Любовь к врагу

Ранее

«Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были ещё грешниками» (Рим. 5, 8).

Заповедь «Не убий», конечно, до Христа не понималась абсолютно. Это видно уже из того, что за убийство полагался суд. За убийство врага государства — в виде ли смертной казни, в виде ли военного «подвига» — полагается не суд, а награда. Суд есть внешний авторитет, государство же по определению есть авторитет-в-себе, суверен, и суда над собой и своими служителями оно не допускает.

Бог как судья допускается государством лишь в качестве ещё одного своего служителя, способного повлиять на тех, на кого не действуют обычные средства. Это — идолопоклонство, попытка манипулировать Богом. Кто пытается манипулировать Богом, тем начинает манипулировать идол. Ханжами манипулирует ханжество. Бог же приходит в мир не как представитель государства, не как судья приходит судить. Бог приходит в мир не судить, а спасать. Обычный судья не должен общаться с обвиняемым, чтобы сохранить объективность. Страшный Судья откладывает суд, чтобы вступить в общение с обвиняемым, стать абсолютно субъективным и этим спасти виновного — даже убийцу, даже палача, даже солдата. Как Он спасает, людям не всегда дано видеть, но дано видеть, чувствовать, как Бог страдает и наслаждается.

Бог наслаждается, потому что любит, страдает, потому что любит. Человек призван стать любовью. Постепенно узнаёт человек наслаждение любви. Это не наслаждение влюблённости, эгоистическое удовольствие от обладания любимым, наслаждение, которое бьёт изнутри.

Наслаждение любви существует вне любящего и этим именно спасает от эгоизма и гордыни. Радость любви светит как солнце и как солнце не поддаётся присвоению, не движется вокруг любящего, а требует от любящего изменить орбиту и двигаться вокруг любви.

Страдание любви, напротив, в человеке как гвоздь, впивающийся в ногу. Даже хуже гвоздя — как песчинка. Гвоздь можно выдернуть, песчинку иногда и не поймёшь, где она. Это приватное, это единственная подлинно частная собственность человека. Это страдание от того, что любимый не совершенен, любимый не Бог. Каждый любимый хоть чуть-чуть, да враг, и то, что «чуть-чуть», лишь больше причиняет боли. Я и сам враг себе, что делает мою любовь к себе болезненной и противоречивой. Только любовь к Богу свободна от страдания, но Бог-то поворачивает нас от Себя к Своим подобиям, к людям, как мы. Он любит людей и страдает от людей. Наше подобие Богу не в том, что мы наслаждаемся, когда любим, а в том, что наслаждение любви — наш гость, а страдание любви — наш хозяин. Мы способны принять страдание и всё же любить, любить вопреки страданию, не благодаря страданию, а благодаря любви и её средоточию — Творцу.