«На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал;» (Мк. 11, 12).
Аппетит — не грех, скорбь и радость — не грех. Грех ли проклятие? Грех ли Страшный суд? Именно то, что составляет в человеке наибольшую часть, плотскую часть, не может быть само по себе греховно. Желание есть — неважно, растительная пища или мясная — не грех. Иисус захотел есть и после сорока дней поста в пустыне.
Но всеё-таки сердце сжимается у современного человека: жалко смоковницу, которую Иисус «проклял». Раньше на это смотрели проще: своей собственностью я сам распоряжаюсь. Собственность, по римскому праву, это возможность не только употреблять, но и разрушать. Usere et abusere (отсюда «sexual abuse» — сексуальное издевательство).
Если сегодня в России «собственность» — преимущественно первое, это не слишком хорошо, потому что появляется необходимость поручить власти надзирать: а кто это у нас там смоковницы проклинает? У кого сотки лопухом заросли? Отобрать!
Войны и болезни? Отобрать у Бога мир, то есть, перестать в Него верить — тогда все будет хорошо. Плоды на смоковнице бывают раньше листьев, пишут знающие люди, — раз были листья, следовало ожидать плодов, но их не оказалось. Она раньше зацвела, но оказалась пустоцветом.
Важно, что рассказ обрамляет рассказ о посещении Храма и — критический момент — об осуждении, практически о проклятии (вертеп разбойников!) священников.
Что до совести перед животным миром, то важна не жалость сама по себе, а равенство. Мы любим природу как себя — и древние были согласны на проклятие смоковницы, как и на возможную собственную (или человека) гибель. Двойного стандарта, самого безнравственного — нет.
Иисус ведь и раньше предупреждал: когда кормите голодного, Меня кормите. Бывает, чтобы голодные, больные, несчастные приходили по расписанию? Да никогда! Они всегда невовремя, Бог всегда невовремя, всегда за день до получки, когда ни копейки не осталось, депрессия, регрессия, сецессия... Так ведь и мы образ Божий, а значит, мы способны дать плоды не в своё время, а в чужое.