«В первый день опресноков, когда заколали пасхального агнца, говорят Ему ученики Его: где хочешь есть пасху? мы пойдем и приготовим» (Мк. 14, 12).
Верующие люди — и христиане, и иудеи — видят в Пасхе прежде всего воспоминание о каком-то событии прошлого. Или, если покрасивее сказать, о вторжении вечного в жизнь. Поэтому верующие с некоторым высокомерием, а то и с осуждением косятся на тех, кто празднует Пасху просто потому, что праздник лишним не бывает. Весна, зима кончилась, ура! Давай шоколадных зайцев, давай кукс с вкуснейшей глазурной корочкой, давай варёные яйца красить, да и маца с красным вином тоже недурно!! А уж про мясо и речи нет — куда ж без него!!!
А по какому поводу, что там в библиях-мимлиях написано, это дело десятое.
Обидно, да? Но ведь это действительное дело десятое!
У всех народов мира приход весны — праздник. И для скотовода, и для земледельца. Религиозный праздник? Ну, смотря что считать религией. Пожалуй, всё-таки просто праздник. Пережили зиму, не умерли с голоду. Это, между прочим, было совершенно не гарантировано в мире без магазинов и гуманитарной помощи. Весна — становится ясно, что самое тяжёлое позади, остаток до нового урожая-приплода как-нибудь растянем. И вот семейство выезжает на пикничок, на свежий воздух, и там пирует.
А ребёнок спрашивает, что это вдруг. Тут и зарождается, видимо, религия, и пасха как религиозный праздник. Или не пасха — ещё раз скажем, что встреча весны празднуется в самых разных религиях.
В конце концов, это ведь не обязательно семейный праздник. Точнее, семейный праздник тогда праздник, когда каждый член семьи чувствует весну в себе. Прилив сил. Старый дуб пускает зелёные побеги, старик расправляет седые усы, мама чувствует, что она не только измотанная рабочая лошадь, но вообще-то ещё и девушка-хохотушка, и даже пень надеется перестать быть пнём.
Появляется аппетит к жизни — лучший ответ на загадку, что сперва, яйцо или курица, закон или благодать. Нет аппетита — и кусок в горло не полезет. Есть аппетит — и сухая корка покажется…
Впрочем, почему «сухая корка»? Вот маца. Это сейчас для горожанина какая-то экзотическая еда, а для древних скотоводов это была самая нормальная еда. Единственная проблема — её не всегда хватало, но уж весной, ради праздника, как и было сказано, когда ясно, что — дожили! Скотоводу дрожжи, закваска и всё, что связано с выпечкой столь привычного для горожан пышного хлеба, - совершенно неуместно.
Так вот, на вопрос, почему на Пасху едят бездрожжевой хлеб, полагается отвечать — потому что евреи бежали от своих рабовладельцев, бежали в пустыню, не было времени давать тесту подниматься! Однако, дело сложнее, потому что Библия упоминает, что Бог велел иудеям избавиться от закваски, и тщательно избавиться. А зачем тратить время (которого якобы нет) на такое дело?
Более того, маца упоминается в Библии задолго до Исхода — Лот угощал ангелов именно мацой.
Самое простое объяснение, которое и дают некоторые иудеи, что маца — традиционный хлеб кочевников, которыми были изначально евреи. Это совпадает с мнением историков: Пасха изначально просто праздник встречи весны, а история про Исход это уже позднейшая прибавка. Так почти со всеми древними религиозными праздниками. Они в основе — празднование безумно важных для крестьян или скотоводов событий, а уж на эти события потом навесили более или менее возвышенных религиозных толкований. Ничего зазорного для религии в этом нет, как нет ничего зазорного в том, что лучшие стихотворения Пушкина писались на бумаге, изготовленной из старых тряпок, да ещё и гусиным пиром. Впрочем, и пергамент — всего лишь телячья шкура, тоже, если вдуматься, ничего возвышенного и даже немного противно…
Один иудейских толкователь считал, что, если маца и не потому, что исход и спешка, ничего страшного. В конце концов, связь с Египтом всё равно есть. Вот рабовладельцы умели делать хороший дрожжевой хлеб, так мы из принципа не будем хотя бы на Пасху есть рабовладельческий хлеб, будем свой, старинный, кушать!
Есть, конечно, отдельные вредные учёные — прежде всего, в самом Израиле, вполне себе иудеи, да ещё и прямо в Иерусалимском университете — которые вообще отрицают, что евреи были в египетском рабстве. Это, мол, легенда, вымысел, а были просто скотоводы с палестинских нагорий, которые на каком-то повороте истории спустились с этих самых нагорий и слегка завоевали города в долинах.
Что же, если не было египетского рабства, так и Бога нет? И Пасху не праздновать?!
Было бы довольно странно, если бы Бог был результатом рабства. Впрочем, для атеистической логики это нормально: религия это разновидность самообмана, самоутешения, значит, надо выяснить, какая такая была беда, что вдруг религия появилась. А Бога по любому нет.
На самом деле, если беды не было, если не было, соответственно, избавления от беды, то Бог не просто есть, а тем более есть. Иоанн Златоуст имел такую большую веру, что заметил: воскресение не так чудесно, как творение, потому что зажечь потухшую свечу, даже без спичек, одной молитвой — мелочь в сравнении с творением свечи из пустоты.
Среди еврейских пасхальных молитв есть одна с монотонным повторением оборота «и этого было бы достаточно». Если бы Бог всего лишь облегчил евреям норму их рабского труда, и этого было бы достаточно для вечной Богу благодарности. Если бы Бог всего лишь вывел евреев в пустыню… Если бы всего лишь дал заповеди…
Если бы евреи были всего лишь скотоводами, по весне выползающими на зазеленевшие склоны с бутылочкой вина, сухой лепёшкой и приправа из травок, которые растут под окошком, то и этого было бы достаточно век Бога молить. Век, тысячелетие, четыре тысячелетия, сколько будет вёсен, столько и благодарить!
Скотоводы уже давно превратились в земледельцев, хлеб научились печь получше древнеегипетского. Земледельцы уже давно перековались в программистов, генетиков и венчурных банкиров, а на Пасху по-прежнему готовят то, что готовили четыре тысячи лет — это нормально для религиозного сознания, то есть, вообще для человека.
Нормально для человека создавать традицию — то есть, не ежедневно менять мебель в квартире, а даже сохранять кое-что от прадедушки или прапрабабушки. Нормально, когда в языке есть новые словечки, нормально, когда в нём есть древние слова. Язык от этого богаче, а не беднее. Слова для самого важного всегда древнее прочих, потому что самое важное вообще невыразимо — любовь, творчество, вера. «Высокий стиль» должен быть не стопроцентно понятным, потому что любовь не программирование, сердце не компьютер, сильно сложнее, а где сложность, там и запас для воображения.
Есть слова, точность которых в предельной ясности, двойку надо называть двойкой, а есть слова, точность которых в беспредельной неопределённости — как слово «Бог». Когда-то оно было очень определённым, обозначала конюха, неопределённость и широта достигнуты за счёт того, что буквальное значение уступило место символическому. Как и «люблю тебя» - ну какой тут «буквальный смысл»? Тут сверхбуквенный сверхсмысл! Вот «ненавижу тебя» - это очень понятно, потому что тут о смерти, а не о вечности.
К обрядам это тоже относится. Съесть кусок хлеба — жест, но съесть кусок хлеба в знак благодарности Богу — это обряд, и тут как раз архаичность становится маркёром: внимание — это не просто жест. И слова, и одежды, и жесты, - всё чуть-чуть другое, чтобы обозначить другой смысл. Так и невеста с женихом одеваются на свадьбу чуть-чуть, а всё-таки не так, как обычно.
Если бы евреи только имели землю, на которой пасутся барашки и из которой тянется к Солнцу маца, и этого было бы достаточно для молитвы Богу на Пасху. Если бы Иисус не воскресал, а просто родился бы…
Э нет! Стоп, машина. Апостол Павел как-то сказал, что, если Иисус не воскрес, то вся вера коту под хвост. Вся! Не какая-то особая «христианская вера», а и Соломон с Давидом, и Моисей с неопалимым декалогом, и Красное море, которое бесстрашно переплывает ковчег с Ионой внутри, - всё вздор и чепуха.
Потому что «и этого было бы достаточно», - красиво, но всё-таки будет откровенны: недостаточно! Человек — это прах, обезьяна, мыслящий тростник, которому недостаточно мыслить, чтобы существовать как человек, которому недостаточно мацы, вина, каре из ягнёнка, недостаточно весны, семьи, родителей, детей, недостаточно Земли Обетованной, недостаточно свободы и любви, недостаточно бессмертия, - всего недостаточно! Бога — вот минимум, на который соглашается человек, потому что человек — максимум Божий.
Воскресение Христово — не к приплоду скота, не к укреплению Израиля, не к вознаграждению праведника и гибели грешника. Воскресение Иисуса — Исход из свободы, сытости, счастья к Богу, исход от Земли Обетованной в Небо, которого Бог не обещал, потому что можно поверить в Землю Обетованную, но в Небо — да ни один нормальный человек не поверит, и особенно верующий не поверит.
Человек так же не произошёл от обезьяны как небо не произошло от земли, хотя небо невозможно без земли, небо есть лишь тонкая граница между землёй и неземлёй. Человек так же не рождён для благополучия земного как птица не рождена для плавания.
Пасха как матрёшка. В ней есть память о голоде и сытости, о жизни на грани голода и о выживании ценой труда и молитв. Это самая большая матрёшка. В Пасхе есть и матрёшка поменьше — память о политическом выживании, о том, как утопия свобода становится реальностью вопреки всему, что этому мешает, и прежде всего — вопреки неготовности человека всем сердцем любить свободу, всей душой созидать свободу, всем существовать рваться к свободе. А внутри — пустота, как в Святая Святых, внутри не особо счастливое и длительное время, внутри вечность.
Когда Иисус просит есть и пить Его Тело и Кровь, это ведь тоже архаизм. Это даже самый архаичный из всех возможных архаизмов, потому что это воспоминание о той еде, которая была до всякой мацы, до скотоводства или полеводства. Это еда не ценой убийства животного или смерти зерна, брошенного в землю. Это еда — жизнь самого Бога, еда, которую не нужно готовить, и цена этой еде - любовь.
Когда Иисус просит повторять Его слова «для воспоминания» — это ведь воспоминание не о том, что Он воскрес и вернулись блаженные дни умножения хлебов, исцеления тёщ, хождения по водам. Это воспоминание о боли, которой было для Бога, когда человек повернулся к Творцу спиной. Это воспоминание не о том, как Бог из многих выбрал немногих, а о том, как Бог не стал никого выбирать, а Сам сделал шаг, чтобы и достойные избрания, и недостойные, сели Ему на за пазуху и перешли не Красное море, а Кровавое болото распада человечности, прошли пустыню веры и все вошли в ресторан, куда не имеет право войти никто.