такая же кончина, какая и другим от него была». Другие его приверженцы говорили противоположное: «Лучше нам, будучи восточной православной веры, держаться православного христианского монарха». Но таких людей, замечал вестовой, немного, сам Палий каждый день пьян, и когда пьет, то иногда поминает царское имя, а в другой раз вместе пьет за здоровье польского короля.

Эти свидетельства о склонностях полковника подтверждаются и другими документами. Так, в 1690 г., через месяц после заявления о своем желании служить царю, он из Фастова пишет польскому монарху: «...упав к ногам В.К.М. (Вашей Королевской Милости. – Авт.) господина наша милостивого, чиним благодарность и верную благожелательность до конца жизни моей, как верный подданный В.К.М., с людьми полка моего служить непременно готов...»

В ноябре 1702 г. фастовский полковник при помощи наказного гетмана Самуся, который пришел на Киевщину с 10-тысячным отрядом повстанцев, захватывает Белую Церковь и переносит туда свою резиденцию. Поддержав восстание Самуся против польского правительства, которому после замирения с турками в 1699 г. казацкое войско стало ненужно, Палий ослушивается не только короля. Уверяя поляков, настаивающих на передаче им Белоцерковской крепости, что он присягнул царю и сдал город Мазепе, а потому без их разрешения не может ничего сделать, он не повинуется воле и царского посланца. В начале 1703 г. посол Петра І Иван Паткуль встречался с непокорным полковником и вел с ним переговоры. Первое его впечатление о собеседнике довольно красноречивое: Палий, по его донесениям, – человек бездарный, не способный даже мыслить, днем и ночью пьяный, с ним не стоит заводить никаких сношений.

«Ни ляхам, ни кому другому не отдам Белой Церкви, разве меня из нее за ноги выволочут», – писал полковник Мазепе, вместе с тем спрашивая, как ему быть. Тем временем по требованию польской стороны Петр І 20 февраля 1704 г. направил Палию грамоту, в которой приказывал, чтобы «вышеназванную фортецю отдали по-прежнему в сторону Королевского Величества Польского безо всякаго препятия, не отговариваяся вышеписанным непристоинством, чиня меж Нами, Великими Государи, бездельные ссоры, и противления своего на сторону Королевскаго Величества против прежняго конечно б не имели». Московский правитель предупреждал Палия: «А если вы той взятой фортеции Королевскаго Величества в державу не отдадите, а Королевское Величество о том, за такими вашими бездельными словами, еще чрез верные письма просить Нас будет, то повелим Мы, Великий Государь, Наше Царское Величество, в ту взятую фортецыю наступить Нашим, Царскаго Величества, войскам, Великороссийским и Малороссийским, и оную отобрать». Семен Палий под всякими предлогами не выполнил и этот приказ. В связи с этим 30 апреля 1704 г. Федор Головин фактически дал Мазепе санкцию на его арест.

Тогда же по приказу Петра І Мазепа переходит Днепр – не подавлять повстанцев, как пишет канадский историк И. Левкович, а чтобы помочь польскому королю Августу II в войне против шведов и их приверженцев в Речи Посполитой (Станислава Лещинского, магнатов Любомирских, Вишневецких). 29 мая гетман в своем донесении Головину отмечал, что «идут при боку моем» правобережные полковники Палий, Самусь и Искра. Последние два приезжали как раз перед тем в Батурин, «дабы есмы могли со всем войском нашим тамосторонним в протекции государской и в обороне гетманской пребывать». Эти полковники, сыграв ведущую роль в антипольском восстании, приобрели большой авторитет на Правобережье. Самусь, владея гетманскими клейнодами, отказался передать их Палию, который в условиях недостатка королевской опеки начал в 1703 г. претендовать на лидерство на Правобережье. Конфликт между правобережным наказным гетманом и фастовским полковником обострился. Самусь пытался изобразить своего конкурента в черном свете как коварного, амбициозного человека, который в любой момент может предать. Именно он информировал гетмана об очередной тайной переориентации Палия, созвавшего в Ковшоватой полковой совет и объявившего, что Любомирские взяли их под свою протекцию.

«Уже 4 недели, – сообщал гетман в очередном донесении от 3 июня, – в обозе при мне находится и постоянно пьян и день и ночь; ни разу я не видал его трезваго». На приказ Мазепы прекратить произвол на Днестре и Буге, «он ничего не слушает, рациями говорит с ним трудно, ничего не понимает, потому что ум его помрачен повседневным пьянством, без страха Божия и без разума живет и гультяйство также единоправное себе держит, которое ни о чем больше не мыслит, только о грабительстве и о крови невинной и никогда никакой власти и начальства над собою иметь не хочет». В конце концов, свидетельство еврея-арендатора, которого Палий посылал к Любомирскому (тот пообещал полковнику жалование от шведского короля и передачу в личное владение Белой Церквой), стали решающим поводом для ареста полковника 31 июля 1704 г. Исследователи сомневаются в достоверности компромата относительно его личности. Все это, мол, гетманские наговоры, жертвой которых и стал Палий-Герой. Хотя следует принять во внимание, что между ним и коронным подстолием Любомирским еще в 90-х гг. XVII ст. во время совместных боевых операций против татар завязались дружеские отношения.

С приходом Мазепы на Правобережье для Палия заканчивалась «вольница», самостоятельность, и, разумеется, вариант Любомирских (протекция влиятельного и сильного шведского короля) был лучше, чем служба гетману и царю. Сам Мазепа немного спустя возьмет эту идею на вооружение.

К тому же в мае 1702 г. войска Карла XII разгромили польскую армию и захватили Варшаву и Краков. Большинство магнатов перешло на сторону шведов. Возвращаясь из похода под Ригу, 150 запорожцев даже присоединились в Быхове к этой польской партии. В июле 1704 г. Карл XII объявил Августа II свергнутым с трона, и сторонники шведов избрали королем познанского воеводу Станислава Лещинского.

«Неизвестно, чем руководствовался гетман, делая эту самую большую ошибку своей деятельности, – отмечал М. Антонович. – Он потерял испытанного, послушного полководца и его вышколенное войско». По нашему мнению, главной причиной ареста полковника именно и стал недостаток этих качеств. Такая роль Палия в условиях Речи Посполитой была удобна Москве и Мазепе. Головин даже советовал в 1704 г. гетману, «дабы на его место поставлен был такой, который бы таков же противен был полякам». Иметь же в составе своего войска такого человека Мазепа не хотел. Гетман был приверженцем жесткой дисциплины, безотказного исполнения приказов. Тем временем Семен Палий жил, как сам говорил в своем окружении, по принципу: «Если не напьюсь, то недомогаю». В донесениях (а не в доносах, как историки называют регулярные обязательные информационные отчеты гетмана Москве) Мазепы четко просматривается образ человека, еще живущего минувшей славой, но уже не вызывающего никакого уважения: «Вот уже шестой день сидит Палей у меня в обозе, он беспросыпно пьян, кажется, уже пропил последний ум, какой у него оставался! Это человек без совести, и гультяйство у себе держит такое же, каков сам: не знают они над собою ни царской, ни королевской власты и всегда только к грабежам и разбоям рвутся. Сам Палей даже не помнит, что говорит: я предложил ему ехать в Москву, – он отказался; я через несколько дней стал упрекать его за это, а он мне сказал, что ничего не помнит, потому что был тогда пьян». На первый взгляд, это – тенденциозное обвинение. Но гетман не мог заранее договориться с другими информаторами, например царским послом Паткулем, о подчеркивании именно этого недостатка полковника. Так, в донесении информатора из Львова польской власти отмечалось, что полковник «гуляка, злой и пьяница», но «человек способный и сообразительный». Интересно, что взятие Палия под стражу состоялось, в общем, спокойно, без протестов. Гарнизон Белой Церкви вынужден был отворить ворота 300 казакам Самуся. Мещане, хорошо зная поведение полковника, пригрозили палиивским «гулякам», пытавшимся вести переговоры об освобождении Палия: «Коли вы добром не уступите, то мы вас отсюду выбьем вон, никому иному кланятся не будем, только пану гетману».

А. Барвинский и другие исследователи усматривают в аресте полковника страх Мазепы, чтобы народ не снял его с гетманства за поддержку шляхетства и не избрал гетманом Палия. Такая версия не подтверждается реалиями того времени. Личность Палия даже при вероятном смещении Мазепы не могла бы рассматриваться царским правительством как перспективная кандидатура, поскольку избрание такого гетмана (а оно было управляемым процессом) поссорило бы Петра І с его союзником Августом II. В письме царя к королю от 25 января 1703 г. не случайно Самусь и его полковники называются «изменниками».

Изоляция Палия была вынужденной необходимостью. Иван Мазепа устранил с территории Правобережья не столько его, сколько дестабилизирующий фактор, связанный с личностью белоцерковского полковника. Понятно, что, если бы гетман только лишил Палия полковничьего правительства (а он, собственно, из-за своего непристойного поведения этого и заслуживал), то через некоторое время имел бы хлопоты с оппозиционером, который под свой демагогический лозунг «ни господ, ни арендаторов» легко поднял бы Запорожье, простонародье Правобережья. Вообще, в Мазепиных донесениях речь идет о временной изоляции Палия на время сдачи Белой Церкви. Ссылка его в Москву и Сибирь – это уже решение Петра І, принятое ввиду союзнических обязательств перед польским королем.

Вступив в 1704 г. с казацкими полками на Правобережье, Мазепа целых четыре года сознательно пренебрегает выполнением положенной на него временной миссии защиты этой территории от шведов. Вопреки требованиям польской стороны относительно эвакуации украинского войска, гетман находит десятки причин, чтобы отказать ей, доказывая царю, что это делается в союзнических интересах. Концепция Мазепы удержания Правобережья под гетманским правлением в 1707 г. принимается Москвой. Наряду с дипломатической основой узаконения объединения Украины гетман принимает другие меры для закрепления своей власти на правобережных землях. Так, в 1708 г. здесь уже функционируют семь полков – Белоцерковский (полковник Омельченко), Богуславский (Самусь), Корсунский и Уманский (Кандыба), Чигиринский (Мокиевский), Брацлавский (Иваненко), Могилевский (Волошин). На протяжении четырех лет они активно заселялись переселенцами-украинцами. Киевский воевода 21 ноября 1708 г. писал канцлеру Головкину о том, что мероприятиями Мазепы на Правобережье «поселено жителей с 50 000». Здесь уже действовали такие же казацкие порядки, как и на Левобережье. Непопулярные решения (в частности, арест Семена Палия), опасная тайная игра с Петром І и его окружением – это все шаги реализации гетманом своей мечты: объединения Украины и получения ею воли.

Раздел 15

ФИНАНСОВАЯ И ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА

Негативистская концепция восприятия Мазепы, нежелание понять основную цель его действий стимулировали ошибочную акцентуацию в исторической литературе на непомерно большом богатстве гетмана. В. Дядиченко называет его «жестоким крепостником», О. Маркова – «своекорыстным феодалом, увлеченным расширением своих владений и богатств», О. Субтельный причисляет Мазепу к «богатейшим феодалам Европы». Отказывает на основе этого тезиса гетману в стремлении заполучить свободу Отчизне и зарубежный историк С. Зеркаль, доказывающий, что владелец 155 622 подданных «на путь суверенности... не стал», поскольку основной мотив его измены Петру І и отход к Карлу XII – «сохранение власти» и «магнатских владений в Украине». Подобные утверждения неединичны.

За скудостью исследований эпохи Ивана Мазепы, и сегодня доминирует поверхностный уровень знаний о ней даже в кругу титулованных отечественных ученых. В частности, в современном справочнике по истории Украины отмечается: «Гетман сказочно разбогател, имея в крепостной зависимости около полумиллиона крестьян». Если учесть, что на территории Гетманщины было 11 больших городов, 126 городков и почти 1800 сел с населением около 1,2 миллиона человек (по другим данным – 1,5 и 1,8 миллиона), то нетрудно подсчитать непомерно огромную часть подданных Мазепы. Эффектно-разоблачающая цифра, правда, распадется в прах после обращения к источникам. Согласно ним, закрепощение крестьян в Украине начинается во второй половине XVIII ст. и официально введено указом Екатерины II от 1783 г. За 90 – 70 лет до этого, т.е. во времена Мазепы никакой крепостной зависимости подданных в Украине не было. Этим она выгодно отличалась от Московии, где уже существовал крепостнический строй.

Функционирование государственных учреждений Гетманщины обеспечивалось взысканием с населения различных натуральных и денежных налогов, таможенных сборов. Они шли, прежде всего, на финансирование и содержание казацкого войска, компанейских и сердюцких полков, на обеспечение эффективной внешней политики Украины, а также на строительство, культуру и др.

Отождествление этих общественных финансов с частным состоянием Мазепы остается и сегодня исторически-дилетантской компиляционной традицией. Авторы подобных исследований не желают хотя бы на элементарном уровне разобраться в своеобразности налоговой системы украинского автономного государства второй половины XVII ст. Особенностью ее является предоставление ответственным должностным лицам ранговых поместий. Так, Иван Мазепа, став гетманом, получил по рангу 19 654 двора, в которых проживало свыше 100 тысяч крестьян. Они размещались в 72 селах и слободах Прилукского (Красноколядинская сотня), Стародубского (Топальская сотня), Нежинского (Кролевецкая, Коропская, Бахмачская и Батуринская сотни), Черниговского (Понорницкая, Сосницкая, Любечская, Менская и Киселевская сотни) полков, а также Гадячском, Переяславском и Киевском полках. Население ранговых имений платило налог не Мазепе как человеку, а гетману для исполнения им властных полномочий. На доходы от предоставленных на должность поместий он должен был обеспечить функционирование гетманской администрации, охраны, содержание резиденции, свиты, музыкантов, частично войска.

Жители Валок, как упоминается в документе XVIII ст., «отбывали доходы в год за гетмана Мазепы на его кухню, что называлось «стация», даючи харчевыми запасы – муку ржаную, гречаную, крупы, семя, кабаны, масло, и протчое, что было от оной ратуши прикажут». Это делали посполитые и других сел. Такое большое количество продовольствия не мог потребить ни гетман, ни его слуги. Собранное шло для питания сердюцких и компанейских полков.

Крестьянство отбывало «всякое послушание» за предоставленную ему в аренду землю. Между ранговыми селами существовало распределение форм уплаты налога: одни из них должны были сдать на «гетманскую булаву» определенное количество домашней птицы, другие – соли и дичи, третьи – денег. Последних посполитые в большинстве случаев не платили. Это делали за них арендаторы мельниц на территориях ранговых усадеб. За это посполитые возили им дрова, заготовляли сено, гатили плотины и т.п. Крестьяне свободно передвигались в пределах Гетманщины. «Послушание» не ограничивало их труд на себя и давало возможность зарабатывать на государственной земле средства для существования.

Ранговые имения, вообще, земельная собственность старшины носили условный характер, так как после отстранения государственных деятелей от должностей (особенно принудительного, конфликтного) посполитые и земля передавались их преемникам. Так, село Подлипное при гетманстве Демьяна Многогрешного, узнаем из «Генерального следствия  о маетностях», «надлежало на его гетманскую особу, и он, гетман, надал был полковнику компанейскому, прозванием Мурашце. А як настал по Многогришному гетман Самойлович, а Мурашка взят в неволю, то оное село на гетмана Самойловича надлежало, и он, Самойлович, надал был тое село неякомусь Константию; а от Константия отобравши и владевши мало сам, и знову надал свату своему Федору Сулиме; а от Сулима, отобравши, надал сыну своему Якову. А як после Самойловича гетманом Мазепа учинен, то тое село ишло на его гетмана; а он, Мазепа, надал был генеральному осавуле Василию Войце; после же Войце изнову на его гетмана належало. А после Мазепы гетман Скоропадский владел».

Существенным государственным доходом Гетманщины была уплата купцами торговой пошлины (60 тысяч золотых в год) и так называемая «аренда на водку, табак и деготь» (180 тысяч золотых ежегодно).

Денежный налог с ранговых поместий, средства от пошлины и аренд составляли главные бюджетные государственные поступления, аккумулировавшиеся в военной казне в Батурине. Заметим, что это, опять-таки, был не личный «доход Мазепы», а финансовое достояние автономии.

В личной же собственности гетмана находились в Гетманщине небольшие села Большой и Малый Самбор, Голивка, хутор Поросючка, дворы в Батурине и Любече. Еще будучи Генеральным есаулом, он приобрел мельницу в Севском уезде Московии, а в 1699 г. купил у русских помещиков земли в Рыльском уезде и основал там несколько десятков слобод. Лишь в 1703 г. царь дал на них «и на иныя купленные и поступныя села и деревни, мельницы и земли и сенные покосы... жалованную грамоту». В том же году Мазепе ходатайством дьяка, «обер-инспектора ратушного правления» Алексея Курбатова[6] было пожаловано Крупецкую волость со всеми селами.

Общая характеристика основанных или приобретенных Мазепой населенных пунктов в Украине и в соседних с Гетманщиной районах была такой:

Часть этих сел после их заселения гетман передал Обидовскому (Неплюевка), глуховскому сотнику Туранскому (Алешня) и другим приближенным к нему лицам.

Приведенные статистические данные отнюдь не подтверждают, что Мазепе принадлежало «двадцать тысяч крепостных» в соседнем государстве. В 1699 г. гетман основал там села Ивановское и Амонь, в 1700 – Вишние Деревеньки, в 1702 – Урусу, в 1703 – Ольховку, в 1704 – Куреньки и Дроновку, в 1705 – Жилину и Гузомою, в 1706 – Избицу, в 1707 – Софроново, Коренево и Снагость и другие населенные пункты. Поскольку основатель предоставил переселенцам льготы и взимал лишь небольшой налог, слух о «земле обетованной» быстро распространился в окрестности. Если в Ивановском в 1705 г. было 187 дворов, то уже в 1708 – 697, в Мазепинцах соответственно 30 и 93, в Гузомое – 30 и 69, Амоне 72 и 178, Вишнях Деревеньках – 52 и 213. Подобная тенденция прослеживается во всех селах. Фактически шел процесс расширения границ Гетманщины за счет пограничной территории. Вероятно, эту цель и преследовал гетман. Предоставление льготного режима переселенцам не давало покоя русским помещикам-крепостникам, жившим по другим законам. Гетман ввиду этого просил царя, чтобы они «никакой обиды и насильства людям свободным, в оные слободки идущим, по дорогам перенимая, разорения не чинили». Две трети новоосевших жителей составляли россияне (очевидно, крепостные-беглецы), треть – украинцы. Преимущества украинской системы арендного хозяйствования (крестьянин платил налог за использование земли) над принудительным трудом крепостных быстро превратили мазепинские села в процветающие центры эффективной экономики. Жители Ивановского, в частности, за достаточно короткий отрезок времени смогли построить три церкви. Кстати, в Курской области России до сих пор под Рыльском есть села Ивановское, Степановка и Мазеповка, в названиях которых зафиксированы имя, отчество и фамилия их основателя.

Кроме дохода от собственных поместий, гетман получал фиксированное жалованье согласно Коломацким статьям – в 1000 золотых червонных в год (6000 золотых).

Современник Мазепы Самийло Величко в своей летописи справедливо отметил один из важных недостатков тогдашнего гетманского управления: «Еще нужно отметить такую неисправность генеральной старшины и полковников и при Мазепинском гетманстве, что не поставили они среди себя генерального военного казначея, чтобы тот в совершенстве знал о приходе и затратах военного скарба и в надлежащее время сдавал от себя генеральной старшине и полковникам счет. Однако по давней привычке (как было и при Самойловиче) допустили Мазепе и слугам его заведовать военным скарбом и тратить, как им хотелось».

Упомянутое стало причиной возникновения в 1709 г., уже после смерти гетмана, конфликтной ситуации, когда его ближайшее окружение и племянник Андрей Войнаровский в Бендерах не один день оспаривали принадлежность оставленного скарба военной казне или частному состоянию правителя Украины. Нужно заметить, что объединение личных и государственных доходов гетманов в практически одну кассу произошло еще при гетмане Многогрешном. Должность генерального подскарбия была восстановлена лишь в 1728 г. Мазепа, как и его предшественники, распоряжался финансами Гетманщины на свое усмотрение. Царское правительство на попытку Батурина в 1692 г. отчитаться о характере взысканий налогов в автономии дали отписку, что этого делать не следует, потому что «не токмо те зборы, но и всякие порядки и устроения в малороссийских городах ведает он, гетман». Поскольку никакой закон не регламентировал его отчетность в этом плане, сложно обвинять гетмана в тех или других злоупотреблениях. Тем более, как показывает реестр затрат Мазепы на протяжении его гетманства (он составлен старшиной в Бендерах), гетман заботился далеко не о личном. Он выделял средства на такие дела:

«Золочение купола Печерской церкви 20.5000 дук.; стена вокруг Печерского манастиря и церквей и т.п., миллион; большой колокол и колокольня к Печерскому манастирю 73.000 зол.; большой серебряный подсвечник для Печерской церкви 2.000 импер.; золотая чаша и такая же оправа евангелии для нее 2.400 дук.; золотая митра для нее 3.000 дук., упомянув украшения и пожертвования для нее; золочение купола митрополитского собора в Киеве 5.000 дук., золотая чаша для него 500 дук., восстановление его 50.000 зол.; церковь Киевской коллегии с гимназиями и др. больше, чем 200.000 зол.; церковь св. Николая киевского с монастырем и т.п. больше, чем 100.000 зол.; восстановление церкви манастиря св. Кирилла за Киевом больше, чем 10.000 зол.; алтарь в Межигорском монастыре 10.000 зол., основание нововыстроенного епископского собора в Переяславе с монастырем и др. больше, чем 300.000 зол.; церковь в Глухове 20.000 зол.; рефектар Густынского монастыря 10.000 зол.; рефектар Мгарского монастыря свыше 8.000 зол., церковь св. Троицы в Батурине свыше 20.000 зол.; незаконченная церковь св. Николая в Батурине 4.000 зол.; монастырская церковь в Дегтярях 15.000 зол.; монастыри бахмачский, каменский, любечский, думницкий с церквями и др. неизвестно сколько; возобновление кафедрального монастыря в Чернигове 10.000 зол.; окончание строения св. Троицы там же 10.000 зол.; Макошинский монастырь с церковью св. Николая свыше 20.000 зол.; на восстановление монастыря св. Саввы дал в Батурине архимандриту, позднее патриарху, 50.000 зол., а на окончание строения этого же монастыря и в другие места Палестины выслал тому же патриарху 30.000 дук., чаша из чистого золота, лампа и серебряный алтарь для Божьего Гроба 20.000 зол., серебряная рака с пятью серебряными подсвечниками для мощей св. Варвары 4.000 импер.; алтарь для церкви в Вильно 10.000 зол.; подмога православию на руки луцкого епископа Жабокрицкого 3.000 зол.; евангелия в арабском языке на руки александрийского патриарха 3.000 зол. и для него 3.000 зол. Деревянные церкви: черниговская св. Ивана Евангелиста, с алтарем и др. свыше 5.000 зол.; две батуринские, Воскресенская и Покровы Богородицы с приналежностями свыше 15.000 зол.; в селе Прачи свыше 15.000 зол; св. Ивана Крестителя в Рыльске 2.000 зол. Не смогла старшина подсчитать щедрых пожертвований Мазепы на милостыни монастырям, церквям, митрополитам, архиепископам, епископам, архимандритам и другим духовным из Греции, Палестины, Молдавии, Валахии, Сербии, Болгарии, Польши и Литвы, на Украине чужеземцам, духовной старшине, разным церквам, украинским монастырям, монахам, студентам и пленникам, но знала, что за 23 года своего гетманства давал Мазепа ежегодно 1.000 зол. на киевских бурсаков и 500 зол. Густынскому монастырю».

К этим затратам нужно прибавить ежегодную плату, согласно Коломацким статьям, 30 польских злотых каждому из 30 тысяч реестровых казаков (очевидно, эти средства сосредоточивались в полках и там распределялись, не поступая в военную казну). Непосредственно из гетманской кассы финансировалось регулярное войско – сердюцкие и компанейские полки, количество которых в 1708 г. была доведено до десяти (ориентировочно 7 – 8 тысяч человек, в 1688 г. гетман обещал выставить в крымский поход «охотных жалованных конных полков и сердюков тысяч с шесть»).

«Дары давались запорожцам из военной кассы» – такой вывод сделала Бендерская комиссия.

Мазепа как специалист-артиллерист во время гетманства значительно увеличил пушечный арсенал автономии. Он стал одним из самых больших в Европе. За период гетманства Мазепы было открыто много рудников, литейных, пороховых заводов. Последние, кстати, в 1703 г. по приказу Петра І должны были дать для его армии 2 тысячи пудов пороха. Немало пушек было изготовлено по личному заказу гетмана в людвисарне Глухова. Здесь работали известные людвисари Иосиф и Карп Балашевичи, которые не забывали на фоне своих изделий отливать надписи о том, что все это сделано «старанием же и коштом светлейшего его мы[лос]ти п[а]на Иоанна Мазепы гетмана».

Более чем 20-летнее правление Мазепы, было временем относительного спокойствия в самой Украине. Призыв Петрика к социальному восстанию не нашел поддержки в широких массах, поскольку общий уровень жизни простого люда был выше, чем в Польше и Московии, откуда шли миграционные потоки беглецов в Гетманщину. В последнее десятилетие XVII ст. в Стародубском полке появилось 128 новых сел, в Нежинском – 114, Прилукском – 52. Население в основном не устраивала существующая система налогов и сборов, которая обеспечивала существование учреждений автономии. Его стремление жить независимо от всего в условиях вражеского пограничья вступало в конфликт с потребностью иметь надежную защиту от посягательств и влияний соседних государственных образований. Идеалом простонародья была воля, но она без Украины, армии, затрат на них ничего не стоила, так как  в любой момент свободный, ни от кого не зависимый казак мог превратиться в крымского невольника или московского холопа. Становление гетманата проходило в преодолении этого разногласия. Украинская старшинская элита путем проб и ошибок, преодоления стихии анархических устремлений жить без власти постепенно выстраивала фундамент настоящей государственности. В защиту ее, прежде всего, должно было стать привилегированное сословие (старшина, 30 тысяч казаков, их семьи, а это вместе 160 – 200 тысяч человек), которое освобождалось от главного налогового бремени, получало в частную собственность землю. Казак, сотник или полковник за это должен был быть готовым немедленно собраться в поход на войну, на защиту края от нападения орды. С одной стороны, это предусматривало льготный режим хозяйствования, вольности, а с другой, – военная повинность в условиях почти ежегодных боевых действий дорого стоила. За 12 лет гетманства, как писал в одном из писем И. Мазепа, он совершил 11 летних и 10 зимних походов. Такие значительные затраты должны были покрываться денежным и натуральным сбором, доходами с ранговых владений. Жизнь под защитой гетманского государства требовала от всех общественных прослоек соответствующей платы за более или менее относительные гарантии безопасности.

Главными бюджетными затратами Гетманщины было жалованье казакам и старшинам – приблизительно 950000 – 1000 000 золотых, компанейцам и сердюкам – 100000 – 120000 золотых[7] . Итак, нужен был сбор налога с учетом других затрат в пределах 1 200 000 золотых.

Эта цифра не далека от истины. Андрей Войнаровский во время Бендерской комиссии отмечал, что военный скарб пополнялся «на протяжении сорока лет несколькими сотнями тысяч каждый год». В 1725 г. из Гетманщины отправлено в Россию 244 255 рублей, что составляло 1 257 000 злотых.

Таким образом, на одного среднестатистического жителя Гетманщины приходилось 0,5–1 золотых[8] налога. В связи с тем, что 200 тысяч представителей казацкого сословия пользовались льготами и не платили военных денежных повинностей, то соответственно приведенные расчеты несколько выше – в пределах 0,7 – 1,2 злотого. Современник Мазепы, словацкий посол Крман, так оценивает налоговую систему гетмана: «От каждого земледельца он брал ежегодный налог два или больше польских злотых, в зависимости от платежеспособности». В ходе Бендерской комиссии 1709 г. старшина объяснила, что «от одного коня, как и от одного вола, платили крестьяне один злотый годового налога».

Главными налогоплательщиками в эпоху Мазепы были владельцы волов, коней, мельниц, винокурен, купцы, арендаторы, т.е. те, у кого был достаток и заработок. Причем служащие во время налогообложения подчиненных дифференцировали сумму сбора с учетом возможностей плательщиков. Так, в городе Ямполь в начале XVIII ст. «с посполитых людей в год от робочого коня брано по два золотыи, а с пишого пожилого чоловика – по гривни[9] . А показанщины с посполитых же брано по 2 талеры; да затулщины от винников с посполитых брано по золотому, а от солодилен мужичьих брано по 3 копи».

Посильным ли было для жителей Гетманщины такое налоговое бремя? Чтобы ответить на вопрос, обратимся к документально зафиксированным в источниках ценам[10], действовавшим в 1687 – 1709 гг.:

рудня – 600 злотых,

хата – 200 – 500 злотых,

мельница – 200 – 300 злотых,

вол – 3 рубля (15 злотых) и больше,

конь – 7 – 15 рублей (35 – 75 злотых),

жупан – 10 злотых,

куропатка – 2 копейки,

теленок – 10 копеек,

рябчик – 1 копейка,

осьмачка муки (48 килограммов) — 8 талеров[11] (1699 г.),

четверть ржи (96 килограммов) – 40 копеек в 1690 г. и 65 копеек в 1699,

железа фунт – шестак,

плата за большие похороны – ползолотого,

плата за малые похороны – 5 чехов,

ежегодная плата священнику от пахаря – четверть ржи (12 килограммов),

плата нанимаемым жнецам – треть урожая.

Тождественность годового налога и месячного обеспечения одного сердюка дает возможность определить меру обременения системы налогообложения. Она составляла 1/12 потребности для нормальной жизнедеятельности отдельного человека, т.е. 92% произведенного должно было остаться у хозяина.

В 1703 г. жители села Смичин взяли временное обязательство платить черниговскому полковому писарю Петру Булавке такие средства:

«Я, Петр Кавун с братьями своими, должен естем в год каждый – затрачивать злотых 40;

я, Лаврин Сизик – 20 злотых;

я, Мартын Слипченко – 10 талеров;

я, Андрей Волобика – 10 талеров;

я, Павел Коваль – 10 талеров».

На первый взгляд, речь идет о завышенном размере налогообложения. На самом деле этот документ – обоюдное соглашение. Посполитые в ней указывают, что, уплачивая больше денег на писарское правительство, они откупаются от выполнения других обязательных работ, в частности «же подвод отбуваня и до жадных работизни уже не имиет нас так сам г. державца наш, як и его прикажчики, потягати».

Интересен в этом документе размер финансового обязательства хозяев, которых удовлетворяли именно такие более выгодные свободные условия сотрудничества. Как свидетельствуют подписи крестьян, суммы в 20 золотых или 10 талеров были вполне посильны для их семей.

Гетманское правительство постоянно анализировало реакцию населения на систему налогообложения. Осенью 1689 г. Мазепа обратился «до всих старшина и менших войсковых и посполитых ледей» с запросом, «якым бы способом лучше и легче грошы до скарбу войскового на уставичние войсковые потребы и на заплаты охотницкому войску збирати: чы з поборов роковых? чы з подачок шынковых? чы обновыты на тое аренду?»

Киевский полковник Григорий Карпович вскоре информировал своего руководителя, что «все товариство и все мещане и убогая чернь вольными своими голосами по всем полку мого местам и селам просят у вельможности вашей, чтобы им, убогим, в поборах не была досада, но аренда горельчаная никому не досадна, потому что она одна заказана будет, а иным питьем, медом, пивом и брагою шинковать вольность была объявлена». Автор послания высказал идею, «чтобы всем полком закупить аренду горельчанаю, чтобы потребное число сами горожане выплатили в войсковой скарб, которое по рассмотрению вельможности вашей назначено будет, и на том вси старшие полку моего охотно стоят».

Из всех полков поступили схожие ответы: «...як бы не было поборов и от шинков подачок, а обновлена бых аренда, якую за реч зносную соби все почитали». На рождественском съезде «всем тое обявлялисмо, и все, старшие и меншие, тую ухвалу приговором своим утвердили и писмова за своими руками закрепили».

6 марта 1690 г. решение старшинского съезда подтвердили своим указом московские цари. Гетманский универсал по этому поводу зачитывали в церквях, записывали в ратушные книги «на вечные времена».

По желанию украинской старшины аренда предоставлялась не кому-нибудь, как при гетмане Иване Самойловиче, а только представителям полков, сотен, городов и городков.

В конце 1692 г. генеральная старшина с полковниками снова вернулась к анализу практики сбора налогов. Было констатировано, что «тая аренда в малороссийских городах не так налогами своими народу тяжелоносна, как самым именем из давних времен... есть досадна и полна бесчестья и хулы». Мазепа и старшина решили усилить в предоставлении аренд «дозор, чтобы досады людем не делалось». Кроме того, решено было проинформировать население, что гетман и генеральные старшины будут заботиться «в ином способе на собрание денег» для содержания наёмного войска. Они решили также ограничить предоставление ранговых владений: «Которые особы еще в войску и в народе еще мнятца быти к службе негодны, и за нашими универсалами к маетностям приобщилися, тех угодно бы от того владения отставити».

В 1693 г. на Пасху Мазепа снова собрал старшин, уполномоченных городов в Батурине по поводу налогов. «На тот съезд собралося было изо всех полков и городов людей много всяких чинов, – извещал гетман московскую власть, – где долго меж собою говорили и советовали о преждереченной аренде, держати ли оную или отставити». Собрание проходило в острой дискуссии. Одни отстаивали аренду, другие резко выступали против нее. Съезд все же решил, учитывая пожелания с мест, где преобладало недовольство практикой водочной аренды, ликвидировать ее и заменить налогом на винокурни и на продажу крепких напитков оптом и в шинках. Нововведение не прижилось и было малоэффективным, поэтому вскоре пришлось возвратиться к предыдущей системе налогообложения. При этом гетман разрешил гнать водку без уплаты налога для личного потребления и обязал арендаторов продавать людям по более низкой цене вино.

На съезде старшины в 1694 г. говорилось, что «аренды выгодные, а поборы черному народу тягостные, потому что поборы беруть и с того человека, который одним хлебом без промыслов довольствуется, отчего бедный человек до конца разоряеться».

В 1708 г. Петр І из популистских соображений отменил водочные аренды, чем в действительности, как выяснилось позднее, перенес все бремя налогообложения на неимущих крестьян, рядовых казаков и мещан. Несмотря на пестроту системы налоговых сборов[12] , Мазепа как главный казначей Гетманщины тщательно следил за недопущением злоупотреблений в этой сфере.

Почти каждый год он по жалобам с мест издавал оборонные универсалы в пользу посполитых, наказывал виновную старшину. Так, в 1691 г. в обращении к старшину гетман корит тех, кто «тяглых крестьян без меры обременяют повинностями, а казаков неволят идти в крестьяне, или выбрасывают их из имений», в 1692 г. снова грозится наказаниями за притеснения и наложение нового бремени. Тогда же был разослан универсал «дабы нихто из тех владетелей не дерзал работами великими и поборами вымышленными людей в селах, собе данных,.. отягощати и ни малой в землях, полях, лесах, сеножатех и всяких угодьях чинити им обиды и насилия, и чтобы владели ими в меру, ничего вновь и выше меры не налагая». У тех же, кто попирает эти предостережения, поместья будут отобраны, а «отягченным в подданстве людям будет учинена свобода».

Будучи в Полтаве, Мазепа, «дабы поспольство пререкания не чинило», отобрал у многих подчиненных их владения и передал конфискованное в общее пользование.

Злоупотребления переяславского полковника Леонтия Полуботка стали одной из причин лишения его должности. Лишились правительств и ранговых имений за это же и усиление эксплуатации посполитых несколько полтавских старшин. В 1698 г. за наложенные тяжелые повинности было отобрано село Домошлин у Ивана Курочки и взято «тую всю громаду домошлинськую под нашу гетьманскую оборону». Изучив жалобу посполитых на веркиевского (Нежинский полк) сотника Афанасьевича, гетман издал в ноябре 1701 г. универсал, в котором приказал, «абы не болшей, але толко два дне в тыждень роботу его панщизною отправовали, а иншие дне на свои оборочалы потребы, и в рок по полосмачкы овса вот рабочой тварыны давали: надщо жадных датков и повинностей не мает, и не повинен будет он, господин сотник, вымагаты».

Узнав о злоупотреблениях переяславского писаря Михаила Мокиевского, Мазепа прислал ему суровое предупреждение: «...чрез сей лист наш упоминаем и приказуєм вам, абисте конечне до того села помененного не втручалися и в городи Баришполи з людми як найскромний обходилися, наймний ни в чом оным не прыкрачися, кдиж що люде мовчать и вам мусять подлегати, то они, не вас гледячи, терпливе тое сносять, але на нас, рейментара. А так, если хочеш будоватися и що колвек соби чинити, то за грош свой наймаючи справу, ане выгоном панщан, якобы чрез тое ваше непотребное людям наприкрене нам самым неславы не было и поговору от тих же людей, срого, пилно и сурово упоминаем и приказуем вам».

Заботясь о потребностях старшины («владить... в миру, ничего вновь и выше миры не налагая»), Мазепа вместе с тем старался в трудные годы военных походов уменьшить бремя затрат простонародья. Так, в универсале городу Нежин от 12 ноября 1696 г. он сурово приказывает, «обы нихто из переезжих войсковых людей. без выразнаго (его. – Авт.) листа не важился не только вымагати шапок, чобот, панчох и рукавиц, но и самого хлеба и соли брати». В другом универсале – от 31 марта 1697 г. – отмечается, что, жалея посполитый народ и не желая, чтобы из-за таких затрат и частых отбытий подвод те убогие люди были до конца разорены и уничтожены, гетман приказал всем служащим своих поместий выделять подводы, как подсказывает справедливость.

Мазепа не боялся аргументировано отказать Петру І в привлечении посполитых для перевозки военного провианта или строительства крепостей.

Эти и другие факты деятельности гетмана опровергают голословные обвинения в его адрес о превращении Украины в вотчину для личного обогащения. Наоборот, видим Мазепу как активного государственного деятеля, который в условиях беспрерывных войн строил храмы, заботился о крестьянах, образовании и культуре.

Раздел 16

ДУХОВНАЯ СТРАТЕГИЯ

Начав свою карьеру на Левобережье в 1674 г. практически с нуля (кошевой Сирко прислал его к Самойловичу «в одном жалком плаще»), Мазепа не мог обработать дарованную гетманом землю и поэтому вынужден был просить помощи у соседа-казака. Прибывший все-таки владел капиталом, который вскоре помог ему возвыситься . Речь идет не о богатстве или унаследованном состоянии. Полученное в Киеве и учебных заведениях Европы образование выгодно отличало его от другой старшины. Еще в Киевском коллегиуме Мазепа, как и каждый воспитанник этого учебного заведения, хорошо освоил технику стихосложения. Виршесложение, поэтика считались тогда обязательной учебной дисциплиной, которую должен изучить каждый спудей. Большинство, овладев стихосложением, другими науками, не находили им практического применения. Иначе сложилась жизнь Мазепы. Вобрав передовые современные знания, он старательно пополняет их и даже в немолодом возрасте не может обойтись без новинок литературной жизни, книг военной, философской и религиозной тематики (в 65-летнем возрасте гетман дарит своей избраннице выразительное доказательство его ценностной ориентации – «гостинец-книжечку»). Его гибкий ум нуждался в постоянном духовном обогащении.

В Батурине Мазепа начинает собирать библиотеку, которая быстро увеличивалась. О ней восторженно вспоминает Филипп Орлик: «Незабываема для меня и до сих пор огромная библиотека покойного Мазепы. Драгоценные оправы с гетманским гербом, самые лучшие киевские издания, немецкие и латинские инкунабулы, многоиллюстрированные старинные рукописи! Не без вздоха вспоминаю в теперешней моей бедности все эти книжные богатства, равных которым не было в Украине».

Когда посол Франции Жан де Балюз в 1704 г. посетил гетманскую резиденцию, то был поражен не только тем, что с немцами-врачами гетман разговаривал на немецком языке, с итальянскими мастерами – на итальянском, а с ним – на польском и латыни. «Он показывал мне свою коллекцию оружия, одну из наилучших, которую я видел в жизни, – а также отборную библиотеку, где на каждом шагу видны латинские книги». Посол убедился также в том, что гетман регулярно получал и читал французские и голландские газеты.

В руки книжника Мазепы в конце XVII ст. попадает бесценная духовная памятка украинского народа – Пересопницкое Евангелие. Он передает ее в построенный на собственные средства кафедральный собор в Переяславе с таким предписанием: «Сие Евангелие прислано и дано есть од светлейшего Его Милости господина Иоанна Мазепы войск его царского пресветлого величества запорожских, обеих сторон Днепра Гетмана, и славного чина святого Апостола Андрея Кавалера, к престолу Переяславскому, Епископскому, который по его же Ктиторской милости создан, одновлен, и драгоценными утвари церковными украшен при преосвященном Епископе Захарии Корниловиче. Года 1701 Априля 17 дня».

Любовь гетмана к книгам и писательству проявлялась и в поддержке книгоиздательского и образовательного дела. В 1690 г. по инициативе малообразованного патриарха Иоакима на церковном Соборе были несправедливо осуждены украинские произведения Симеона Полоцкого, Петра Могилы, Кирилла Ставровецкого, Иоаникия Галятовского, Лазаря Барановича, Антония Радивиловского и других, наложено на них «проклятство и анафему, не точию сугубо и трегубо, но и многогубо». Несмотря на это, в Черниговской типографии благодаря гетману  продолжали издаваться духовные, научные и художественные книги. По нашим оценкам, во время правления Мазепы только в Чернигове вышли в свет около 50 изданий. Плодотворно работают тогда и украинские профессора. В 1687 г. появляется «Оратор на Туллианских образцах в Киево-Могилянском коллегиуме» Силуана Озерского, в 1689 – «Ритор украинский» Иоаникия Валявского, в 1691 – 1692 гг. – «Кладовая ораторского искусства» и «Учебник риторики для украинского ритора» Прокопия Калачинского, в 1698 – «Раковина, содержащая новые и дополненные гением нашего века жемчужины ораторского искусства» Иннокентия Поповского и другие.

Таланты, способности многих ведущих церковных деятелей конца XVII – начала XVIII ст. смогли в полной мере проявиться благодаря дружбе и контактам с гетманом, его активной поддержке образования и книгопечатанья в Украине.

Сразу после церковно-духовной реакции, пришедшей из Москвы, Мазепа предоставил место для спокойной и бесцензурной работы в 1690 – 1692 гг. известному украинскому писателю и церковному деятелю Данилу Туптало (с 1702 по 1709 – митрополит Димитрий Ростовский), который под Батурином с вдохновением пишет «Четьи-Минеи», встречается с Мазепой.

Первую часть «Четьи-Миней» гетман подарил царице Софье, вторую — в 1695 г. – московскому патриарху с просьбой разрешить автору продолжить[13] написание произведения. Туптало, завершив кропотливое дело в 1705 г., не забыл в послесловии упомянуть своего благодетеля. Писатель подарил покровителю «Руно Орошенное» издания 1696 г. В посвящении, помещенном в книге, он выражает благодарность Мазепе за достройку Троицкого собора и пожертвование для него драгоценного киота. Именно во время его правления эта книга переиздавалась в Чернигове в 1689, 1691, 1696, 1697 и 1702 гг. и пользовалась большой популярностью.

Гетман помог Тупталу реализовать еще один замысел. В Киевском Златоверхом Михайловском монастыре с 1108 г. находились мощи Святой Варвары. «Генваря 13 дня, во вторник 1693 года, – записал в своих заметках летописец, – перенесена бысть славно в монастырь Батуринский часть мощей св. великомученицы Варвары самая персь вложенная в серебряный образ. По многому моему молению и старанию немалому ясновельможный Иван Мазепа, гетман их царского пресветлаго величества, отдал оную в монастырь наш». После смерти Данила Туптала он был провозглашен святым.

Мазепа был непосредственно причастен к появлению еще одного святого. После смерти черниговского архиепископа Углицкого (тоже святого!) игумен Крщонович «покорно» просил гетмана посодействовать ему в получении высшей духовной должности: «Не изволь отвергнуть, ваша светлость, от своей патронской и добродетельной ласки и меня, самую низшую подножку свою, который беспрерывно заботится о господской вашей светлости ласке». Тем не менее, уполномоченные представители гетмана избирают 24 ноября 1696 г. управляющим епархии архимандрита Иоанна Максимовича (Васильковского). Симпатии гетмана к последнему понятны. Во-первых, три представителя рода будущего святого занимали влиятельные должности в Гетманщине. В универсале 1688 г. Мазепа называл отца Иоанна Максимовича, Максима Васильковского, «выгодным нам человеком и в деле войсковом около выбранья индукты работающим». Его сын Василий Максимович служил в Гетманщине компанейским полковником. Брат последнего, Дмитрий, фактически исполнял в Батурине роль казначея.

Во-вторых, Иоанн Максимович к тому времени уже заявил о себе как способный церковный деятель. Талантливого выпускника Киево-Могилянского коллегиума руководство учебного заведения пригласило преподавать спудеям латынь. Со временем он принял монашеский постриг в Киево-Печерском монастыре и несколько лет занимал в нем должность эконома, одновременно будучи проповедником.

В 1678 г. монахи избрали его послом в Москву к царю Федору Алексеевичу с просьбой предоставить в случае ожидавшейся татарской агрессии, войско в Киев и убежище монахам. С 1681 по 1695 гг. Иоанн Максимович был наместником Брянского Свенского монастыря, который царь передал в подчинение Киево-Печерскому монастырю «для тихаго и безмольнаго пристанища в нужное воинских браней время». В 1695 г. Углицкий по согласованию с Батурином пригласил его возглавить Елецкий монастырь.

В-третьих, архиерей импонировал гетману выразительной проукраинской позицией. Жители Брянска и местные помещики, жаловались на него за то, что он выгнал из обители «священников московских и дияконов и крылошан», а на их место набрал украинцев. В монастыре наместник насаждал киевские нормы сосуществования монахов, отправление религиозных обрядов.

Максимович, кроме того, писал стихи, проповеди, что также нравилось Мазепе. Поэтому гетман и обратился 1 января 1697 г. «от всего тамосущаго жительства» в Москву с просьбой утвердить свой выбор. Патриарх Адриан посвятил Иоанна Максимовича в архиепископы.

В Чернигове благодаря плодотворному сотрудничеству с И. Мазепой таланты архиерея расцвели, прежде всего, в книгоиздании, создании в епархии духовно-образовательного центра.

На средства гетмана и по его благословению в 1700 г. Иоанн Максимович основал Черниговский коллегиум. Был построен учебный корпус с классами, колокольней, трапезной, службами и «паперней» для типографии.

Мазепе как основателю первого образовательно-просветительского центра высшего уровня на Левобережье (о его участии свидетельствует закладочная доска, вмурованная в стену учебного учреждения) в 1705 г. был преподнесен сборник «Зерцало от писания божественнаго». Гетману-ктитору по поводу открытия коллегиума были посвящены также пять книг и два панегирика.

Максимович, вдохновленный основанием «черниговских Афин», плодотворно занимается стихосложением. Его печатные поэтические произведения-книги («Алфавит рифмами сложенный» – 1705 г.; «Богородица дева» – 1707; «Отче наш», «Осьм евангельских блаженств» – 1709 г.), а также философская работа «Феатрон» (1708) предназначались, прежде всего, для спудеев коллегиума и должны были ознакомить их с поучительными легендами и пересказами. В них он призывал молодежь тщательно изучать достояние предков, а преподавателей коллегиума – воспитывать у спудеев высокие чувства.

Из Выдубицкого монастыря, вероятно, не без ведома гетмана, едет в Свято-Троицкий Ильинский монастырь Чернигова в 1690-х гг. иеромонах Леонтий Боболинский и дописывает в нем хронограф «Летописец си есть кроника».

Опекается Мазепа и карьерой талантливого философа и поэта Стефана (Симеона) Яворского (родился в 1658 г. на Львовщине, переехал после 1667 в Красиловку, что на Черниговщине), со временем ставшего экзархом и «мисцеблюстителем» Всероссийского патриаршего престола.

Об этом сохранилось свидетельство в одной из проповедей последнего: «Возвратившись с науки из польских сторон такими от вельможности вашей, добродетеля моего я обогащенный благодеяниями,  которым и есьм, что могу, все – от вельможности вашей, аки моему источнику, моему солнцу, моему небу приписываю».

Гетман заказал Яворскому в 1698 г. стихотворную проповедь в честь бракосочетания своего племянника Ивана Обидовского. После ее прочтения во время венчания в Троицкой церкви Батурина поэтическое произведение распространилось в Гетманщине как популярный панегирик.

В 1700 г. к Мазепе приезжал его «давний конфидент», известный поэт-гуманист, луцкий братчик Данил Братковский, издавший в 1697 г. в Кракове книгу стихов «Мир, пересмотренный по частям». Неизвестно, о чем они разговаривали, но вскоре Братковский становится одним из зачинателей антипольского восстания, ездит по селам и городкам с так называемыми «Воззваниями к украинскому народу». В них поэт призывает к борьбе против католиков и униатов, польского господства на Правобережье.

В октябре 1702 г. подстрекателя к восстанию арестовывают волынские шляхтичи. Они находят у него антигосударственные прокламации. Поэт был казнен 26 ноября того же года.

В гетманской резиденции некоторое время проживал известный архитектор и военный инженер Адам Зерникау. Благодаря поддержке гетмана он завершил в Батурине восьмитомное исследование о построении крепостей. Его перу принадлежит и написанная здесь работа «О происхождении святого духа от святого отца». Зерникау похоронен в некрополе Крупицкого Батуринского монастыря.

Ознакомившись в 1689 г. с проблемами и конфликтом в типографии Чернигова, Мазепа содействует созданию для нее «паперни» при черниговской архиепископской кафедре. Фабрика производила бумагу «под пресветлым издревле сенаторским родовитым гербом» Мазепы. Водяные знаки на бумаге поэтической книги «Зеркала от писания божественного» (1705) префекта коллегиума Антония Стаховского на некоторых листах имеют форму герба гетмана. Поэт во многих стихах не скрывает своих симпатий. Яркий пример – «Молитва за гетмана Мазепу»:

«Наш пророче, предтече, святой Иоанн,

Что из неплодотворных родился, ты Бога посланец.

Тебе благодать нам молиться дана.

Славного гетмана покрой Иоанна!

Нет свыше тебя из рожденных женщинами,

Услышь вот молитву, принесенную нами,

Дари ему в мире честь великую, славу,

Венцом крой долголетним главу по праву».

Заботился Мазепа и о других деятелей культуры и искусства. Неслучайно ему посвящают свои книги Яворский («Эхо голоса, что взывает в пустыне», 1689), Орновский («Муза роксоланская», 1688), Орлик («Алцид русский», 1695), Армашенко («Театр заявленной славы», 1699); отдельные произведения – Мокриевич («Виноград, домовитом, благим насаженный», 1697). «Добродетеля и ктитора» Мазепу благодарят в предисловиях к трагикомедиям профессор Киевской академии Феофан Прокопович («Владимир», 1705), литератор Лаврентий Горка («Иосиф Патриарх», 1708).

Большой книголюб заботился не только о пополнении личной библиотеки изданиями с дарственными подписями, благодарностями литераторов. Большое значение он придавал созданию надлежащих условий для получения и распространения знаний в Гетманщине. При его правлении практически все старшинские дети получали образование в Киевском коллегиуме, который благодаря его стараниям в 1701 г. стал академией. Осенью 1703  г. был заложен фундамент главного корпуса учебного заведения. Гетман, бывая в Киеве, наведывался сюда, чтобы убедиться, как тратятся средства, выделенные им на строительство. В 1705 г. Феофан Прокопович был потрясен размахом возведения нового здания:

«А из всего наилучшее зрелище зрею:

Дом ученый выводят. О, дней тех блаженных,

О, Россия! Да же сколько мужей добродельных

Дом этот сотворит. Над ними, строениями теми,

Этих хоромин зиждитель Иван всеславный,

Будто начерченный, виднеется...»[14]

В 1703 г. в период ректорства Одорского в академии учился племянник Мазепы Андрей Войнаровский, который во время посещения учебного заведения дядей в сопровождении митрополита и других знатных лиц произнес речь.

Исследователь старины А. Мартос (1790 – 1842) в 1811 г. отметил в дневнике, что гетман тогда же «снабдил ее (академию. – Авт.) библиотекою и редкими манускриптами». Кроме того, ежегодно Мазепа давал на академию 200 рублей (1000 золотых). Очевидно, финансировал он и написание учебников риторики («Rostra Tulliana»), диалектики («Prolegomena dialecticae»), философии («Philosophia naturalis et ulfaranaturalis») и пиитики («Lyra Heliconis»), поскольку в них упоминается его имя.

В жизни деятелей Гетманщины конца XVII ст. значительное место занимала религия. Духовные идеалы окружения Мазепы были тесно связаны с верой в Христа. Земное существование они считали важным, но мимолетным этапом бытия, а потому, даже имея приличные средства, жили в тесноватых скромных каменных строениях, грубых деревянных имениях, не очень заботясь об их красоте и изысканности. Главное было прийти на суд Божий с чувством исполненного долга перед Церковью, православными, отеческой землей. Время Мазепы не оставило нам признаков старшинского соревнования в построении роскошных дворцов и имений. Ближайшие соратники гетмана приобретенные на должностях средства большей частью направляют на возведение и ремонт дорогих храмов, поддержку монастырей[15]. Самый яркий пример в этом деле подавал сам Мазепа. На выделенные им средства построены 26 соборов, церквей и колоколен:

В Киеве

1. Николаевский собор Пустынно-Никольского монастыря (около 1693 – 1694).

2. Трапезная церковь Пустынно-Никольского монастыря.

3. Братская Богоявленская церковь на Подоле (около 1693).

4. Церковь Всех Святых над Экономическими воротами лавры (1696 – 1698).

5. Онуфриевская башня-церковь Киево-Печерской лавры (1698 – 1701).

6. Вознесенская церковь в Вознесенском женском монастыре (1701 – 1705).

В Батурине

7. Троицкий собор (каменный).

8. Воскресенская деревянная церковь.

9. Покровы Богородицы деревянная церковь.

В Переяславе

10. Вознесенский собор (1698).

В Чернигове

11. Каменная колокольня с колоколом в Борисоглебском монастыре.

12. Церковь св. Ивана Предтечи в Борисоглебском монастыре.

13. Церковь св. Ивана Евангелиста (деревянная).

В Глухове

14. Успенский собор Глуховского женского монастыря (1692).

В Густыне

15. Трапезная церковь Густынского монастыря.

В Лубнах

16. Трапезная церковь Мгарского монастыря.

В Рыльске

17. Церковь св. Ивана Крестителя (деревянная).

В Макошино

18. Церковь св. Николая в Макошинском монастыре.

В Дегтярах

19. Покровская церковь.

В Праче

20. Церковь.

В Думнице

21. Соборный храм Рождества Богородицы (1698), а также здания Думницкого мужского монастыря.

В Любече

22. Деревянная церковь во имя Воскресения Христова (1694), а также здания Любечского Антониевого монастыря.

В Бахмаче

23. Церковь Бахмачского монастыря.

На Стародубщине

24. Церковь Успения Пресвятой Богородицы Каменского Успенского монастыря.

В Запорожской Сечи

25. Церковь Покровы Пресвятой Богородицы (1693).

В Новобогородицкой крепости

26. Церковь Пресвятой Богородицы

Кроме того, гетман позаботился о реставрации Кирилловской соборной церкви Кирилловского монастыря, Успенского главного храма и Троицкой церкви Киево-Печерской лавры, Софиевского собора, Михайловского Златоверхого монастыря. Он также завершил начатое Иваном Самойловичем строительство Троицкого собора в Чернигове и соборного храма Мгарского монастыря.

Горькие реалии зависимости от Московии, пребывание в напряженном ожидании нашествия ордынцев с Крыма, корыстные посягательства Польши на территорию гетманата постоянно вынуждали гетмана и старшины обращаться к небесам. В Крупицком Батуринском монастыре, расположенном близ гетманской столицы, гетман говел, постоянно принимал участие в крестном ходу 9 мая. В этот храм настоятели назначались по согласованию с ним. В 1704 г. архимандритом монастыря стал Одорский. Он упоминается в универсале Мазепы за 1702 г. как ректор Киево-Могилянской академии и игумен Братского монастыря.

В 1700 г. Мазепа попросил монахов Крупицкого Батуринского монастыря перевести для него и для мирян толкование Григория Двоеслова на книгу Иова. Вскоре он вышел из печати под названием «Толкование Григория Двоеслова на книгу Иова за щастливого владения Его Царскаго Пресветлаго Величества войска Запорозскаго обоих стран Днепра гетмана ясновелможнаго его милости пана Иоанна Стефановича Мазепы его же коштом и иждивением преведеся сия духовная книга на спасение его и всех чтущих и пользу приемлющих от нея».

Черниговская и другие типографии на средства Мазепы отпечатали несколько изданий Евангелия, которые он дарит при случае Мгарскому монастырю, православным Сирии (на арабском языке), Верхратскому монастырю близ Равы-Русской (во время пребывания в 1704 г. на Правобережье «в обозе») и другим религиозным учреждениям. Источники сообщают о передаче Стефаном Яворским в дар Благовещенскому монастырю мазепинское Евангелие.

Из предисловия к Евангелию «Апракос» (типография Печерской лавры, 1707) узнаем, что его основу составила старинная рукопись, подаренная гетману архимандритом из Святой Афонской горы. Как «Церкви Православной Восточной Благочтивий сын» Мазепа попросил митрополита Варлаама Ясинского проверить текст реликвии и поручил печерскому архимандриту Иосифу Кроковскому его перепечатать. Упомянутое подтверждает широкие культурологические и образовательные интересы гетмана, является убедительным аргументом его неравнодушия к писательству и литературе.

Искреннее взаимопонимание Мазепы с литераторами происходит, прежде всего, на почве тонкого ощущения гетманом их стихов, его понимания ценности поэтического слова. Вместе с тем он как поэт проявляет свои способности намного сильнее, мощнее, чем современники. Его «Дума» – лаконичный патриотичный манифест, в котором образно передан дух и разногласия жизни в Украине на рубеже XVII – XVIII ст.:

 «Все покоя искреннее хотят,

Но ни в един гуж тянут,

Тот направо, тот налево,

А все братья, то-то диво!

Не же, любви нет согласия

От Желтой взяв Воды;

От несогласия все пропали,

Сами себя завоевали

Ей, братья, пора знать,

Что не всем нам пановать,

Не всем дано все знать,

И речами керовать!

На корабль поглядим,

Много людей насчитаем:

Однако стырник сам керует,

Весь корабль управует;

Пчелка бедна матку мает,

И ее же послухает.

Сжалься, Боже, Украины,

Что не вместе мает сыны!

Един живет ис поганы,

Кличет: «Сюда Атаманы!

Идем матки ратовати,

Не дадим ей погибать!»

Второй Ляхам за грош служит,

По Украине и тот тужит:

«Мать моя старенька!

Почему ты весьма слабенька?

Разные тебя растрепали,

Когда аж по Днепр Туркам дали,

Все-то, фортель чтоб слабела,

И  в конце сил не имела».

Третьей Москве юж голдует,

И ей верно услугует;

Тот на матку нарекает,

И недолю проклинает:

«Лучше было не родить,

Нежели в таких бедах жить!

От всех сторон враждуют,

Огнем, мечом разрушают,

От всех нет желательности,

А ни слушной учтивости;

Мужиками называют,

А подданством упрекают.

Зачем ты братьев не учила,

Зачем от себя их пустила?

Лучше было пробовать,

Вместе лихо отбывать!

Я сам бедный не одолею,

Разве тяжело завоплю:

Ей, Господа Генералы,

Почему же так спали?

И вы, Панство Полковники,

Без никакой политики,

Возьмитесь все за руки,

Не допустите горькой муки

Матке своей больше терпеть!

Нуже врагов, нуже бити!

Самопалы приобретайте,

Острые сабли добывайте,

А за веру хоть умрите,

И вольности бороните!

Пусть вечная будет слава,

Же през шабли маем право!»

«Дума», которую архимандрит Никон[16] дал прочитать Василию Кочубею со словами, что «ту песню скомпоновал он, Гетман», по счастливому стечению обстоятельств не стала обвинением в адрес Мазепы, а наоборот, – очень ценным документом, который открыл для нас поэта. Современникам он практически был неизвестен. Высокая должность не позволяла ему выражаться стихотворными строками о сокровенном и наболевшем открыто. Поэтический талант, однако, нуждался в реализации. Произведения гетмана были знакомы народу большей частью как народные песни.

Сколько их принадлежит перу Мазепы, неизвестно. Автор анонимной «Истории Русов» считает, что «песен, скомпонованных гетманом с аллегорическими выражениями», было много и последнее просматривается «особенно из песни, так называемой «Чайки», что означает страждущую и угнетаемую Малороссию.

Есть несколько вариантов этого произведения, помещенного в песенном сборнике конца XVII – начала XVIII ст. Исследователь Е. Пеленский считает, что мазепинский текст такой:

«Ой беда, беда

Чайке-небоге,

Что вывела деток

при битой дороге...

            Киги! киги!

Взлетев вверх,

Пришлось утопиться

В Черном море.

             Киги!

Рожь поспела,

Дело подоспело,

Придут жнецы жать,

Деток забирать...

           Киги! киги!

Взлетев вверх,

Пришлось утопиться

В Черном море.

            Киги!

Ой, чайка вьется

Крыльями бьется!

Чего же ей летать?

Чего же ей кричать?

Киги! киги!

Взлетев вверх,

Пришлось утопиться

В Черном море.

             Киги!..

Как ей не кричать,

Как ей не летать?

Детки маленькие,

Она же им мать!..

            Киги! киги!

Взлетев вверх,

Пришлось утопиться

В Черном море.

             Киги!

Ой, дети, дети,

Где вас девать?

Или мне утопиться,

Или с горя убиться?

             Киги, киги!

Взлетев вверх,

Пришлось утопиться

В Черном море.

             Киги!..»

В трагическом образе чайки-матери является Украина, детей которой жнецы – крымчаки, поляки, московиты – истребляют в беспрерывных войнах-жатве. Этот идейный мотив, учитывая автономию Гетманщины в составе Московии, был крамольным. Однако в форме многозначительного образа у него был шанс на распространение в народе без последствий для исполнителей.

В рукописном сборнике приказного гетмана Павла Полуботка среди документов 1710 г. найден псалом, который исследователи также приписывают Мазепе:

«Бедная моя головонька,

я на свете сиротонька:

Ни матушки, ни отца,

к кому же я приклонюсь?

Приклонюсь к Исусу,

Он же мне отец и матуся,

Он же мне радость и утеха,

тем избавлюсь всего лиха.

Но лихо, беда повсюду,

Ненавидят злые люди.

Ни радости, ни покоя,

только грусть с бедою.

Один другого принимает,

а на славе забивает,

Однако о этом я не радею,

на Исуса надеюсь!

Тот враг моих все советы

вскоре может разорить,

Не даст мне погибать, в печалях унывать.

Теперь правда лежит вдоле,

а неправда в доброй воле;

Теперь любви нет и мало,

так как на свете все плохо стало.

Боже, дай нам любовь иметь,

а имя Твое хвалить,

Пока на суде страшном

узреем Твой свет преясный.

Там нам, Бог, даруй бить,

лицом к лицу Тебя зреть».

В конце 1707 г. умерла мать гетмана и, по нашему мнению, это стихотворение под впечатлениями ее похорон мог действительно написать Мазепа. Упоминавшийся выше Е. Пеленский находит немало общих элементов в этом псалме и «Думе», других произведениях (эпитет «бедный», фраза-идея «Теперь правда лежит вдоле, а неправда в доброй воле» и т.п.).

Написанное гетманом, дошедшее до наших дней, количественно незначительно. И все же оно является драгоценным духовным достоянием, которое на рубеже XVII – XVIII ст. стало значительным вкладом в литературу того времени. Слово гетмана-патриота, вопреки всем запретам, жило в народе.

Раздел 17

ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ

Какие бы важные действия не совершал тот или иной государственный деятель, его авторитет в значительной мере зависит от личных моральных принципов. А именно эта сторона жизни гетмана наиболее уязвима. Документальные свидетельства касательно самого сокровенного, интимного Ивана Мазепы пропетровская историография трактовала как разоблачающий материал и сполна использовала для ославления правителя Украины. Таким образом, несмотря на его политическую реабилитацию, в сознании масс инерционно сохраняется отрицательное восприятие неординарной исторической личности, трактовка Мазепы как «гетмана-ловеласа». Его личная жизнь, как свидетельствуют документы, сложилась не совсем удачно, даже трагически.

В 1674 г. у Мазепы была жена в Корсуне. Как посла в Турцию от гетмана Петра Дорошенко в июне его захватили в плен запорожские казаки.

Из царской грамоты узнаем, что Мазепе по возвращении из Москвы того же года «жить... велели с женою и с детьми при своих добрах на сей стороне Днепра». О жене будущего гетмана Украины сохранилось очень мало свидетельств. Известно, что при гетманстве Ивана Самойловича (Мазепа был тогда в военном походе) она, «асаулкою енеральною будучою», судилась с Боровской «пред бунчучним енералним К. Голубем о тую синожать, же стадом было Мазепиным выбито и по наказанию правном (судебном. – Авт.) Мазепиха на своих сеножатях взамен травы средства давала».

Гамбургская газета «Гисторише Ремарке», приводя 27 ноября 1703 г. биографию Мазепы, отмечает, что он был женат на богатой вдове, которая умерла в 1702 г., и «...имел только дочку, которая очень скоро ушла из жизни». Нами в синодике Крупицкого Батуринского монастыря была найдена поминальная на «род его милости пана Иоанна Мазепы». На первом месте в ней имя отца Стефана, а дальше идут имена Евдокии, Варвары, Татьяны, Елены, «младенцы» Варвара, Иван. Это, очевидно, все ближайшие родственники Мазепы, которые или умерли от мора, или, скорее всего, погибли на Правобережье во время сокрушительного нападения татар 1674 г. Как известно, в 1700-х гг. у гетмана уже не было потомков.

Можем допустить, что Елена была первой женой будущего гетмана. В 1663 г. Мазепа вносит во Владимирские актовые книги грамоту, полученную от Яна Казимира. В то время владимирским судьей был пожилой муж Елены Загоровской. Вероятно, именно тогда и вспыхнул конфликт, связанный с пылкой взаимной любовью Мазепы и красивой шляхтанки, завершившийся ее разводом с судьей.

Однако очень серьезным аргументом, проясняющим личность жены гетмана, являются свидетельства старожилов от 1729 г. о том, что Смяч и Конотоп гетман «отдал... своему пасынку Криштофу Фридрикевичу». Таким образом, если это не просто какой-то родственник гетмана, то вполне возможно, женой Мазепы была Анна Половец, дочь белоцерковского полковника Семена Половца. Она еще в 1650-х гг. вышла замуж за полковника Самуила Фридрикевича. Единственное, что настораживает в этой версии – это разница в возрасте между вдовой и Мазепой. Так, в 1653 г. Анна и Фридрикевич уже состояли в браке. В документе за этот год о нем говорится как о «полковнике давнем». Следовательно, ему должно бы быть 35 – 40 лет. Если Анне к тому времени исполнилось 19 – 20, что маловероятно, то и тогда она была бы старше на 5 – 6 лет Ивана Мазепы. Правда, именно разница в возрасте между ним и вдовой могла стать главной причиной смерти их поздних детей.

После 1702 г. 63-летний гетман остался один, не имея прямых потомков. Естественно, что после смерти жены гетман-вдовец имел право подумать о своей личной жизни и прежде всего о наследнике. Ведь род Мазепы по его линии мог прерваться. Нужно отметить, что гетман выглядел очень молодо. Французский посол Жан де Балюз, встречавшийся с ним в 1704 г. в Батурине, так описывает его: «Вид у него суровый, глаза блестящие, руки тонкие и белые, как у женщины, хотя тело его крепче, чем тело немецкого рейтара, наездник из него знаменитый».

Участник шведского похода в Украину Густав Адлерфельд увидел гетмана «в возрасте 64-х лет, среднего роста» (в 1708 г. ему на самом деле было 69 лет), он «очень стройный, с суровым взглядом, носит усы по польской моде, приятный характером и очень увлекает своими жестами».

Неизвестный шведский старшина в своих заметках о Мазепе отмечает, что «наши глаза пленили его белые руки, тонкие, полные грации, и его гордая голова с белыми буклями, длинные обвислые усы, а свыше всего этого величественность, чувство достоинства и суровость, которую смягчала элегантность». Даже в таком возрасте, как созналась госпожа Сенявская французскому послу в Варшаве Францису Бонаку, он «привлекает легко к себе своими чарами женщин».

В 1704 г. гетман сделал свой выбор – его избранницей стала дочь Генерального судьи Василия Кочубея Мотря, которой к тому времени исполнилось лет 18 – 22. Разница в возрасте между ними была впечатляющей. Однако те, кто обвиняют Мазепу в блуде, не учитывают одну важную деталь: гетман добивался руки девушки, которая отвечала ему взаимностью. Понять молодую Кочубеевну нетрудно: Иван Степанович был для нее олицетворением мудрости, уважаемым всеми человеком. Крестный отец, часто гостивший в доме Кочубеев, мог обворожить девушку и знанием языков, и собственными стихами. Язык его писем к ней нежен и трогателен. «Счастливые мои письма, что в ручках твоих бывают, нежели мои бедные очи, что тебя не созерцают», – писал он Мотре.

Трагически сложились взаимоотношения юной Кочубеевны с гетманом. Родители девушки, узнав о намерении Мазепы жениться на их дочери, категорически отказали ему. Узнав об этом, Мотря сбежала в гетманский дворец. Мазепа, однако, вынужден был отправить ее домой. В письме к любимой он объяснил свои действия так:

«Мое сердечко! Загрустил, услыхав от девки такое слово, же В[аша] М[илость] зло на меня держишь, иже В.М. при себе не задержал, а отослал домой. Уважь сама, что бы из того вышло. Первое, что бы твои родственники по всему миру разнесли: же взял у нас дочь ночью насильно и держит у себя вместо наложницы. Другая причина, же держа В.М. у себя, я бы не мог никак выдержать, да и В.М. также: должны были бы с собой жить так, как малженство говорит, а потом пришло бы неблагословение от Церкви и клятва, чтобы нам с собою не жить. Где бы я на тот время делся. И мне бы из-за В.М. жаль, чтобы на потом на меня не плакала».

Вопреки такому благородству влюбленного, Кочубеи все же наделали в гетманской столице «гвалта». Любовь Федоровна, мать Мотри, обвиняла гетмана в том, что он «знасиловал блудом» ее дочь. Эти горячие эмоциональные высказывания были восприняты как достоверный факт многими историками. Так, П. Крапива в своей работе отмечает, что Мазепа обесчестил девушку, лишив ее девственности. На самом деле ничего подобного не случилось. Дочь Кочубеев по просьбе Мазепы вернул родителям русский полковник Григорий Анненков. Гетман был высоконравственным человеком, он не мог пойти против Бога и традиций. Как видно из его писем, планы относительно законного сочетания с Мотрей он строил. В одном из летописей речь идет о том, что Мазепа просил у «малороссийских архиереев и от греческих патриархов разрешения на брак». Но до этого дело не дошло, поскольку прежде всего он не получил согласия Мотриного отца.

Девушка от того была в отчаянии. Из доноса Василия Кочубея на Мазепу видно, что чувство гетмана к его дочери он трактовал как «чародеяние», от которого она «возбиситися и бегати, на отца и мать плевати». Кочубеевна впервые влюбилась, и сопротивление родителей, препятствия в осуществлении желаемого лишь обострили ее чувства.  Убежав из дома к Мазепе, она в гетманских покоях поклялась ему: «Пусть Бог неправдивого карает, а я, хоть любишь, хоть не любишь меня, до смерти тебя, подлуг слова своего, любить и сердечно любить не перестану, назло моим врагам».

Сердечные порывы девушки жестоко унимала мать. Дома Мотрю не только стыдили, но даже «пытали». Об этих издевательствах узнал Мазепа. «Знал бы я, как над врагами отомстить, только ты мне руки связала», – отмечает он в одном из писем.

Его пылкую любовь в 65-летнем возрасте («еще никого на свете не любил так») к юной девушке можно понять как потребность одинокой страстной поэтической души, которая и в годах не заскорузла, по-молодецки бурлила. Мазепа словно бросил вызов миру, собственной старости, и его чувство нашло отголосок в юной душе.

Вместе с тем его стремление соединить законным браком свою судьбу с Мотриной воспринималось Кочубеями с осуждением, как несерьезный легкомысленный шаг старого влиятельного человека, и вдобавок давнего друга их семьи.

Кочубей, в письмах к гетману отмечает, что не хотел бы «быти в таких реестре, котории для якого своего пожитку дочки свои вдаючи ку воли людской», т.е. ради собственной выгоды жертвовать добрым именем ребенка. На это Мазепа, отвечая, упрекает ему метафорически: «Утекала Святая Великомученица Варвара пред отцом своим, Диоскором, не в дом Гетманский, но в подлейшее место, между овчари, в розсилини каменния, страха ради смертнаго».

К своему доносу Кочубей добавил письма гетмана к Мотре, а также собственное обвинение, будто Мазепа обещал дочери 10 тысяч червонцев золотых, только бы она вышла за него.

Названная сумма – несомненная фантазия. Нужно заметить, что письма к Мотре генеральный судья использует как компромат против гетмана, пытаясь доказать, что Мазепа пренебрегает христианской моралью, а потому его обещания ничего не стоят.

Есть несколько версий дальнейшей судьбы избранницы гетмана. Пересказы о ее затворничестве на полтавском хуторе Искры, самоубийстве (утопилась в батуринском пруду), сумасшествие, пребывание монахиней в Пушкаревском монастыре близ Полтавы, в основном, имеют литературное, народно-мифологическое происхождение.

П. Крапива считает, что в 1707 г. Мотря вышла замуж за генерального судью Василия Чуйкевича, писатель Б. Лепкий – за Ивана Чуйкевича. Действительно, генеральный судья[17] в 1707 г. женил своего сына Семена Чуйкевича на одной из дочерей Кочубеев. В «Родословной дворян Чуйкевичей» отмечается, что это была Мотря, крестница Мазепы. А. Лазаревский подверг сомнению это утверждение. Попробуем более детально рассмотреть упомянутое.

Во время допросов генерального судьи в 1708 г. следователи выяснили, что он имеет:

– двух сыновей (Василия и Федора);

– старшую дочь «за Рабеленко»;

– вторую дочь «за покойного господина Обидовского»;

– дочь за Забилой;

– первую дочь «девицу» (?);

– дочь Мотрю («вторую дщерь мою, девицу», «дочки малой»).

За Ивана Обидовского вышла замуж[18] Анна Кочубей, за Василия Забилу – ее сестра Мария (умерла приблизительно в 1707 г.). Известна еще Прасковья, в 1717 г. вышедшая замуж за Федора Сулиму. Мотря не могла быть «за Рабеленко», так как в контексте свидетельств Василия Кочубея речь идет о том, что за него вышла замуж какая-то старшая дочь. Возможно, это была Екатерина, о которой ведет речь в своих исследованиях А. Лазаревский.

В своем доносе Кочубей, вспоминая 1704 г., пишет о Мотре как о «второй дщери моей, девице». Итак, к тому времени одна его дочь, немного старше Мотри, была не замужем. Из документов известно, что в октябре 1708 г. «госпожа Прасковья» проживала вместе с матерью в Батурине.

В 1707 г. «дочери меньшой» Кочубей дал приданое «1000 золотых, да зятю... 1000 ефимков, 1500 червонных, серебра с 40 гривен в разных вещах». Генеральный судья далее уточняет, что ее «выдал за Чюйкевича».

Зятем его стал Семен Чуйкевич, сын реента военной канцелярии Василия Чуйкевича, в 1708 г. ставшего генеральным судьей. В 1744 г. Мотриному мужу было, по его словам, больше 70 лет, таким образом, в 1707 г. ему было 35 – 37 лет. Вероятно, что в таком возрасте он женился во второй раз. «Екатериной называет Семен Чуйкевич первую свою жену в «сказке» о своих службах», – отмечает А. Лазаревский. Однако это не означает, что она обязательно была Кочубеевной, как делает вывод историк.

Иван Мазепа неохотно соглашается на свадьбу Мотри с Семеном Чуйкевичем, даже советует генеральному судье повременить: «Как будем с Ляхами в единстве, тогда знайдется твоей дочке жених с той стороны Лядской знатный какой шляхтич, который твоей фортуне доброй будет опорой». 18 мая 1707 г., на второй день после этого разговора, Кочубей и Чуйкевичи спешно обвенчали детей.

Дальше Василий Кочубей доносит: «В четверток, мая 29, присказал Его Милость, абы дочка моя, девица посватанная и звенчанная, прибыла к нему на Гончаровку у кумовство, для крещения девчины жидовки (некотории повидают, же была уже и крещена). Там, меючи у себе дочь мою на обеде, говорил ей же: «Москва мает у крепкую работу взяти всю Малороссийскую Украину». Логика подсказывает, что Мазепе не было никакого смысла препятствовать свадьбе Кочубеевны и Семена, исходя из мотивов приближения войны или возможности выбора для нее лучших женихов. Ведь Василий Чуйкевич принадлежал к его ближайшему окружению. Запрет ему родниться с генеральным судьей – бессмысленный и абсурдный. Если же допустить, что Кочубеи отдавали за Семена Мотрю (а так оно, по нашему мнению, и было), то негативная реакция на это Мазепы и дальнейшее его «кумовство» вполне понятно. Не мог гетман как человек согласиться с выбором ее родителей, пытался остановить нежелательное для него действо.

В 1708 г. и, как позднее вспоминал в одном из документов Семен Чуйкевич, «того же времени и я будучи оного Кочубея зятем, за верность монаршую, в той же справе тяжкую неволю, кайданы и много страдания терпилем от Мазепы, перве в гор. Батурине, потом – в Белой Церкви, куда также в кайданах и з великою нуждою припроважений былем».

Семен Чуйкевич управлял с 1728 г. вместе со Степаном Тарновским генеральной канцелярией, был назначен в числе «искусных и знатных персон» для перевода «правных книг». Итак, это был человек высокообразованный, авторитетный.

В 1730 г., согласно выборам старшины Нежинского полка, он становится полковым судьей. Об этом говорится в гетманском универсале от 7 июля: «А по выбору старшин написан в судьи бунчуковый товарищ п[ан] Семен Чуйкевич и просил, чтоб оного господина Семена Чуйкевича определить в полк нежинский судиею полковым... прето мы, по монаршим указу и выбору старшинскому, из полка нежинского нам поданом, яко определили его господина Семена Чуйкевича судиею полковым нежинским, на что дан наш особливый универсал».

Позднее один из потомков Кочубеев в опубликованных в конце XIX ст. записках[19] отмечал, что Мотря «совсем не обезумела от любови к старику Мазепе, а наоборот – вышла замуж за полковника Чуйкевича». Хотя здесь и спутаны должности полковника и полкового судьи, все же верно передан ее дальнейший выбор.  Была ли счастливой семейная жизнь Чуйкевичей, не знаем. Вероятно, нет. С 1733 по 1736 гг. игуменьей Нежинского женского монастыря была Мелания[20] Чуйкеевна, которая после тяжелой болезни умерла 20 января 1736 г. Возможно, это была Мотря. В 1738 г. Семен Чуйкевич женился (кажется, в третий раз) на вдове роменского мещанина Кристине.