«Ибо никто не делает чего-либо втайне, и ищет сам быть известным. Если Ты творишь такие дела, то яви Себя миру» (Ио. 7, 4).
Валентина Кузнецова довольно сердито откомментировала эпизод,, где родственники подталкивают Иисуса к публичному выступлению: «С точки зрения братьев, главная цель всякого человека — слава и успех» (Кузнецова, 2010, 204). Однако, братья лишь в чуть иной форме повторяют слова самого Иисуса в Мф. 10, 26, которые в русском языке стали поговоркой и, скорее всего, были поговоркой задолго до Иисуса: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным».
Как и всякая большая народная мудрость, это по форме вздор. Месторождения нефти и алмазные трубки сами собою не становятся явными. Мироздание вообще тайна, которая по мере знакомства с нею становится ещё большей тайной. Большинство преступлений, вполне возможно, остаются нераскрытыми, и всякие «показатели раскрываемости» — утеха бюрократов, не более того.
«Нет ничего тайного» — это совсем о другом, это игра словами, как если сказать «нет ничего посаженного, что не вырастает». «Тайное» здесь так же отличается от «невидного» как обнажённое тело от голого. Человек создан для яви и явления. Человек может это в себе погубить, может забиться в норку своего эгоизма, стать невидимкой для самого себя, в общем, — расчеловечиться, отараканиться наподобие Кафки. «Нет ничего тайного, что не стало бы явным, если, конечно, оно не сдохнет».
Человек может сдохнуть заживо. Зерно может пасть в землю, затаиться и — умереть. Но зачем? Зерно должно бояться засохнуть, так и человек должен бояться того же. Это и есть «страх Божий» — бояться Бога означает бояться не быть человеком.
Насмешка всегда вторична по отношению к смеху, веселью, радости. Братья призывают Иисуса сделать ровно то, что Иисус может, хочет и должен сделать — выйти навстречу смерти. Вспоминается анекдот про советского еврея, которого вызывают на Лубянку и требуют написать письмо родным в Израиль с описанием того, как хорошо евреям в советской России. Еврей начинает это письмо словами: «Дорогие, наконец-то я выбрал место и время написать вам». Иисус отвечает братьям, что Его время ещё не настало — а вот их время всегда. Его время настанет скоро, различие между временем и безвременьем может быть секундное, но это — секунда жизни и свободы. Эта секунда — воплощение точности. Вопрос не в том, расти или нет, становиться явным или нет, а в том, чтобы стать в нужное мгновение, не раньше и не позже, и вот здесь и начинаются вера, надежда и любовь.