Что Бог ходил по воде не чудо. Не чудо и то, что Пётр, выскочив за борт, прошёл сколько-то шагов. В конце концов, вся наша жизнь — хождение по водам.
Мир зыбок и текуч, в нём органична только обезьяна. То, что человек с энтузиазмом заводит семью и/или делает карьеру, самоутверждается, учит иностранные языки, изобретает, пишет, рисует, — это, конечно, неестественно и даже несколько противоестественно. Объясняется гормонами, наверное.
Сублимация. Не в женщину, а в море! Если бы этот, на «Титанике», не обжимался на носу, так, может, тоже пешком бы до Манхеттена добежал бы.
Хорошо быть здоровым, сильным, с перспективами — многие даже по болоту бегают! По выгребным ямам — ну, кремлёвским, конечно.
А потом приходит момент истины. Момент первой слабости. Первый инфаркт. Первый прострел. Первая мигрень. Словно порыв ветра, налетевший тогда на Петра.
Первый звоночек — и первая неуверенность в себе. Не та подростковая неуверенность, которая очень продуктивна и побуждает рвануть вперёд. Та неуверенность, которая абсолютно обоснована и разумна.
Кто-то, возможно, делает вид, что не заметил и бежит дальше. Пётр же поступил как большинство, как нормальный мужик: испугался. И — провалился в законы природы. Вспомнил про яблоко и стал падать на Ньютона.
Вот здесь-то и начинается сверхъестественное. Сознаться себе в своей конечности, в смертности, в том, что ты не вечен. Позвать — «Спаси!» Вцепиться в протянутую руку, словно ребёнок. И вернуться с простора чудесного хождения по жизни в тесноту лодки, где мужики ехидно на тебя поглядывают. Вернуться и уже никогда больше не отпускать Руки — сердцем, умом, душой.