Искушение иметь искушения

«и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь» (Мф. 6, 13).

«Оставь нам долги» и «не введи в искушение». За этим скрывается «должен и могу», «спасение и творчество», «индивидуальность и личность». «Долг» — все то, без чего невозможна жизнь. Должен покормить ребёнка. Должен поесть. Должен быть счастливым или хотя бы незанудным. Должен не обижать людей и не манипулировать ими, не помыкать.

Конечно, бывают искушения не отдать долг. Правда, психологически большинство долгов мы не отдаём «просто так», безо всяких искушений. Просто противно быть должным — проще плюнуть на долг и завалиться на стул перед телевизором. Или с друзьями пиво пить.

Хотя что за друзья для питья пива?! Может, когда говорят о европейском индивидуализме и отчуждённости, имеется в виду именно сужение дружбы до пива? Не знаю, не пробовал, но вдруг похоже на нашу «церковность» — когда пребывания в храме с сотней людей достаточно, чтобы считать себя «членом». Понятно, что нормальные сторонятся храмов и пивных. Телевизор честнее. Если его не включать, а просто зыриться в его экран.

«Могу» — это не «могу сделать должное», а «могу сделать то, чего не должен». Могу станцевать. Могу спеть. Могу путешествовать. Могу сочинить. Могу любить. Я могу бесконечно больше того, что я должен.

Вот здесь и начинаются настоящие искушения. Во-первых, обойтись без «могу», могу сделать возможное плохо, недоделать, могу совершить подмену — назвать «должное» — творческим и, что ещё хуже, наоборот. Во-вторых, я же могу ещё и кое-что вонючее… В сравнении с чем мещанство, буржуазность, верность заветам Ивана Ильича — просто святость. Во всяком случае, не «лукавое», не понерость и не малоизм. Ежели кто не знает, на греческом в Отче наш как раз «понеро», а на латыни — «мало». Латыняне смешные люди — думали, что когда «мало», это «зло». Понятно, почему они вымерли? Правда она в том, что мал золотник, да дорог… Осталось только понять, что это такое — «золотник», найти его и найти на него покупателя и пошли все искушения лесом…

*  *  *

В отличие от хлеба искушения есть всегда, в отличие от царства небесного искушения всегда заметны. Собственно, за искушениями и не видно неба. Вера есть вера в то, что существуют не только искушения и что в строгом смысле слова существует лишь то, что не является искушением. Это именно вера, потому что знание — не научное, для науки нет ни искушений, ни царства — бытовое повседневное знание предельно цинично и описывает мир как набор искушений, в котором свобода есть лишь возможность выбора между искушениями.

Конечно, в молитвенной жизни всякий проходит этап, на котором верится, что Бог может «убрать искушение». Бог так не думает, почему советует тем, у кого такие мысли, либо глаз вырвать, либо искушающий орган отрезать. Скопцы Царства ради Небесного. Ну, боцман, у вас и шуточки… К тому же опыт показывает, что и у слепых, и у евнухов искушений хоть отбавляй.

У Адама с Евой тоже было искушение, почему и потребовалась заповедь. Вернуться в рай не означает избавиться от искушений. Запретный плод висит, он запретен. Рай — не отсутствие плода, рай — плодовитость без зависти. Поэтому Бог может не ввести в искушение, но не может уничтожить искушения — это означало бы уничтожить творение, перестать быть Творцом. Паршивому поросёнку и в Петровки мороз, желающему войти в искушение весь рай — искушение. Собственно, ад и есть рай с точки зрения искушённого наблюдателя.

Иисус не меняет мир, Он меняет точку зрения на мир. Перемена радикальная, не психологическая. Преображение, вознесение, стяжание духа, прозрение, возьми постель свою и лети. Цезарь на месте, искушения рядом, ты видишь всё то же, но — не входишь, потому что ты более не ходишь, а летишь. Летишь, потому что в небе. Ты уже не смотришь на небо снизу, как таракан, на которого опускается тапок. Тебя, таракана, не просто отпустили, а взяли в руку и, оказывается, ты таки можешь лететь. Это посильнее, чем гадкого утёнка в лебеди. Хочется вниз, хочется видеть мир как искушение, хочется твёрдо стоять на лапках, и даже само воскресение из мёртвых тогда представляется возвращением к нормальной тараканьей жизни, только вечной. Так вот нет — Христос воскрес, а не таракан, и Царство — Небесное, а не тараканье, и имя человеку — не таракан, а человек!