Шаманств. Оно же «ханжество», «фарисейство», «отчуждение», «объективация», «имитация». Один литератор видел корень зла в том, что люди не мыслят оригинально, а цитируют, превращают слово в цитату. Проблема в его конкретном случае была та, что он как раз как поэт занимался бесконечным плетением цитат.
Шаманство политическое не там, где якутский шаман идёт на Москву свергать Путина камланием, а там, где на этого шамана глядят с надеждой: а вдруг сможет! Образованные люди всерьёз это обсуждали в 2019 году.
Шаманство в религии одно время — кажется, в 2000-е — стало модно именовать «карго-культом». Кажется, эта мода прошла.
«Шаманство» термин не очень удачный, потому что крепко связан с религией, а шаманство отнюдь не внутри религии гнездится. Чем важнее сфера человеческой жизни, тем больше в ней шаманства. В политике шаманство порождает тоталитаризм. В литературе — графоманство. В искусстве — имитации.
Самая интимная сфера человечности — любовь. Но как же мало понимают, сколько в любви шаманства, ханжества, объективации, омертвления. Конечно, этого опасаются, но вслух врага не называют. Самое большее, начинают бегство из любви в «полиаморию» и прочие странные языковые и поведенческие конструкции, которые дают лишь временное облегчение, но не исцеление.
Секс — шаманство? Формально, да. Апофеоз шаманства. Стремление к духовной жизни без шаманства в точности воспроизводит — на современном языковом этапе — гностическое стремление уйти от секса, победить механичность, «плотяность». От человека соматического к человеку пневматическому. Но человек вновь и вновь оказывается не насосом, пневматика не для нас. Тело не что-то, что можно использовать для внешней цели — а монах точно так же манипулирует телесностью, как и распутник. Оба шаманы, только крутятся в противоположных направлениях.
Спасение от шаманства — в любви, конечно. Только она превращает секс во что-то человеческое. Но «в любви» это не ответ или, лучше сказать, это само по себе шаманство, языковое шаманство. Определение неизвестного через то, что кажется известным (ну, любовь же! любовь так же известна, как морковь), но на самом деле известным не является. Любовь не просто великое неизвестное, любовь ещё и в принципе не может стать «известной», превратиться в нечто, что «извещается», сообщается. Она проживается, живётся, а не сообщается, сообщения лишь проявление любви. Так что, видимо, спасения от шаманства нет — в том смысле, что его нельзя истребить. Не «и ад следовал за ним», а «и шаманство следовало за ним». Истребить нельзя, но освободить себя из-под его власти можно. Теоретически нельзя, а практически можно. Потому что теория — это поведение в одиночку, а практика — это поведение с другим, это коммуникация. Хорошо темперированная коммуникация и превращает животный секс в любовь и наоборот.
Шаманство это феномен, возникающий при потере общения. Всё, что делает Робинзон на необитаемом острове, чистое шаманство; появление Пятницы могло бы стать победой над шаманством, не наступи Робинзон Пятнице на шею. Порабощение производит шаманство как шелкопряд шёлк. Соответственно, свобода от порабощения, свобода не быть рабовладельцем, свобода быть не человеком господствующим, а человеком общающимся, есть путь к отчуждению от шаманства. Парадоксальным образом, быть рабом как раз не такое мощное препятствие для общения, для человечности. Препятствие, и серьёзнейшее — как и нищета, и всякая депривация, всякое лишение — но препятствие внешнее, тогда как быть рабовладельцем есть мощное внутреннее препятствие, объясняющее, почему всё-таки Иисус стоит таким особняком от Сократа, Моисея, Конфуция и Будды, для которых иметь раба не проблема.