Павел сделал в психологии одну грубую ошибку и одно гениальное открытие. Психологически неверно, что запретный плод сладок (человек мыслит не категориями плодов, а категориями целей), что не будь запрета совращать чужих жён, не было бы желания совратить. Психологически гениально, что человек делает то, чего не хочет. Какая, к лешему, свобода воли — налицо свобода безволия, свобода непонятно чьей воли.
Собственно, второе утверждение опровергает первое. Измена Богу не результат того, что Бог запретил Себе изменять. Измена Богу не результат свободы. Она непонятна (обычно говорят «иррационально», но это сводит понятность к рациональности, а понимание осуществляется не только рассудком). Измена — всякое предательство — есть результат не свободы и разума, а несвободы и глупости. Своей? Чужой? Это неправильный вопрос, правильный вопрос — как вернуться.
Павел отвечает, оставаясь на почве эротики и секса. У нормального человека — нормального с точки зрения Павла — есть она лишь пламенная страсть: порядок. Закон. Тора. А вы думали, это средневековые раввины изобрели? Да это изобретение совершается по сту раз на дню детьми и подростками, мальчиками и девочками, кто тормоз — тот во взрослом состоянии.
Одно время была мода говорить «осевое время», «осевое время» — в смысле, Платон, Конфуций, Будда и Христос открыли роль личности в истории, стали первыми личностями. Намного точнее сказать, что они открыли Закон как нечто глубоко личное. Открыли — а дальше очень по-разному у каждого.
Кстати, не надо думать, что Закон — мужская страсть. Мужчины любят именно так представлять дело, только почему-то прямо запрещают женщинам изучать Тору/Библию. Если запрещают — понимают, что те могли бы, и составили бы им здоровую конкуренцию. Закон — всего лишь одно из измерений мира, шалома, пакса, а это уж точно скорее женское, чем мужское. Во всяком случае, в патриархальном обществе, где мужское и женское самым гнусным образом разведены по разным секторам, женщина хочет всех примирить, мужчина хочет всех завоевать.
Закон — это судьи с адвокатами. Это кишки Закона, сам же Закон — это счастье, свет, радость в мире энтропии, лжи, предательства. Для мужчины закон — как любимая девушка, для девушки закон — как любимый мужчина. С Законом завтракать и спать, от Закона оргазм и бесстрашие. Ради Закона можно и даже нужно на дуэли сразиться — например, побить камнями какого-нибудь Степана, который позволил себе кощунство с богохульством. И Павел в этом участвовал — причём, как мы помним (как он помнил!) стоял и стерёг одежды тех, кто бросал камни. Стерёг одежды! Они разделись! Ну, эротика и оргазм, как и было сказано.
Поднявшись до этого признания в любви к Закону, Павел бросает читателя лицом в грязь: а Закон-то оказался сволочью! Закон для меня — умер!
Что случилось? Когда? В чём проблема?
Иисус оказался перед Павлом. Иисус вошёл в Павла. И Павел вдруг понял: его любимый человек — Закон — самовлюблённый садист. Мой муж убил человека!
Все лучшие свойства моего мужа — способность до малейших оттенков понимать чувства мои и других людей, умение меня защить, обеспечить мою безопасность — все они прямо вытекают из его полнейшего бессердечия, манипулятивного отношения к людям, включая меня, с его нарциссизмом и зацикленностью на насилии. Он меня любит как трофей и оправдание дальнейшего насилия.
Конечно, под этим одна невысказанная мысль: Закон может и меня убить... Даже если я буду соблюдать его до мельчайших деталей. Именно потому, что буду соблюдать! Потому что он — Закон!
Муж убил не потому, что он плохой муж, а потому что он — хороший муж. Настоящий муж, считающий своим долгом оберегать, готовый за любимую женщину пасть порвать, шею сломать. Ведро вынести? Нет, это бабское дело, а вот пасть порвать — моё.
Вот в тот момент, когда Павел увидел Убитого, для него умер Закон. Он потерял любимое создание. Овдовел.
Что такое вдова в те времена? Прямой кандидат в нищенки. Второе замужество — как выигрыш в лотерею. Мужчин мало, девственниц, готовых на заре собирать для потенциального мужа цветы папоротника, много. Кому нужна юзаная, потёртая, с выпадающими кластерами?!
Но Павел нашёл себе нового мужа. Мужа, который так любит, что готов и ведро вынести, и совесть протереть, и по головке погладить. Христос.
Вот за этот второй брак и сражается Павел как лев. Сражается с единоверцами. Сражается с самим собой. Потому что проблема не в римлянах, проблема во всех, включая Павла. Вот взлетел человек к любви, которая выше закона — и через пять минут сооружает вокруг этой любви золотую клетку. Чтобы не украли, чтобы не потерять. Вот эта золотая клетка — это ведь тот же закон, только отремонтированный, усовершенствованный. А значит — ещё опаснее предыдущего, как атомная бомба опаснее гильотины.
Закон душка, одна беда: его средство — запрет и наказание. Кастрация или хотя бы угроза кастрации — отличное средство сохранить мир в семье, не допустить супружеской измены и отбить всякую потенцию.
Выхода нет. Есть вход — вход в законника, апологета порядка, орднунга, любви к безопасности — вход Христа. Тот, Кто дал Закон и пал жертвой Закона, не упрекает тебя — входит в тебя. И надо оставить Ему возможность выйти — если ты нарушишь закон. Потому что Сын Божий входит не для того, чтобы освободить от закона, а для того, чтобы освободить от зла — от того зла, против которого закон бессилен, который закон может лишь приумножить, против того зла, которое манипулирует законом, против того зла, которое как раковая опухоль замещает и закон, и душу, и любовь. Спасти от такого зла нельзя, создав мир, в котором никакие язычники и либералы не будут мешать жить по закону. Спасти от такого зла можно, создав мир, в котором Бог всегда рядом и всегда может уйти от тебя, гарантируя Своим присутствием (или отсутствием) свободу Свою, твою и всех людей.