Неизменность Бога

Вера противоречива по сути, и горе верующим, которые этого не понимают — ведь они являют неверующим не совсем адекватный образ веры, когда рисуют Церковь зданием, похожим на громаду КГБ в центре Москвы.

Вера противоречива по самой сути. Атеисты эту суть не воспринимают, а то бы они придирались не к мелким противоречиям в религиозных текстах. Когда Иисус праздновал Пасху, сколько было мира у жён-мироносиц, попал ли Иуда в Пилата, бросая кошелёк с деньгами, как сообщает Матфей, или не попал, как сообщает Марк, — это всё малоинтересные детали.

Существенное же противоречие вот, к примеру. Бог — «неизреченен, недоведом, невидим, непостижим, присно сый, такожде сый». Это слова из самых главных молитв литургии.

Позвольте, но если Бог «невыразим» («неизреченен»), то как мы можем говорить об «откровении Божием»? Если откровение — то Бог выразим, откровение и есть выразимость Бога в словах и делах. Ну не называем же мы человека откровенным, если человек ничего не говорит, даже жестами, даже взглядом?!

«Недоведом» — то есть, непознаваем. Ещё одна принципиальная характеристика Бога Библии. Можно познать идола — пощупать, сфотографировать. Но нельзя познать настоящего Бога, Бога не людьми сотворённого, а сотворившего людей. Картина не может познавать художника!

Конечно, противоречие разрешается не тем, что мы опускаем Бога до уровня идола — мы поднимаем человека до его истинного уровня, уровня «образа Божия». Бог непознаваем — но образ Божий в человеке познаваем и способен познавать Бога. Бог не может открыть Себя никому и ничему — но человек это не только «кто» и не «что», человек ещё и образ Божий, и вот образу Божию Бог открыться может. Насколько мы принимаем это откровение, настолько мы открываем в себе образ Божий и становимся этим образом.

О противоречии между невидимостью Бога и иконой столько уже сказано, что повторяться бесполезно. Непредубеждённый это противоречие видит и ценит как глубоко позитивное и творческое.

А вот совершенно загадочное «присно сый, такожде сый» заслуживает особого внимания. Это выраженное языком античной философии такое свойство Бога как неизменность. В языках, восходящих к латыни, «иммутабильность». Тут «mute» — это ровно то же mute, которое часто встречается в аудиоплейерах и означает «изменение громкости».

Ветхий Завет упоминает неизменность Бога, но чем более Ветхий, тем чаще говорится о Боге очень даже изменяемом. Например, Бог раскаивается, что хотел погубить человечество за грехи, насылая потоп. Это — изменение воли Божией, как и для человека покаяние — это изменение. Собственно, «покаяться» только в русском языке абсолютно непонятное слово, а в большинстве других оно так или иначе связано именно с «изменением». В новой латыни — английском — это «изменение ума», «to change one's mind».

Бог изменяется — но Бог не изменяется. Он изменяется в частностях, но не в главном. Главное в Боге — что Он есть любовь. Человек это «я мыслю, следовательно я существую». Бог — «Я люблю, следовательно, творение существует». Бог изменяет решение уничтожить людей, потому что Бог не изменяет Своей любви к людям, включая даже и нелюдей.

В Ветхом Завете неизменность Бога это не только верность Бога любви Божией — это ещё свойство Бога, отличающее истинного Бога от ложных, рукотворных. Что сделано руками — это вещь, это портится со временем. Бог — не портится. С точки зрения язычника, конечно, это всё софистика вроде платья голого короля. Придумали себе невидимого Бога и каждого, кто в Него не верует, обзываете идиотом! Замечание совершенно верное, и противопоставить ему нечего, кроме веры. Зато уж эту веру Бог так ценит, что ради верующего и умереть готов — и умирает.

Тут и начинается ещё одна, специфически христианская проблема. Умирает Сын Божий — но если у Бога есть Сын, значит, Бог изменился хотя бы один раз, когда стал Отцом. Сколько крови пролили христиане, обсуждая эту тему! О богословских трактатах уж и помолчим… В молитвах литургии вера в то, что существование Сына не означает изменчивости Отца, вера в то, что Сын был всегда, что Бог не изменился, когда Сын стал человеком, выражена словами «непреложно и неизменно был еси человек».

Конечно, не богословы виноваты в том, что под предлогом защиты неизменности Бога велись войны между народами. Богословов использовали. Сегодня тоже в любой момент политики могут нарыть у современных богословов столько оправданий для войны, что мало не покажется — но не богословы будут виноваты. Можно эти оправдания и у филателистов позаимствовать, и у кулинаров. Вон, американцы считают, что яйца надо хранить в холодильнике, а британцы — нет.

Вина богословов в другом — что они постепенно стали описывать Бога преимущественно как предмет, объект, вещь. Николай Бердяев назвал это «объективацией». Тут уже «иммутабельность» стала обозначать нечто абсолютно механическое. Чётче всего это сформулировал Фома Аквинат: во всякой вещи есть потенциал к изменению, но у Бога этого потенциала нет. Бог реализовал весь Свой потенциал на сто процентов! А поскольку «изменение» есть реализация потенциала, перевод потенциального в актуальное, возможного в реальное, то Бог неизменяем.

Рассуждение, к которому приложим анекдот о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне, которые летят на воздушном шаре, не зная, где, и вдруг видят человека в поле. «Где мы?» — кричит Ватсон. «Здесь!» — откликается человек. «Это программист, — грустно отмечает Холмс. — Ответ абсолютно точен и абсолютно бесполезен».

Да, Бог не таит в Себе неиспользованных возможностей — и в этом смысле не изменяется. Но дело в том, что в понятие «актуального» входят две совершенно разные сферы. Одна — материальная, другая — духовная. Одна — мёртвая, другая — живая. Для мёртвого, материального изменяться означает умирать. Гора распадается на песчинки, вселенная вообще уже почти распалась и теперь эти песчинки разбегаются друг от друга… Ужас! Но для живого не изменяться — означает быть мёртвым, а жить — означает изменяться. Любовь, доброта, творчество, — все это «изменения». С точки зрения мёртвой материи — ужас-ужас-ужас! Лучше смерть! В крайнем случае, вморозиться в Снежную Королеву — вот уж богиня, которая неизменяема во всех смыслах.

В современной христианской культуре нет-нет, да и встретишь очень малоприятную мутацию учения о неизменности Божией — мутацию внутри протестантизма, уже — внутри кальвинизма, но не чуждую и любому христианскому ханже. Эта мутация верует, что, если Бог не меняет Своих решений, то и человек не должен изменяться! Первосортный фундаментализм, отменная реакция в худшем смысле слова. В сущности, это образец неизменной верности бесчеловечности и способности изменить откровение Божие в пользу садизма. Сказано «не убий» — так размажь по стенку девушку, желающую сделать аборт, и врача, который сделает ей аборт, и политика, который разрешит врачу делать аборт. Ну и, конечно, убей — убей в виде смертной казни, в виде войны, а если обстоятельства сложатся благоприятно, но, по Библии, забросай камнями до смерти колдунью, гомосексуала и прочую нелюдь. Чудный мир неизменного людоедства! Антропоформизм в чистом виде, когда Бога представляют себе в виде бессердечного отца семейства, который держит в страхе всех домашних.

Бог неизменяем как объект, но изменяем как живая Любовь. То, что для человека изменяемость это прежде всего — распад мёртвого, а не торжество любящего, это проблема человека и его падшего сердца. «Изменить жене» обязательно означает сделать что-то дурное. А если человек изменит жене с Богом? Обретёт веру? Он что, бросит жену? Напротив! Он изменит жене, став более мужем, став более любящим, доверяющим, надеющимся! Нельзя служить двум господам, но служить Господу — означает не изменить другим людям, а стать по-настоящему им верным, служить им не как господам, а как любимым друзьям, как детям Божьим, как братьям и сёстрам в Боге.

Бог изменяем — поэтому человек способен измениться. Конечно, повторим Паскаля, такой Бог — не Бог философов и учёных, а Бог Авраама, Исаака и Иакова. Сказал убить сына — но не дал убить сына. Изменил? Изменился? Нет! Помог измениться.