Кто был Всем, стал Никем

«Мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа» (Рим. 5, 1).

«Через Иисуса Христа» — не очень понятный оборот. Основа сравнения понятна, ведь мы можем получить через почтальона или знакомого посылку, через учителя знания. Но мир с Богом?… Основной вопрос атеизма: какая связь? С почтальоном меня связывают руки, с учителем уши, а Иисусом?

Ни с почтальоном, ни с учителем меня на самом деле ничего не связывает. Я связан с тем, кто послал посылку, потому что мы оба люди. Посылку я могу получить и через беспилотник. Я связан с миром, который познаваем. Знания я могу получить и без учителя.

Иисус — не посредник, не почтальон-вестник, не учитель-наставник. Если бы Он был этим, можно было бы без Него обойтись. Иисус — Отправитель посылки, Который взялся Сам её доставить. Иисус — Знание, которое взялось побыть учителем. Иисус — Судья, Который стал не то, что адвокатом — сел ко мне в клетку подсудности.

В течение тысячелетий человек отождествлял себя с тем, что он ест, потребляет. Все похоронные ритуалы строились и строятся на символическом переносе нужного для временной жизни — в жизнь вечную, которая оказывается всего лишь бесконечной временной жизнью.

«Через Иисуса» есть отречение от всего этого. Человек не зависит от еды, от еды зависит не человеческое в человеке, а животное. Человек не определяется материей и временем, через еду, материю и время осуществляется прах в человеке.

Чтобы примириться с Богом, нужно отмириться от не Бога. Не начать войну с материей — зло не в ней, но не считать, что через материальное приходит к нам то, что есть собственно «я». Тогда и Страшный Суд становится не распределением вечной еды и вечного голода, а общим с Христом побегом от жрачки и голода.

Чтобы примириться с Богом, нужно стать собой. До этого ещё очень далеко. В конце концов, нужно очень опуститься духом, чтобы считать себя материальным существом. Обычно мы возвышеннее и определяем себя по социальному положению, культуре, национальности, родству, через это получаем свою «идентичность», сознание себя. Но и это — всего лишь сухая корка времени, а не вечность. Не смерть, но и не вечная жизнь.

Мы ведь совсем недавно всерьёз делились на императоров и крепостных, на служащих и рабочих. Придавали этому огромное значение, душу в это вкладывали — если я не тайный советник, то кто ж я? есть ли я?!  Сегодня мы понимаем, что это такое же странное явление, как считать себя прежде всего пассажиром, потому что я на работу в метро приехал. Гордиться тем, что я — пассажир! Я — русский!!

Мы и сегодня ещё не вполне поняли, что национальность такой же мираж как титулы, классы, касты. Мы уже начали подозревать, что еврея и грека, мужчины и женщины нет не только во Христе, но и в повседневной жизни. А ещё предстоит узнать, что смешно определять человека через родство — внук, правнучка, прадед, брат, сестра. Через это мы получаем не более, чем через капельницу, и жить всё время под капельницей печально, даже если портативная на поясе висит. Даже «муж», «жена» — очень важно для закона человеческого, в больнице или на кладбище при дележе наследства, но это полный нуль для вечной жизни, что и пытался сказать Спаситель фразой про «не женятся и не выходят замуж». Эти слова — нулевые именно потому, что любовь — не нуль. Это не означает, что не надо есть, не надо заключать браки, — надо просто чётко сознавать, что мы делаем. Нечто важное для меня как субъекта экономического, сексуального и т.п., но не для меня как собственно меня.

Не надо упрекать сегодняшний мир в атомарности. Надо его упрекать, что он недостаточно атомарен. Мы всё ещё норовим слипнуться с другими и через это получить смысл жизни, представление о себе, душевную зрелость. А это — через Христа, и не через слипание со Христом, а через веру в то, что Он имеет отношение к нам и к Богу, а не просто фиалка в проруби. Это именно вера, не знание. Но считать себя человеком — тоже вера, да ещё и надежды изрядно нужно.

Иисус — Бог, Иисус — человек. Но не тот человек, которыми были Его современники и какими остаёмся и мы, к сожалению. Иисус — человек-никто, человекоатом, и в каком-то смысле именно о Нём можно сказать «не Бог, не царь и не герой». Он свободен от всего внешнего, социального, невечного. Именно об этом — «зачат Духом». Кто любит — тот Ему и мать, и братья, и сёстры, и даже Отец. Вот — «Обожение». Любить того, кто никто. Кто тебе не родит, не постирает, не зачнёт ребёнка, не заработает на квартиру. Это любовь Божия через Иисуса Христа. Любишь так — поздравь себя, ты — Бог во Христе, даже если ты такой любовью любишь всего лишь одного человека. Остальных полюбишь со временем — точнее, с вечностью. Вечность она специально такая… безразмерная… Чтобы всех полюбить.

Мы говорим, что Бог стал человеком — и сопротивляемся этому, потому что знаем, что Бог не может статью частью временного мира, не может стать творением, которое определяется через материальные обстоятельства, через родных, через возраст. Но приходит благодать и мы веруем — нет, не в то, что Бог всё-таки такой самодур, что может стать тем, кем стать не может и не должен — одним из нас. Но Он и не стал одним из нас. Он стал единственным, Он стал не «одним из», а уникальным, определимым не через что-либо земное, и через Себя же, через Бога. Иисус — человек вне всяких определений. Вне всяких координат. Вот победа над овеществлением, над пресловутой объективацией, а попросту — над бесчеловечностью человечества.

Через Христа мы и получаем длящуюся возможность вырваться из лжечеловеческого, не становясь лжебожествами. Бог совершил невозможное, выйдя из Себя, чтобы мы совершили возможное, войдя в себя. Он разделил с нами то, что в нас почти что отсутствует — нашу сущность, нашу единичность, нашу личность, свободную от всяких координат. Он принёс нам спасение от определимости.

Есть богохульство, есть человекохульство, которое тоже хула на Духа Божия: когда мы сводим человека к материальным параметрам, ко временному, к тому, что существует лишь в контактах с другими людьми. А человек нехорошо быть одному, но не невозможно. Создан человек именно одним, единичным. Поэтому ему и хорошо выходить к другим людям — они ведь тоже единичные, они тоже, как и он, в нём не нуждаются и поэтому способны любить его без нужды, без корысти.

Самое скверное, что случается с нами — тоска, уныние до степени опускания рук, когда ничего не хочется и не можется, при абсолютном здоровье, при наличии всего полагающегося — любви, успеха, cмысла — вот это самое скверное есть напоминание о самом драгоценном: о нашем подлинном «я», которому никто и ничто не нужно, кроме Бога, которое через Бога живо.

Это наш Гефсиманский сад, в который превратился райский сад и который через Христа вновь становится раем. Через Иисуса мы обретаем Бога, у Которого была профессия — но Он не был профессионалом. Была национальность — но Он не был еврей. Была религия — но Он не был иудей. Он был Он. Был возраст, но Он не был ни молодой, ни старый. Он был Бог настоящий и человек подлинный. 

Обычно мы пытаемся пройти через эту тоску поскорее, отвлечься делами. А надо остаться в Гефсиманском саду, дождаться, пока нас выведут и поведут судить за то, что мы не встроены в среду. Не надо бояться тоски, надо бояться бодряческого лихачества и сладкоголосого ханжества. Через этот сад — через Иисуса в этом саду — проходит тропинка к любви. Не на горе и не в бушующем море, а в этом саду Бог делится с нами тайной свободы, единственности — и любви. Тайной того, что Царство Божие приблизилось, но оно никогда не будет частью этого мира, не может с ним слиться. Всегда будет зазор и неслипание, неуспокоенность. Царство Божие приблизилось, чтобы  нас вытащить, удалить из мира. Не может быть нам покоя здесь — через Иисуса нас втягивает в бурю Божию. Как бы счастливы мы ни были, главное совершается, когда мы освобождаемся даже от счастья, от определения «счастливый человек», скидываем счастье словно рубашку и начинаем сострадать не проблемам и страданиям людей, а сострадать тому, что человека мучает человечность, мучает и терзает вечность, живущая в нём и несовместимая со временем — сострадать этому и радоваться этому, принимать как благую весть Крест, кладущий конец земному и общему, открывающий вечное и единственное.