«слушайте: вот, вышел сеятель сеять;» (Мк. 4, 3).
Притча о сеятеле отвечает на очень простой вопрос учеников: «Почему люди от Тебя уходят?» Евангелисты помещают эту притчу в описание самого начала проповеди Иисуса, когда, казалось бы, все только приходили, ещё никто не успел уйти. Да успевали! Уйти дело нехитрое, остаться — вот это Не все дослушали и заповеди блаженства до конца — показалось скучно. Иисус не объясняет, Иисус успокаивает самым простым способом: сравнивает людей с растениями. Если это объяснение, то скверное — во-первых, оскорбительное, а во-вторых и в главных, ничего не объясняющее: ну, кого-то от Бога отводит богатство, а почему? Почему богатство сильнее Бога? А главное — почему одних людей богатство портит, а других нет?
Почему одни люди легкомысленны, а другие нет? Почему, почему, почему? Объяснение, что люди — недостаточно люди, абсолютно верно, но абсолютно недостаточно. Почему человек так автоматичен, определяется извне, словно он подсолнух?
Ответа нет и быть не может, если не считать псевдофилософской пошлятины о «свободе воли». Ответ появляется только, если вопрос ставится не о другом, а о себе: «Почему я автоматичен? Почему я — мелок? Почему я — легкомысленен?»
Плох тот апостол, который не задался этим вопросом. Действительно: ведь Иисус не то что смеётся, а прямо издевается над ними: мол, вы умные, в вас всё так проросло здорово, вы не что другие. Но ведь апостолы же знают, что это не так, коли им приходится объяснять смысл притчи. Какое там «вам дано понимать!» Может и дано, да куда-то провалилось, — всё понятно только, когда Иисус объясняет, а как Он замолчит, так и опять всё непонятно.
Если про семена — это не о другом, а обо мне, то всё понятно и утешительно. Ибо про себя каждый знает, что он — глубок, что в нём достаточно бездонности, чтобы туда сыпалось бесконечно Слово Божие, чтобы пускало корни. Сомнения бывают, но — потерплю, я же не какие-то там другие... Про себя каждый знает, что не легкомысленный, что, может, быстро загораюсь, но не затухаю, а так... это я просто сменил тональность, а вообще я ещё ого-го, если прислонить к тёплой печке в безветренную погоду! Про себя каждый знает, что бескорыстен и, если и набивает бумажник, то лишь чтобы поменьше доставлять хлопот ближним и Богу. Так что вопрос: «Почему унывает другой?» ответа не может иметь в принципе, а вопрос: «Почему унываю я?» ответ имеет: «А я и не унываю, я так... задумался, но сейчас возбну так, что мало не покажется! Небесам станет жарко!» В собственной душе каждый знает бездонность, бескорыстность, бесстрастие. Другому не стыдно быть ненадёжным, а мне было стыдно, но я — надёжен. Это не очень заметно из-за сорняков, которые всегда развесистее культурного растения, но, поверьте, я — надёжен. Осталась самая малость: поверить в то, что и другой — не сорняк...