«И если кто скажет вам: что вы это делаете? — отвечайте, что он надобен Господу; и тотчас пошлёт его сюда» (Мк. 11, 3).
Из всех евангельских событий именно вход в Иерусалим является самым насыщенным библейскими символами: Иисус словно устраивает представление. Собственно, Он жил не в Иерусалиме, и этот вход — действительно символическое, то есть не несущее сиюминутного смысла, действие. Ослик, ветви, обращение «сын Давидов», — все отсылает к тем или иным местам и понятиям Ветхого Завета. Евангелист Иоанн даёт ценное дополнение к Матфею — дополнение, которое мог сделать только непосредственный участник: «Ученики Его сперва не поняли этого; но, когда прославился Иисус, тогда вспомнили, что так было о Нем написано» (Ио 12 16). Смысл этого спектакля менее всего понимали его непосредственные участники — для них это был праздник, событие огромное, охватившее их силой сверхчеловеческой. Лучше всего этого видно не на примере учеников, у которых наверное были свои домыслы по поводу происходящего, не на примеру жителей Иерусалима, из которых каждый имел определённое — и довольно корыстное — побуждение встречать Иисуса, а на примере владельцев ослицы, Иисуса вообще не видевших, а увидевших только учеников, отвязывающих их собственность, слышавших только: «Они надобны Господу» — и принявших это как должное. Самое, может быть, поразительное из всех евангельских чудес: расставание не с болезнью, а со своей собственностью.
Весь смысл спектакля — в том, чтобы евангелисты, вообще христиане потом могли произнести эти слова: «все же сие было, да сбудется реченное через пророка». Собственно, только это ощущение — свершается нечто, издревле определённое — придаёт происходящему ощущение праздника. Ибо, в сущности, что празднует Церковь, отмечая Вход Господень в Иерусалим? Ведь вспоминают начало предательства, начало страстей, начало гнусности человеческой. По человечески-то рассуждая, надо было бы уже начинать скорбеть — а Господь повелевает радоваться. Потому что скорбь — о нашей, людской вине — а Он говорит о том, что виновник происшедшего — Отец. Все уже было определено Отцом задолго до рождения предателей и палачей. Или, говоря словами самого мессианского текста Ветхого Завета: «Господу угодно было поразить Его» (Ис 53 10). Если бы не эти слова, по простой логике человеческого суда, следствия, человеческой совести — мы виновники происходящего. Но Библия и церковное предание говорят: виновник — Бог. Виновник в самом изначальном смысле слова — «причинник». Он все устроил.
Многие люди не могут с этим смириться и, объясняя своё отталкивание от веры, указывают именно на то, что безнравственен Бог, распинающий Своего Сына (именно об этом — роман Войнич «Овод»). И грешно было бы христианам спокойно, не рассуждая, принимать Бога как виновника — потому что если бы все было так просто: Отец послал Сына — а люди как бы ни при чем, они лишь орудия Промысла — то Голгофу вообще нельзя было бы воспринимать как трагедию и несправедливость. Но все не так просто — и христианское восприятие Страстей — начиная с Входа в Иерусалим — глубоко противоречиво: для нас это одновременно и праздник, и горе. Праздник — потому что «Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению». Горе, потому что мучениям предали Иисуса мы. Та же двойственность — и у пророка: «Мы думали, что Он был ... наказуем ... Богом» — ведь эти слова отрицает Бога как виновника Голгофы, виноваты мы — «Он изъязвлен был за грехи наши»; но сразу вслед за этим вину принимает на Себя и Отец: «Господь возложил на Него грехи всех нас» (Ис 53 4-6).
А все дело в том, что Иисус на кресте молился: «Отче! прости им, ибо не знают, что творят» (Лк 23 34). Мы знаем Его слова о всемогуществе молитвы, о том, что Отец даст все — и значит, была исполнена и эта молитва? Да! Умом в это трудно поверить — но чувство говорит нам: да, несомненно, прощены все, кто распял и продолжает распинать Иисуса. Даже в самую неприятную в этом отношении эпоху церковной истории — средневековую — когда считали, что евреи обречены нести проклятие за Голгофу, за тот крик на площади, и то все-таки довольно точно освобождали от ответственности и себя, и родственников римлян. А уж теперь, когда восстановлен Израиль — ясно, что прощён был и еврейский народ, и дом его наполняется, что прощены действительно все. Вина на нас — но она прощена, и поэтому мы можем праздновать и чувствовать себя и у самого подножия Креста прежде всего спасаемыми, а уже потом — с некоторым напряжением, воображением, усилием — и нехорошими людьми, которые тоже «как бы» несут ответственность. Усилие требуется именно для того, чтобы преодолеть реальную силу Божьего прощения и немножечко, скажем — не умаляя, а, напротив, подчёркивая силу нашего смирения — поактёрствовать. Ибо, конечно, после Божьего прощения мы можем только играть роль виноватых.
Именно исполненная молитва Сына Отцу, молитва, совершившаяся две тысячи лет назад, стала причиной путаниц и парадоксов. Авторы фантастических рассказов о путешествиях во времени часто спорили о том, возможен ли парадокс времени, если человек, попадая в прошлое, к примеру, убивает своего деда, то появится ли он сам на свет? может быть, в миг убийства он тут же исчезнет, потому что разорвёт причинно-следственную связь? Мы, когда глядим на пророчества Ветхого Завета, являемся свидетелями именно такого хронологического парадокса. Ведь Бог — создатель времени, и Его прощения оказалась простёрто не только вперёд, в будущее, но и назад, в прошлое.
Иисус помолился о прощении — и Исайя получил откровение о том, что грехи человеческие возложены будут на Спасителя Богом, а не людьми. Ибо прощение — настоящее, Божье, а не человеческое (всегда несколько маломощное и условное — мы «забываем» грех, это самое большее, на что мы способны) — заключается именно в том, что грех снимается с нас и принимается Богом на Себя. Так грязь стекает с наших рук в умывальник — причём умывальник не превращается от этого в помойник. Вот это «снятие», «принятие» — для людей в лучшем случае метафора, а для Бога — реальный акт. Он не просто провозглашает Себя «виновником» — Он им становится, хотя в совершенно определённом отношении Он — не виноват, потому что не Он вколачивал гвозди, не Он выносил приговор, не Он изобретал смертную казнь, не Он предавал Иисуса, не Он, в конце концов, изобретал ослиную упряжь, и не Ему нужны ослица с осликом. А всё же апостолы, вслед за Христом, повторяют: «Они нужны Господу» — потому что вскоре прозвучит молитва о прощении, и всё изменится не только в будущем, но и в прошлом спасаемого мира, который из распявшего Христа превратится в спасённый Христом.