Иоанн Мейендорф

ВИЗАНТИЯ И МОСКОВСКАЯ РУСЬ

К оглавлению.

Введение

Историки не раз описывали многочисленные культурные, политические, религиозные, экономические и географические факторы, которые позволили первоначально незначительному Московскому княжеству стать в XIV веке центром русского государства. Роль, которую играла в этом процессе умиравшая Византийская империя, может расцениваться как один из важнейших моментов влияния Византии на историю Европы,

"Собирание русских земель" вокруг Москвы, соперничество между Москвой и Тверью, вмешательство Золотой Орды, войны с Литвой. - все эти аспекты возвышения Москвы подробно, а подчас блестяще описывались русскими историками. Однако почти все они ограничивались русским материалом и рассматривали эти факты исключительно как эпизоды истории русского народа.

В настоящей книге сделана попытка расширить перспективу и рассмотреть зарождение Российской империи на более широком восточноевропейском фоне, учитывая, в частности, внешнеполитическую деятельность Византии и торговые интересы итальянских городов-республик Генуи и Венеции.

Хотя практически все архивы имперской и патриаршей канцелярий Византии погибли - либо в 1204 году, когда город был захвачен крестоносцами, либо в 1453-ем, когда его взяли турки, - в двух рукописях, хранящихся в Вене, содержится два тома официальных документов патриархата, включающих постановления патриархов (и отчасти императоров) за период с 1315 по 1402 год. Изучая эти документы в свете современной им политической и культурной истории Византии, сопоставляя их со свидетельствами других византийских, южнославянских и русских источников, мы обнаруживаем усиленную административную активность в областях, непосредственно входивших в церковную юрисдикцию византийского патриархата, и, в частности, на территориях бывшей Киевской Руси, к тому времени политически разделенных между Польшей, великим княжеством Литовским и Монгольской империей. Эта активность касалась не только церковного устройства, но и чисто политических разногласий, непосредственно затрагивавших личность и полномочия "митрополита Киевского и всея Руси", которого назначала Византия и который с 1308 года имел постоянную резиденцию в Москве.

Документы венских рукописей, опубликованные еше в 1860 году, были, конечно, давно известны специалистам. Тем не менее, влияние византийской дипломатии на Руси недооценивали по-прежнему, главным образом потому, что старались не замечать реальности, по выражению Д. Оболенского, "византийского содружества" (The Byzantine Commonwealth), то есть сверхнационального единства христианских народов, которое символически возглавлялось императором и "вселенским патриархом" Константинополя. Мы попытаемся показать, что исследователи Византии, южных славян и Руси не только могут, но и должны рассматривать главные события восточноевропейской истории XIV века как политически и идеологически связанные. Византия действительно играла в рамках "содружества" роль мирового центра, аналогичную роли Рима на латинском западе. Но в то время, как бесчисленные папские послания и другие документы римской курии сохранились до наших дней, катастрофическая гибель Византии затруднила исследование ее прошлого. Историческая роль Византии была значительно затемнена не только из-за хорошо известной антивизантийской настроенности западных историков, но и из-за недостаточности объективных свидетельств. Следует исправить положение по крайней мере в тех вопросах, где свидетельства имеются: о прямой канонической власти византийского патриархата над русской церковью и о продолжительном духовном влиянии Византии на славянские страны. И то и другое в XIV веке парадоксальным образом усилилось, несмотря на крайнюю политическую слабость империи. Прилив новых сил в византийской церкви, передавшийся другим центрам "византийского содружества", был связан с монашеским возрождением.

География и экономика сделали неизбежными контакты между русскими и византийцами с самого зарождения русского государства, с момента возникновения национальной общности, называвшейся "Русью". Торговый путь "из варяг в греки", связывавший Балтийское и Черное море, в IX веке стал экономической, политической и военной базой государства, управлявшегося династией варяжского или, что то же, скандинавского происхождения. Его держали под своим контролем русские крепости Новгород и Киев. Значение пути "из варяг в греки" - и, соответственно, экономическое процветание Киевской Руси - было связано с арабским господством на Средиземном море: северный путь стал одним из главных путей, связывавших Византию с Западной Европой.

Во время прославленной Македонской династии (867-1056 гг.) Византия успешно отразила нападения арабов и болгар, преодолела внутренний иконоборческий кризис и вступила в период консолидации и небывалой экспансии. На Среднем Востоке, Балканах и в Италии эта экспансия приняла форму прямого военного захвата бывших территорий Римской империи. В Центральную Европу и на Русь византийская культура проникала как орудие христианской проповеди. В 867 году патриарх Фотий объявил миру, что "русы", которые еще недавно осаждали Константинополь, приняли православного епископа.

В течение последующего столетия Русь оставалась для Византии главным источником важнейших товаров - мехов, воска, меда, рабов - и, соответственно, предметом постоянного дипломатического внимания, хорошо описанного императором Константином VII Багрянородным в его сочинении "Об управлении империей" (De administrando imperio). Однако мирной дипломатии было недостаточно, чтобы торговый путь оставался открытым и чтобы не прекращалось поступление сырья: русские часто силой навязывали свои условия, а по временам угрожали Константинополю войной. Поход Святослава мог быть отражен только в результате длительной и кровопролитной военной кампании императора Иоанна Цимисхия (969-976 гг.).

Но Константинополь был для русских не только объектом военного шантажа и экономических вожделений. В X веке он достиг вершины культурного и политического развития. "Новый Рим" на Босфоре стал неоспоримым центром цивилизованного христианского мира. Население города приближалось к миллиону; императорские дворцы, ипподром, "великая церковь" Святой Софии, долго остававшаяся самым большим и великолепным храмом раннего средневековья, - всем этим Византия производила на славянских "варваров" впечатление, которого не мог внушить ни один христианский город запада. Поэтому союз со славянами империя закрепляла не только силой оружия, но и убеждая их признать превосходство христианской культуры.

Княгиня Ольга, мать Святослава, приняла христианство. Во время посещения Константинополя она была с почетом принята императором Константином VII (957 г.). Примеру Ольги последовал ее внук Владимир, сын Святослава: он не только сам крестился, но сделал христианство государственной религией Руси. Успешное вмешательство в гражданскую войну в Византии позволило ему стать зятем одного из прославленных императоров Македонской династии - самого Василия II. В 989 г. Владимир женился на его сестре. В это время уже существовали переводы Писания и византийской литургии на славянский язык: русским не надо было преодолевать языковой барьер, чтобы усвоить новую религию. Русским не грозила и та опасность политического господства Византии, которой подвергались в XI и XII веках южные славяне: отдаленность делала Русь недосягаемой для византийского завоевания. Русь приняла византийское христианство по своей воле и всегда расценивала этот факт как результат свободного выбора. В "Повести временных лет", составленной в Киеве в XI веке и вошедшей во все последующие летописные своды, поколения русских читали рассказ послов князя Владимира об их впечатлении от богослужения в Святой Софии: "Они привели нас туда, где служат Богу своему, и мы не знали, на небе ли были или на земле: ибо нет на земле красоты такой, и не знаем, как ее описать, только знаем, что там Бог с людьми пребывает". (1) Этот знаменитый эпизод иллюстрирует универсальную силу и миссионерское воздействие византийского христианства.

После мусульманского завоевания Среднего Востока, с его древнейшими христианскими негреческими общинами, можно было ожидать, что византийская церковь, ограниченная греко-язычными областями, оставшимися во владении империи, станет чисто национальной церковью, как это произошло, к примеру, с армянской церковью, навсегда замкнувшейся в пределах армянской культуры. Но миссионерство IX и X веков, распространившее влияние византийского христианства не только на Балканы, но и на всю Восточную Европу до Северного Ледовитого океана, сохранило вселенское или "кафолическое" призвание православной церкви, так же, как и мировое значение византийской христианской культуры.

В глазах византийцев, Русь, приняв крещение, становилась частью империи. В определенном смысле русские действительно признали принцип главенства императора над всем христианским миром. Однако византийцы и славянские неофиты не всегда одинаково понимали практические следствия их обшей принадлежности к вселенскому христианству. По сравнению с другими православными славянами - болгарами и сербами, - русские были более преданы Византии. До разрыва, последовавшего за Флорентийским собором (1438 г.), они, как правило, питали чувство почтения к Константинополю и Константинопольскому патриархату, признавая в нем источник своей религиозной веры и центр более высокой культуры. Это уважение умерялось только эпизодическими замечаниями о греческом "лукавстве", которые встречаются в летописях.

В правление Владимира и Ярослава Киев очень быстро принял Византию за образец своего собственного культурного развития. Кафедральный собор был посвящен Святой Софии - Премудрости Божией, и его украсили мозаиками лучшие византийские мастера (1037-1046 гг.). Печерский монастырь в Киеве принял устав константинопольского Студийского монастыря. Те произведения византийской юридической, исторической и богословской литературы, которые не были переведены в Болгарии, переводились на Руси.

Культурная и религиозная зависимость от Константинополя, подразумевавшая признание византийского императора главой христианского "населенного мира" (oikoumene), не предотвращала в этот ранний период военных стычек с Византией. В 1043 году, когда греческие мозаисты и иконописцы украшали Св. Софию в Киеве, русские корабли осаждали Константинополь, как в те давние времена, когда Русью правили языческие варяжские князья. Война началась, по-видимому, из-за торговых интересов. Русские были разбиты греками и отступили, а столкновение закончилось тем, что младший сын Ярослава женился на византийской принцессе, возможно, дочери Константина IX Мономаха (1046 г.). Их сын Владимир, прозванный Мономахом, впоследствии сыграл выдающуюся роль, так что имя его стало символом имперской традиции, унаследованной русскими от Византии.

Потом русские не предпринимали больше прямых атак на Константинополь. Возможно, потому, что после смерти Ярослава (1054 год) Киевская Русь утратила политическое единство. Страна все глубже погружалась в состояние феодальной раздробленности, разделяясь на независимые княжества (уделы), только номинально подчинявшиеся "великому князю" Киевскому. Спорадические союзы между князьями сменялись междоусобицами. Сношения с Константинополем были значительно затруднены после того, как в XII веке новые кочевые племена - куманы или половцы - вторглись в южнославянские степи и блокировали черноморскую торговлю. В когда-то единой Руси Владимира и Ярослава выделилось три независимых политических центра: великое княжество Киевское (постепенно терявшее свой старинный престиж), северо-восточное Суздальское княжество и юго-западное Галицкое. Стоит отметить, что в 1140-х - 1150-х годах, в правление византийского императора Мануила I Комнина, и Киев, и Галич колебались в своей преданности Византии и несколько раз заключали союз с Венгрией - тогда упорным врагом Константинополя. Византийские историки отмечали, что северо-восточная Русь во время этих событий осталась верна византийскому императору, что могло быть предвосхищением взаимопонимания и поддержки, которые существовали и позднее, в XIV веке, между империей и великим князем.

Со временем умелая политика Мануила I и чувство принадлежности к единому христианскому "содружеству" возобладали как в Киеве, так и в Галиче, но ни византийцы, ни русские не могли предвидеть грядущих катастроф, которые в XIII веке разрушили основы византийской "ойкумены".

Мы вернемся к последствиям этих трагических событий: захвату Константинополя крестоносцами в 1204 году и завоеванию Руси татарами, которое, начавшись в 1223 году, практически завершилось в 1240 году с падением Киева. Могло казаться, что византийский православный мир окончательно рухнул, тем более, что независимые Болгария и Сербия - по крайней мере до 1220 года - не совсем пренебрегали возможностью объединиться с торжествующим западным папством. Эти события XIII века стоит описать, чтобы показать исключительную крепость культурной и политической солидарности православного востока, которая пережила все катаклизмы и встретила события XIV века не без новых духовных сил.

В 1261 году Михаил VIII Палеолог положил конец существованию Латинской империи в Константинополе, но не смог вполне восстановить былую власть императоров Восточной Римской империи. Его преемники на константинопольском престоле были заняты не экспансией, а выживанием. Да и выживание было возможно только благодаря хитрой дипломатии, а иногда и простым историческим случайностям, пока, наконец, в 1453 году не наступила гибель.

В славянских странах вообще и в России в частности Византийская империя все-таки сохранила престиж и влияние, хотя от славного прошлого осталась только тень, а территория постепенно сокращалась до границ Константинополя и его окрестностей. В XIV веке бывшее Киевское государство разделилось между Рюриковичами, которые вынуждены были платить дань всесильным иноземным суверенам: ханам Золотой Орды, великому князю Литовскому, а в Галиче (после 1340 года) - польскому королю.

Главными объектами нашего исследования будут: постепенное возвышение Московского княжества, которые из незначительного татарского данника постепенно превратилось в потенциальную ведущую силу "византийского содружества"; роль Византии в этом возвышении, проявившаяся, в частности, в деятельности назначаемого в Византии митрополита Киевского и всея Руси, возглавлявшего единственную административную структуру, охватывавшую всю Русь; проблема разнородности политического и культурного развития северо-восточной Руси и южных и западных областей бывшего Киевского государства, что со временем привело к разделению Руси на Великороссию, Украину и Белорусскию; распространение византийского культурного и религиозного влияния, связанное с монашеским (или "исихастским") возрождением в Византии, которое стремилось преодолеть местные национальные и политические разделения; сущность религиозного "ревнительства", зародившегося в Византии и южнославянских странах и оказавшего решающее влияние на культуру, литературу и искусство стран "византийского содружества", и его отношение к другим культурным влияниям; вопрос о том, отвечала ли позднейшая Московская империя чаяниям религиозных и интеллектуальных вождей XIV века или ее идеология существенно отдалилась от византийского идеала.

Мы надеемся, что комплексное рассмотрение всех этих аспектов даст более отчетливую картину истории Восточной Европы конца средних веков и поможет лучше понять ту область мира, влияние которой на историю человечества есть факт не только прошлого, но и настоящего.

1) 225, I, с. 75.

Глава I: Византийская культура на Руси 

С тех пор, как посольство народа, называвшегося "Русь" (1), было впервые принято в Константинополе, византийское правительство оказывало большое внимание деятельности этих северных "варваров" и их сношениям с империей. Причины были очевидны: русы держали в своих руках торговый путь между Балтийским и Черным морями;  в силу географических условий, русы были естественными противниками азиатских кочевников, которые постоянно угрожали Восточно-европейской равнине, и при случае могли быть полезными союзниками Византии. Хотя точное происхождение слова "Русь" неясно, оно, несмоненно, связано с названием варяжских военных кланов, которые управляли славянскими племенами Восточной Европы и перенесли  хорошо известную стратегию норманнских набегов в район Черного моря, осаждая даже столицу империи (2).

Греческое слово "росс", которое появляется в византийских источниках очень рано, связано со славянским "Русь". Это слово обозначало не страну, а народ. На славянском языке территория, населявшаяся "Русью", первоначально называалсь "Русская земля". С X века византийские источники говорят о стране "россов", имея в виду земли от

Карпат до Ростова и Суздаля. Сама обширность страны россов отражена в текстах, которые упоминают о  "великой России". (3) Таким образом, Россия - это обычное византийское название "земли Русской". Однако в самой России до XIV века употреблялись только названия "Русь" и "Русская земля". Греческая форма, "Россия", и ее латинский эквивалент, "Русия", были приняты в XV веке, как в Москве, так и в Галицко-Волынской земле для обозначения всей территории древней страны русов. (4) Древнее слово "Русь" стало популярным только в XIX веке, с появлением романтических и славянофильских течений, и относилось в это время не столько к народу, сколько к стране в целом.

Когда христианство стало государственной религией Киевской Руси (988 г.), влияние Византии превратилось в главный фактор развития русской культуры. Размеры и характер этого влияния следует оценивать в свете трех элементов, которые определяли жизнь византийского общества: римской политической традиции, греческого литературного наследия и православной христианской веры. "Без этих трех элементов невозможно понять Византию", - писал Г. А. Острогорский.(5)

Конечно, эти три важнейших компонента византийской культуры нельзя было просто "экспортировать". На русской почве они получали иной удельный вес и должны были соперничать с другими влияниями, определявшимися либо местными условиями, либо контактами с другими странами. В любом случае, политические, экономические и военные отношения с Русью, существовавшие до 988 года и столь ярко описанные императором Константином Багрянородным, получили совершенно новый смысл после того, как Русь приняла от Византии ее веру, церковную иерархию, искусство, политическую идеологию и, в переводах, ее литературу.

1. Римская политическая традиция

Идеал и цель, т. е. мысль о создании мировой империи, которая преодолеет беспорядочное противоборство народов и водворит вселенский мир, Византия получила в наследство от древнего Рима. Эта идея "pax romana" смешалась с христианскими чаяниями вселенского Царства Христова. Византийцы, конечно, умели провести необходимое богословское различие: даже христианизированная Римская империя не была еще Царством Божиим. Однако христианский император в определенном смысле предварял Царствие Христа и даже становился как бы наместником Его в управлении настоящим, непреображенным еще, грешным и несовершенным миром; опыт истинного Царства давала евхаристия, церковь, управляемая духовной иерархией. Император же прежде всего обязан был охранять и укреплять ее, ибо только церковь обеспечивала законность имперских притязаний и только через нее император мог осуществить свою функцию распространителя апостольской веры и охранителя христианской истины в жизни общества. Византийская теория об отношениях церкви и государства не могла быть выражена на чисто юридическом языке и свое совершеннейшее воплощение нашла в идеальной концепции "симфонии", созданной императором Юстинианом. Официальные и юридические тексты изобилуют ссылками на идеально-универсальную власть императора и соответствующее ей столь же универсальное распространение церкви.

Символически было очень важно, что в церковном богослужении власть императора "Нового Рима" провозглашалась исключительной. Так, в знаменитой рождественской стихире провиденциальное значение вселенского "pax romana" признавали не только византийцы, но и все славяне:

Августу единоначальствующу на земли, многоначалие человеков преста: и Тебе вочеловечшуся от Чистыя, многобожие идолов упразднися, под единем царством мирским гради быша, и во едино владычество Божества языцы вероваша. Написашася людие повелением кесаревым, написахомся вернии именем Божества Тебе вочеловечшагося Бога нашего. Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе. (6)

Недаром имя византийского императора поминалось в церковном богослужении как в Византии, так и в Киевской Руси. В 1397 году патриарх Антоний писал великому князю Московскому Василию: "Невозможно христианам иметь церковь и не иметь царя. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе, и невозможно отделить их друг от друга". (7)

 Поэтому нет ничего странного в том, что патриарх Фотий говорит о русских как о "подданных" империи.(8) Даже мусульманским источникам не чуждо представление, что константинопольский император является властителем многих народов, в том числе македонян, греков, болгар, влахов, аланов, русских, иберийцев (т. е. грузин), турок (т. е. венгров).(9)

Эти тексты иногда понимались с позиций западных политических представлений об отношениях сюзерена и вассалов, (10) а те исторические школы, для которых политической реальностью является лишь национальное государство, часто их просто игнорировали. В обоих случаях от исследователя ускользала идея "византийского содружества", возглавляемого императором, а славянские православные народы не отрицали существования "содружества" никогда, даже при том, что подчас болгары или сербы пытались утвердить свою самостоятельность.

Римская (и византийская) политическая идеология в своем первоначальном виде была законченно "имперской": она подразумевала прямое управление императором всеми своими подданными. Когда Юстиниан отвоевывал Италию или Василий II громил Болгарскую империю и восстанавливал старые римские укрепления на Дунае, они тем самым утверждали имперскую традицию, благо у них были средства для прямого и последовательного навязывания своей власти. Однако, по мере убыли военной мощи империи, такой подход становился все менее реалистическим. Именно тогда союз римского универсализма и универсализма христианской церкви указал на альтернативное решение, которое уже практически осуществлялось в течение V и VI веков в отношениях правителей Константинополя и варварских княжеств Запада. Последние, принимая христианство, признавали, хотя бы номинально, абсолютное главенство императора, с удовольствием получали от него придворные титулы, устраивали свой собственный двор по константинопольскому образцу и подражали художественным вкусам столицы (например, королевство Теодориха в Италии). Это означало не прямую зависимость, а только признание принципа единой и всемирной христианской империи. Практическое значение он получал главным образом в деятельности церкви: римские папы, верные имперской идеологии (вне зависимости от эпизодических столкновений с

императорами, особенно с теми, которые впадали в ересь), действовали на западе как представители империи и стояли на страже единства "ойкумены". Многочисленные примеры мы находим в посланиях папы Григория III (590-604 гг.). Папа верен империи, не одобряя при этом конкретных проявлений императорской политики. Так, в письме константинопольскому двору о декрете императора Маврикия, запрещавшем государственным чиновникам постригаться в монахи, он заявляет: "Повинуясь вашим повелениям, я позаботился, чтобы этот закон стал известен во многих странах. Этим посланием я также извещаю моих высокочтимейших государей, что упомянутый закон безусловно не соответствует воле Божией. Тем самым, я выполнил свой долг в обоих отношениях. Повиновался императору и, тем не менее, не скрыл того, что должен был сказать по правде Божьей". (11)

История отношений Византии и западных германских княжеств в эпоху раннего средневековья (отношения эти были резко нарушены императорской коронацией Карла Великого в 800 году) дает почти точный образец связей, объединявших "византийское содружество" в Восточной Европе после обращения славянских народов в христианство. На примере Болгарии мы видим, что драматические события, происшедшие между 865 и 1015 годами, следует понимать в свете той идеологической концепции, с главными чертами которой мы только что познакомились. Царь Борис принял крещение в 865 году и стал крестником императора Михаила III, тем самым признав идеальную систему всемирной империи. Его сын Симеон и западно-болгарский царь Самуил воевали с Византией не ради уничтожения империи, а для того, чтобы самим ее возглавить, как то сделали Каролинги. (12) В X веке византийские императоры смогли оружием предотвратить узурпацию престола болгарами и на время восстановить на Балканах традиционные формы римского военного и административного господства. Только недостаток военной силы, а не идеологические соображения удержали их от такого же обращения с западными каролингскими узурпаторами. Те же военные и географические факторы заставили их установить дипломатические отношения с Западной империей (осложненные религиозным конфликтом с папством, попавшим под германскую опеку), но Византия так никогда и не признала западных имперских притязаний.

Русь географически была недоступна для военного захвата, и ее территория никогда не была частью Римской империи. То, что Русь приняла политическое мировоззрение Византии и культурное первенство Константинополя, было величайшим духовным завоеванием Византии. Это тем более необычно, что процесс этот никогда не был связан с политической зависимостью и, таким образом, осуществлялся почти исключительно церковью. Конечно, некоторые советские историки не торопятся признать историческое значение церкви в России. (13) Они указывают на военные, экономические и политические связи обеих стран и всячески подчеркивают их значение. Неоспоримо, однако, что именно митрополит Киевский, единственный представитель Византийской империи на Руси, обладавший реальной властью, притом, весьма значительной, возглавлял ту единственную административную систему, которая зависела от Византии и в период с 989 по 1448 год охватывала всю территорию Руси. Понятно, что культурные, религиозные и политические последствия этого факта очень значительны.

Византийская политическая идеология, которую церковь насаждала на Руси с неменьшим рвением, нежели в "варварской" Западной Европе, не вызвала здесь никаких попыток узурпировать империю, как это произошло на западе с Карлом Великим, на Балканах с Симеоном и Самуилом Болгарскими, а позднее в Сербии со Стефаном Душаном. Если князь Владимир и в самом деле именовался "Basileuz", как об этом сообщает один поздний источник, то не потому, что ему хоть в какой-то степени была передана императорская власть ("translatio imperil"), а вследствие подчинения шурину, законному императору Василию II. (14) Возможно, что его сын Ярослав надеялся повторить болгарскую попытку захвата империи. В 1037 году он выстроил в Киеве собор, посвященный Святой Софии, - очевидное подражание "великой церкви" в Константинополе, и в то же время болгарской Святой Софии в Охриде. После этого он начал войну с Византией (1043 г.) и сделал русского монаха Иллариона митрополитом Киевским (1051 г.). Однако эти события не привели к установлению в Киеве императорского престола. Ярослав предпочел использовать преимущества полноправного членства во всеевропейской семье христианских правителей, выдавая своих дочерей за королей и князей Норвегии, Франции, Венгрии, Польши и Германии. (15) После его смерти Киевская Русь разделилась на уделы, и это на века отдалило возникновение централизованного государства с имперскими притязаниями.

Такой политический феномен, как удельная система Киевской Руси, ярко контрастирует с византийской традицией и с устройством Болгарии, потому что и "протоболгарское", и византийское царства строились по образцу единой монархии. Между тем, на Руси, после относительно короткого исторического периода, когда власть была сосредоточена в руках великого князя Киевского Владимира (ум. в 1015 г.) и его второго сына Ярослава (1036-1054 гг.), византийская имперская традиция так и не стала активной политической идеологией. Если идея главенства константинопольского императора над всем христианским миром и была неотъемлемой частью русского мировоззрения и провозглашалась в церковных песнопениях и переводных греческих юридических сочинениях, то сама Русь была разделена Ярославом на уделы между его пятью сыновьями. (16) В идеале удельные князья должны были сохранять единство, признавая старшинство "великого князя" Киевского. Однако вскоре Русь стала раздираться непрестанной борьбой за власть, хотя на Любечском съезде (1097 г.) был утвержден принцип наследования от отца к сыну. Историки спорят о происхождении удельной системы на Руси. Ей можно подыскать некоторые параллели, но только не в Византии. (17)

 В любом случае, столь радикальное отличие внутреннего политического устройства не давало, конечно, Руси возможности оспаривать имперские права Византии. В то же время оно способствовало укреплению идеального, почти мистического отношения к идее "византийского содружества": для русских константинопольский император был символом мирового христианского единства, хотя реальной власти над ними он не имел.

Политическая раздробленность и географические условия делали Русь добычей азиатских кочевников - печенегов и куманов, и в эпоху Киевской Руси это понижало экономическое благосостояние, покоившееся на относительной безопасности торгового пути "из варяг в греки". (18) Ослабев уже в XII веке, экономические связи между Русью и Византией претерпели еще большие изменения после того, как крестоносцы захватили Константинополь (1204 г.), а Русь вошла в состав Монгольской империи (1237-1241).

По мере увеличения числа и уменьшения размеров русских княжеств, они, в соответствии с географическими и экономическими условиями, начинали тяготеть к образованию объединений и союзов. Великое княжество Киевское постепенно теряло былую силу. После смерти Владимира Мономаха (1113-1125 гг.), внука Ярослава, и, через мать, возможно, внука византийского императора Константина IX Мономаха, новые центры затмили старую столицу. В 1169 году Ростово-Суздальский князь Андрей Боголюбский захватил Киев, присвоил титул великого князя и перенес свою столицу во Владимир. Это был район недавно заселенный и, по удаленности, обычно не подвергавшийся набегам кочевников. В результате юго-западные княжества, в частности, Галич и Волынь, отделились от великого князя и стали жить самостоятельно, независимо определяя свои отношения с соседними Польшей и Венгрией, не заботясь об интересах остальной Руси. Наконец, богатейший торговый город Новгород, экономически связанный с Балтикой и эксплуатировавший богатства северных лесов, только номинально зависел от великого княжества Владимирского, следуя своей собственной политической традиции и внешней политике.

Однако в течение XII века, несмотря на непрекращающуюся борьбу, между княжествами сохранялось культурное единство. При отсутствии неоспоримого политического центра, единство нации в значительной степени поддерживалось благодаря церкви. Национальное единство Руси фактически было неотделимо от приобщения к христианскому универсализму, представителем  которого был назначавшийся  в  Византии  митрополит. (19)

2. Переводы с греческого

Для Византии греческий язык был языком ее культуры, и славянские тексты неизменно называют ее страной "греков", но при этом империя не была национальным государством в современном смысле слова. Лица негреческого происхождения, если только они усваивали имперскую "систему" и идеологию, легко могли подниматься по ступеням государственной и церковной иерархии. "Если бы императоры не умели возвысить и привязать к себе одаренных армян, славян и других чужестранцев, Византийская империя, следующая чисто националистической греческой политике, потерпела бы крах намного раньше, чем в середине XV столетия, и не под ударами турок, а своих собственных подданных, особенно славян и армян". (20)

Если византийцы умели поддерживать разумный культурный плюрализм в границах империи, то в рамках более широкого "содружества" они были просто вынуждены проявлять терпимость. Таким образом, традиции культурного плюрализма - по преимуществу римского происхождения - вновь послужили целям всемирной христианской миссии. В X веке, когда Русь приняла византийское христианство, на славянский язык уже были переведены многочисленные библейские, литургические, богословские и исторические тексты. Эти переводы были сделаны Кириллом и Мефодием в Моравии, либо позднее в Болгарии. Русская "Начальная летопись" повествует о культурных связях Руси и Болгарии, о миссии Кирилла и Мефодия. В тексте этой летописи, который воспроизводится во всех последующих сводах, есть рассказ об обращении в христианство Болгарии и Моравии, причем упоминается, что греческие миссионеры употребляли тот же самый язык, "яже грамота есть в Руси и в Болгарех Дунайских". (21) Мы знаем также, что новые переводы с греческого попадали в Киев и там переписывались. (22) Трудно определить, какие переводы были сделаны за границей, а какие - на Руси. В любом случае, не может быть сомнения, что в первую очередь удовлетворялись потребности церкви: уже в X-XI веках имелись переводы всего Нового Завета, тех частей Ветхого Завета, которые имели литургическое употребление (в частности, псалмов), литургических текстов и чинопоследований таинств, а также огромного количества византийских гимнов. (23) Кроме этих книг, необходимых для ежедневного богослужения, были переведены многие житийные сочинения, читавшиеся в монастырях, монастырские уставы и некоторые тексты энциклопедического характера, такие, как хроники, "Христианская топография" Косьмы Инди-коплова, "Физиолог". (24)

Не меньшее значение имеют переводы юридических сочинений, сделанные в Болгарии. "Эклога" императоров Исаврийской династии использовалась славянами под названием "Закон судный людям". В Болгарии и Сербии были переведены на славянский язык и другие сочинения по церковному и гражданскому праву, в том числе подлинный текст Эклоги, "Про-хейрон", "Номос георгикос" и два главных варианта Номоканона (византийский кодекс гражданских и церковных законов). (25)

В 1274 году митрополит Кирилл ввел на Руси Кормчую книгу - славянский перевод Номоканона, сделанный св. Саввой Сербским. (26) Однако именно в области юридических и исторических сочинений русские выказали наибольшую независимость от византийских наставников. И "Русская Правда", и так называемый "Устав князя Владимира" - это оригинальные узаконения, хотя в них и видно знакомство с византийской юридической традицией. Такая независимость, впрочем, может быть истолкована в том смысле, что византийские законы принимались без изменений и только дополнялись установлениями, имевшими местное значение. Еще более впечатляют оригинальность и богатство русских летописей. Составители, используя греческие образцы, создали самостоятельную, исключительно красочную и исторически информативную картину русской истории. Их произведения несравненно выше историографических сочинений других славянских народов. Русские были слишком отдалены от Константинополя географически, их земли никогда не были административной частью империи, и они не могли удовлетвориться переводной византийской историографией. Отразившееся в летописях национальное самосознание, ощущение целостности Руси не зависело от Византии. Впрочем, летописи составлялись служителями церкви, и в них никогда не упускается из виду православная византийская ойкумена, в которую Русь входит как составная часть.

Византийское искусство стало широко проникать на Русь сразу же после 988 года. Греческие мастера строили и украшали церкви, воздвигнутые в Киеве Владимиром и Ярославом. В соборе Святой Софии в Киеве до сих пор сохранились прекрасные образцы византийского мозаичного искусства XI века. Руси понадобилось целое столетие, чтобы в русле византийской традиции выработать новый стиль в живописи и архитектуре.

Великие памятники Новгорода и северо-восточных княжеств показывают, как шел этот процесс, приобретший новую силу в XIV веке.

Но влияние греческой византийской цивилизации не ограничивалось переводами и заимствованиями традиций искусства. Немало греков перебиралось на Русь и занимало там заметное положение. Особенно это касается церкви: из двадцати трех митрополитов, которые упоминаются в летописях домонгольской эпохи, семнадцать были греками и только два - русскими (национальность четверых неизвестна). Хотя большинство епископов избиралось из среды местного духовенства, некоторые были, несомненно, греками. Источники говорят о наличии греческих учителей и книг во многих областях Руси. (27)

Административный контроль греков над русской церковью в значительной степени объясняет буквальное тождество русских и византийских литургических текстов и обрядов; в этом кроется одна, по крайней мере, причина проявления большей инициативы и самостоятельности русских в сфере светской (например, юридической) культуры, нежели церковной. Даже после обретения церковной независимости, консервативный инстинкт преданности "греческим книгам" определял строй русской церковной культуры.

Стремление к подражанию греческим образцам появляется фактически с первых шагов русской письменности. Даже те двое русских, которые содействием киевских князей стали первыми русскими митрополитами, вопреки обычной процедуре назначения из Константинополя, - Илларион (1151 г.) и Климент (1147-1155 гг.) - были воплощением византийских традиций в богословии, экзегетике и риторике. Способность их занять митрополичью кафедру оценивалась, конечно, в соответствии с византийскими идеалами; русские кандидаты не должны были уступать своим греческим предшественникам. То же можно сказать и о св. Кирилле Туровском (середина XII века), авторе первого на Руси сборника экзегетических проповедей. (28)

 Точно так же, великий князь Владимирский Андрей Боголюбский (1157-1174 гг.), утверждая свои преимущества над другими князьями и церковную независимость великого княжества Владимирского от Киевской митрополии, обращался к византийским обрядовым и агиографическим традициям (икона Владимирской Богоматери, праздник Покрова) и подчеркивал греческое происхождение местного святого Леонтия Ростовского. (29)

 Тем самым он хотел возвысить значение своей столицы. (30) Даже в тех редких случаях, когда они противились церковному и имперскому контролю Византии, русские, как и болгары в X веке, обращались к культурным и религиозным понятиям самих византийцев, популяризируя тем самым греческие сочинения в славянском переводе.

Конечно, вслед за церковными иерархами и чиновниками на Русь потянулись греческие дипломаты, купцы, ремесленники и иконописцы. В то же время, русские служили в византийской армии. Русские князья бывали в Константинополе и иногда женились на греческих аристократках. Одна из частей города стала обычным местом пристанища приезжих русских. Русские монахи селились на Афоне и в других монастырях Среднего Востока; через Константинополь тек постоянный поток русских паломников в Святую Землю. (31)

Было ли знание греческого языка широко распространено на Руси? Вряд ли. Дошедшие до нас (и мало еще изученные) греческо-русские словари показывают, как нам кажется, не только похвальные усилия нескольких вдумчивых учеников, но и их

разочарование от встреченных трудностей. (32) Изучение греческого языка, возможно, сосредотачивалось в немногих городах, таких, как Владимир, где находилась библиотека великого князя, в которой были и греческие книги, (33) или Ростов, куда обычно назначался епископ из греков и где греческий язык употреблялся в качестве богослужебного наравне со славянским. (34) Греки, жившие в России, не пользовались особой популярностью у населения. Летописи часто упрекают их в лукавстве,(35) но в целом признают за ними "мудрость" и "хитрость" - признаки более развитой культурно цивилизации. Несколько греческих епископов и монахов вошли в русские святцы. Так что узы, связывавшие Русь и Византию и основанные на общности веры и традиций римо-византийского универсализма, не могли распасться из-за разницы темпераментов, национальных особенностей или даже политических несогласий.

Могут, однако, сказать: именно потому, что византийская культура пришла на Русь "в переводе", эллинизм в его интеллектуальном и творческом измерении так и не привился на Руси. Византия была преемницей античной греческой философии. До самого падения империи византийские мыслители умели ценить и не переставали толковать полученное наследие. Однако культивация мирской культуры античности встречала сопротивление церкви и, в частности, монашества, то есть тех элементов византийского общества, которые непосредственно занимались распространением византийской культуры среди славян. Святые Мефодий и Кирилл (последний также известен под своим мирским именем Константина Философа и был вполне искушен в светской культуре), может быть, не видели ничего дурного в переводе древнегреческих авторов на славянский язык, будь у них на то время; но они, конечно, не считали это делом первостепенной важности. Их преемники из числа греков и славян, распространявшие христианство в славянских странах, не считали необходимым или разумным приобщать славян к чему-либо, кроме самого вероучения, Писания и богослужения. Как правильно подчеркивает Г. П. Федотов, между евангелизацией западных германских варваров и крещением славян существует огромная разница: восточные "варвары" получили христианство на своем родном языке, в то время как их западные братья должны были учить латынь, чтобы обрести спасительное знание веры. Быстро и успешно "натурализовавшееся" в славянских землях христианство никогда не становилось там орудием светского познания, в то время как на западе христианская образованность - хотя и доступная лишь немногим, монополизированная знающим латынь духовенством - открывала доступ к латинской поэзии и риторике. (36)

 Византия в принципе избегала эллинизирования прозелитов. Она не заставляла их учить чужой язык. (37) Этот благородный подход, который можно назвать "кирилло-мефодиевским", существенно влиял на то, как в славянских странах, и особенно на Руси, воспринималось и понималось христианское учение, доступное в основном в переводах, а не в греческом оригинале. Как мы видели выше, после крещения Русь вошла в политическую и церковную структуру, основанную на христианском и римском универсализме. Но в культурном отношении ее приобщение к византийской цивилизации было ограничено языковым барьером, так что творческое развитие в этой области в значительной степени могло опереться только на собственные таланты, способные использовать местные ресурсы. Такие таланты явились довольно рано (например, Илларион Киевский), но независимое творчество в сугубо интеллектуальных областях началось лишь через несколько веков. Даже в XIV веке, когда количество переводов с греческого резко возросло и русские стали достойными учениками Византии в религиозном искусстве, православной мистике, агиографии, в сферах личной и социальной этики, спекулятивные богословские и философские достижения византийского христианского эллинизма воспринимались ими очень пассивно и в незначительном объеме.

3. Православная вера

Проникновение православного христианства из Византии на Русь никогда еще не исследовалось с учетом всех многообразных сторон этого явления. Помимо классических историй России и русской церкви (Макария, Голубинского, Карташева), чисто религиозной стороне этой проблемы посвящены два капитальных труда: "Пути русского богословия" Г. Флоровского (Париж, 1937) и "Русское религиозное мышление" Г. П. Федотова (The Russian Religions Mind, Cambridge Mass., 1946-1966). Оба автора указывают на контраст между Византией и Русью, но подходят к вопросу совершенно противоположным образом. Флоровский пишет о богословии и богословах. Лишь немногие из русских религиозных писателей, сочинения которых с большой эрудицией разбирает автор, достигают интеллектуального уровня патристики, принятого им за образец. Фактически книга Флоровского написана, чтобы показать, что в России до XIX века вообще не было богословов и что средневековая русская религиозная литература в лучшем случае была бледным подражанием византийским образцам, а в худшем - некритическим копированием еретических западных. Автор избегает обсуждения других форм религиозного опыта, кроме чистого богословия, например, искусства, литургии и мистики. Федотов, напротив, мало говорит о доктринах и догматах. Он считает, что византийское христианство было "монофизитским" (т. е. забыло о человеческой природе Христа), "эллинизированным" ("Евангелие стало книгой мистерий, ... источником богословских спекуляций") и "ориентализированным" (утвеждающим "рабскую этику в ущерб христианской человечности"); более правильное, "христианское" восприятие Христа - в Его страданиях, в умалении до человеческого образа ("кенозисе") - он видит в "русском" православии.

Нам кажется, что решить эту проблему правильно вообще невозможно на основании предвзятых схем и противопоставлений. Православное христианство в Византийской империи было сложным и разнообразным явлением. Для недавно пришедших к христианству русских его высшие интеллектуальные аспекты были, естественно, недоступны, но русские быстро стали хорошими учениками в тех областях, которые требовали интуитивного постижения красоты и истины. Уже в XI веке преп. Антоний Печерский воспринял традиции афонского монашества, а преп. Феодосии Печерский ввел на Руси монастырский устав преп. Феодора Студита. Русские были сразу захвачены красотой византийского богослужения и вскоре усвоили искусство мозаики, фрески, книжной миниатюры. На Русь приглашали лучших греческих художников, и их русские ученики вскоре сравнялись с учителями. А поскольку в восточном христианстве иконопочитание и иконопись связаны с богословием воплощения, то успешное освоение византийского искусства имело не только эстетическое значение: оно учило содержанию веры. В языке богослужения и искусства, всеобъемлющем содержании таинств и обрядов (освящение воды, урожая, плодов, домов, кораблей), в утверждении, что всяк живущий может достичь Царствия Небесного, православная вера Византии была достаточно доступной и гибкой, чтобы стать "культурой", в равной степени понятной для простых и образованных русских людей.

Вот  почему,  когда  мы  говорим  об  историческом процессе  усвоения "варварским" народом, почти не имеющим собственной письменности, изысканнейшей, утонченнейшей многовековой традиции христианства, следует, возможно, подчеркивать не неизбежные  упущения, а  связь между  Византией и  Русью. Особенно это видно на примере агиографии. Следует, безусловно, согласиться с Г. П. Федотовым в том, что усиленное почитание на Руси святых Бориса и Глеба - сыновей св. Владимира, убитых их братом Свято-полком, - как символа христианской человечности и непротивления злу, помогает понять особенности раннего христианства Киевской Руси. Но разве почитание мучеников не было заимствовано у Византии, ведь  оно занимало центральное  место  в  Октоихе, Минеях и Синаксариях? И святость русских монахов представляет  духовность, в  общем тождественную духовности  греческих  или  сирийских  подвижников. Кроме того, уже Илларион Киевский изображал князя Владимира  вторым Константином, а  святые  князья (некоторые  из  них  были  замучены  татарами)  имели прообразами хорошо известных греческих  святых воинов. Между "греческим" и "русским" православием были легкие отличия в акцентировке и стиле, но если принять во внимание глубинное тождество подхода и интуиции, остававшееся неизменным несмотря на огромную историческую и культурную дистанцию между двумя народами, то эти различия нельзя не признать ничтожными. В течение средних веков православная вера служила связующим звеном между Русью и Византией.

Если в русском православии и есть черта, которую можно противопоставить византийскому восприятию христианства, то это глубокая озабоченность русских сохранением буквы традиции, полученной от "греков". В XVI и XVII веках, когда в Москве решали вопрос "правильности" тех или иных книг, указанная озабоченность вызвала церковный кризис. Проблема эта возникает у самых истоков русского христианства, ведь огромное количество сложнейшего письменного материала, созданного веками культурного творчества, было переведено и предложено русским как единственный источник религиозного знания. Русские христиане, конечно, предоставленные самим себе в усвоении и критике этого материала, не могли вполне понять ямбы византийских канонов двунадесятых праздников, юридические ухищрения византийских законников или тринитарные и христологические нюансы песнопений утрени в Октоих (38). Некоторые наиболее трудные тексты так и остались непонятными в славянском переводе, и, естественно, поэтическое совершенство некоторых песнопений было утрачено, несмотря на исключительные внутренние потенции славянского языка и многие поистине гениальные места переводов. В России всегда была явная подсознательная убежденность в том, что христианство - "импортировано" от греков. Из-за этой уверенности русские церковные деятели, особенно в период Московской Руси, старались буквально следовать греческим книгам, содержание которых

подчас оставалось загадочным и в то же время служило единственным твердым критерием чистоты православия, полученного в Византии. Любое отклонение мыслью и словом от этого письменного сокровища расценивалось как потенциальная ересь.

Верность византийскому христианскому наследию была решающим фактором  в отношениях Руси с  западным христианством. Есть основания думать, что с момента крещения киевская церковь в отношениях с Римом и германским христианством во всем следовала за Константинополем. Некоторые историки предполагали  существование независимых контактов между митрополитом Киевским и Римом. (39)  Другие, напротив, считали,  что  управление  церковью  греками  вызвало ожесточенную антилатинскую кампанию, навсегда исключившую  возможность  прозападной  ориентации Руси. (40) Все это могло бы выглядеть убедительно лишь при одном допущении - которое до недавнего времени делалось всеми историками, - что инцидент 1054 года между Михаилом Керулларием, патриархом Константинопольским, и легатами папы Льва IX следует рассматривать как решительный и окончательный разрыв между  римской  и  византийской  церквами.  Если  бы это  было  так, то  упоминание  некоторых  западных святых  в  русских  молитвенниках  и  календарях  или торжественное празднование русской церковью перенесения мошей св. Николая из Мир Ликийских в Бари (1087 г.) (41)  следовало бы расценивать как измену русских  Константинополю  и  как  факт  независимых сношений  с  латинской церковью.  Однако  на  самом деле события  1054 года считали в Константинополе всего лишь инцидентом в отношениях между патриар-хатами, и никаких формальных канонических прещений против папства или латинской церкви в целом не последовало. (42) Контакты между Русью и западом шли параллельно таким же и даже более многочисленным контактам Константинополя. Греческое духовенство этим контактам русских не препятствовало. Действительно, обмен посланиями (в основном, полемическими) между антипапой Климентом III (1080-1100 гг.) и митрополитом Киевским Иоанном II (из греков) осуществлялся через посредство Феодора, "грека из числа приближенных митрополита", который также "привез из Рима от папы много мощей святых". (43) Поэтому и не сохранилось никаких следов того, что греческое духовенство якобы насаждало в России антилатинские настроения. Следует, скорее, сказать, что русская митрополия, т. е. греческие иерархи и русская паства, наряду с другими епархиями Константинопольского патриархата, участвовала в медленном процессе отчужденья между церквами, развивавшемся в XI и XII веках. (44) Мы видим, что в течение этого периода греческие и латинские полемисты обсуждали в основном обрядовые и уставные вопросы, не углубляясь (как то было во времена Фотия) в главную тринитарную проблему "филиокве"; тем самым полемика становилась понятнее для русских. Характерно, что в рассказе "Начальной летописи" о крещении Владимира главная "ересь" латинян полагается в употреблении опресноков, недостаточном почтении к святым иконам и в других обрядовых несоответствиях. (45) В тех византийских антилатинских сочинениях, которые проникли в Россию, на первом месте стояли также обрядовые вопросы.(46) И в этом отношении, как и в других, русские были верными учениками греков, отбирая те элементы в греческой богословской литературе, которые были понятнее им и ближе к практическим нуждам молодой русской церкви.

Вместе с византийским православием русские без обсуждения приняли догматы и каноны, но те же греки научили их, что догматы могут быть выражены в красоте богослужения, в музыке, в иконописи, в аскетике. Именно эти аспекты христианства привлекали их более других и развивались ими с наибольшей самостоятельностью. Внутренняя связь с византийским наследием позволила русским в XIV веке органически усвоить плоды исихастского возрождения и художественного ренессанса палеологовской эпохи.

1) 31, .V 438.

2) Помимо многочисленных упоминаний русов в византийских, латинских  и арабских  источниках  IX-X1I  веков, к  числу наиболее важных текстов по истории византийско-русских связей  относятся: а) Сочинения патриарха  Фотия,  см.  5, с. 5-57; английский перевод см. 98, с. 82-110; б) Трактат

"Об управлении  империей",  написанный императором Константином VII Багрянородным (см. 4, с подробным комментарием Д. Оболенского);  в) "Начальная летопись", см. 225.

3) Neilos Doxopatris, Notitia patriarchatum, P. G. CXXXII, кол. 1105.

4) См.  163: того же автора  164, с.  144-173.

5) 136,  с. 27.

6) Рождество  Христово. Вечерня. Стихира  на  "Господи воззвах", "Слава и ныне". Авторство этого гимна традиционноприписывается императору Льву VI (886-912 гг.), но идеи его восходят к знаменитому "Жизнеописанию" Константина

Великого,  составленному  Евсевием  Кесарийским. См. 47, с. 254.

7) 102, II, 188-192.  Разумеется, греческое духовенство,  приехавшее из Константинополя в X веке, поминало императоров,  но впоследствии  этот обычай  мог  быть оставлен.

8) Фотий, "Послания", 140, СП, 736-737.

9) Письмо египетского  султана  Андронику  II; отрывок см. 148, с. 57-58; ср. упоминание о подобных текстах в  199, с. 13-29.

10) 183,  с. 350-360.

11) 116,  ер. III.  61, Epistolae I, Berlin, 1891,  с. 222.

12) Ср. 30, с.  140; также  135, с. 7.

13) См.:  Г.  Г. Литаврин, А.  П.  Каждан,  "Экономические и  политические  отношения  Древней Руси и Византии"  (147, с.  71). Общий  обзор  советских  работ  о  роли Византии в истории России см. 104, с. 45-46.

14) Ср.  127, с. 20-35.

15) Полный перечень иностранных браков потомков Ярослава см.: В. С. Иконников, "Опыт русской историографии", II, 1, с. 143; см. также 91, с. 143-178, и 185, с. 317-348.

16) См. прекрасное описание политического  строя Руси, точки зрения более развитой Византии, в 130, с.  223-232.

17) Подобие можно найти в  монгольском государстве  XIII и XIV веков, которое было разделено на отдельные области, управляемые  родичами Чингисхана.

18) См.  130, с. 39-40, 223-224.

19) При Мануиле Комнине, новые епископы - в их числе митрополит Киевский - обязаны были присягать императору (см.: А.  Павлов, "Синодальный акт Константинопольского патриарха Михаила Анхиала 1171-го года о приводе архиереев к присяге",  251, II, 1895, с.  388-393).  Со

временем их  от  этого  освободили, но роль  императора  в назначении русских митрополитов хорошо прослеживается по документам  вплоть до XV  века.

20) В. И. Ламанский, "Видные деятели западно-славянской образованности",  Славянский сборник,  I,  СПб.. 1875,  с. 21.

21) 225, 898 год, I, с. 62; по этому вопросу см., в частности, 214, с. 38-43,  59-85.

22) Князь Ярослав, сын Владимира, "собра писцы многы, и прелагаше  от  Грекъ  на  Словеньское  писание, и списаша книги многи". (225, I, с.  102).

23) Начальная летопись упоминает, в частности, полный Новый Завет  (Апостол и Евангелие), Псалтирь и Октоих; в последней  книге содержится  цикл  песнопений,  необходимых для  богослужений на  протяжении периодически повторяющегося восьминедельного цикла. (225, с. 22).

24) А.  И. Соболевский, "Материалы  и  исследования в области славянской филологии и археологии". (В кн.: Академия Наук, Отд. русского языка и словесности, Сборник,  LXXXVHI, 1910,  № 3,  с.  162-177); 131,  с. 60-61. О  переводе  византийских  хроник  см.  также 165,  с.  385-408.

25) См.: А.  Павлов,  "Книги законные,  содержащие в  себе, в древнерусском переводе,  византийские  законы земледельческие, уголовные, брачные и судебные". (В кн.: Академия Наук, Отд. русского языка и словесности, Сборник, XXXVIII, № 3, СПб.,  1885), с.  1-92.

26) Ср. 192.

27) См. 205, с. 52-54.

28)О византийской традиции, которую выразили эти три автора, см. 45, I, с. 63-93 (вряд ли, однако, оправдано противопоставление "византинизма"  и  "русского кенотицизма", которое  проводит  Г.  П. Федотов); см.  также 118.

29) Покров или  головное покрывало ("мафорион",  неправильно передаваемое  как "омофор") Богородицы -  был главной реликвией, которой византийцы приписывали спасение Константинополя от персов, арабов и болгар. Он хранился во Влахернской церкви. Согласно греческому "Житию

св.  Андрея Юродивого" (в честь которого был наречен Андрей Боголюбский),  ему  было  видение  Богородицы, держащей свой "мафорион" над городом. Это видение  и увековечено праздником Покрова, который празднуется 1 октября. (О происхождении праздника см.: А. Остроумов,

"Происхождение  праздника Покрова",  Приходской Листок (приложение к "Церковным Ведомостям"), 1911, № 11; Ф. Спасский. "К происхождению иконы и праздника Покрова",  Православная мысль,  IX,  Париж, 1953, с.  138-

151; ср. также: H. H. Воронин. "Андрей Боголюбский и  Лука  Хризоверг",  251,  XXI, 1962,  с. 29-50;  "Житие Леонтия Ростовского и византийско-русские  отношения второй половины XII в.", 251, XXIII, 1963, с. 23-46.

30) Ср.  159, с. 95.

31) См.: Г.  Г. Литаврин,  А.  П.  Кажлаи, "Экономические и политические  отношения Древней  Руси  и  Византии", 147, с. 69-81.

32) См.  издание  "Речи  тонкословия  греческого"  (сборник греческих текстов XV века) в  184; ср. также  159, с. 98.

33) В. Иконников (205),  с. 53.

34) 201, I,  1, с. 359-360.

35) Летописец,  рассказывая  о  коварном  обмане  епископа Черниговского Антония в 1164 году, отмечает: "Се же молвяше им, льсть тая в собе: бяше бо ролом Гречин". (235, II, СПб., 1908.  кол. 523).

36) 45.  с. 39-40.

37) Были некоторые исключения из этого правила, но историки все же преувеличивали степень преднамеренности в эллинизации Болгарии после византийского завоевания в XI веке (см., в частности: В. Н.  Златарски, "История на Българска дуржава". II, София,  1927, с.  57; также 161,

с. 226-228).  Образованные византийцы  (например, Феофилакт Болгарский) иногда проявляли снобизм по отношению к "варварским" языкам. Однако факт литургического многоязычия  был  универсальным в  византийском мире, и никто не отрицал его принципиальной законности (ср. трезвый взгляд на этот вопрос в  130, с.  151-153).

38) Лучше понять масштабы проблемы позволит некоторое знакомство с  византийским  богословским  наследием. См. 106 и 21.

39) См., в частности, 8; эта точка зрения встречается и в совсем недавних католических  исследованиях, например, в 114, с. 83-108.

40) А.  И. Соболевский, "Отношение древней Руси к разделению  церквей".  (Академия Наук, Известия,  VI  серия, VIII, 1914,  № 2, с. 95-102).

41) Ср. 201, I.  1, с. 773-775; 91, с. 51-74;  187, с. 290-292; 37, с. 242-247; 214, с. 44-45.

42) Оценку событий  1054 года современными историками см.: 40,  с.  150-152.  Особенно  убеждают  в  этом  отношении документы,  относящиеся к контактам между Константинополем и Римом в  1089 голу. Тогда император Алексей  I выяснял, каковы основания разделения. В патриархате  соответствующих  документов  не нашли.  Фактически,  с конца XI  столетия церкви были  в  отчуждении, но  формального разделения не было. (См., в частности, 71, с.  38-67; также 91,  с.  19-26).

43) 217,  с.  116.

44) Ср.  145, № 35,  1965. с. 504-527.

45) 225,  с. 61, 79-80;  летопись  была  завершена  по  крайней мере сто лет спустя после событий 988 года. В ней отражена полемика между  греками и латинянами,  характерная для  XI  столетия.

46) См. 223. 222 дополняет и отчасти исправляет работу

Попова.

Глава 2: Катастрофы XIII века

В 1204 году, впервые за свою девятивековую историю, Константинополь, выдержавший осады персов, аваров, славян, арабов и турок, был побежден и захвачен западными крестоносцами. Тот факт, что эти враги были латинскими христианами и после захвата города установили на Босфоре свою собственную империю и свой собственный патриархат, глубоко повлиял на отношения между латинским и византийским христианством последующих веков.

Двадцатью годами позже, в 1223 году, совокупные силы русских и куманских князей были разгромлены полчищами Чингисхана, перевалившими через Кавказ после завоевания Персии. Сражение произошло на реке Калке, к северу от Азовского моря. Десятью годами позже внук Чингисхана Батый перешел через Урал, ворвался на русские равнины с северо-востока и начал систематическое завоевание и ограбление Руси. Киев был взят и разрушен в 1240 году.

Эти две катастрофы изменили политическую структуру Восточной Европы и Средиземноморья. Завершилась традиционная поляризация между Восточной и Западной Римскими империями, проявившаяся в последний раз в драматической борьбе Мануила I  Комнина (1143-1180 гг.) и Фридриха I Барбароссы (1152-1190 гг.). Латинское христианство, формальновозглавляемое папой, подавило своего соперника на Босфоре. В действительности западное христианство было далеко не однородно, разные национальные государства боролись за главенствующее положение, но в глазах греков и славян единственным держателем римского "империума" представало папство. Кроме того, по крайней мере для русских, существовала и другая постоянная угроза - мощная империя монголов. Западное же христианство никогда не имело серьезных столкновений с монголами, и, когда папы стали искать пути для миссионерского проникновения в Азию, между ними завязались дипломатические и торговые отношения. (1)

Между двумя новыми империями располагались небольшие национальные государства: языческая Литва, Галицко-Волынское княжество, Болгария и Сербия; последние три религиозно и культурно были связаны с Византией. Эти страны сумели сохранить свою независимость, успевая задабривать то татар, то западные державы. Первого можно было достичь, выплачивая дань Золотой Орде, второго - признав, хотя бы номинально, главенство папы.

В первые десятилетия XIII века казалось, что Византия мертва и как "империя", и как "содружество", что латинское христианство отождествилось с самой западной цивилизацией и вскоре должно столкнуться с Азией. Однако в действительности ни проникновение латинян в восточное Средиземноморье, ни покорение Руси татарами не было столь разрушительно, как казалось вначале. Религиозные, культурные и даже политические узы "византийского содружества" крепились преимущественно церковью, исторические катастрофы не смогли их разрушить, что со временем, в конце XIII и XIV веке, сделало возможным возрождение.

1. Византия: смерть и воскресенье

Захват Константинополь крестоносцами в 1204 году был событием чрезвычайным, однако непредсказуемым и внезапным его назвать нельзя. Мирное сосуществование на Среднем Востоке было невозможно, потому что и идеологически, и политически, и экономически крестоносцы слишком явно противостояли Византии.

Идеологически, - укрепление на западе Священной Римской империи и реформы папства, утверждавшие каноническое первенство папы во всем христианском мире, были несовместимы с византийской идеей империи, сложившейся в эпоху Константина и Юстиниана. Для византийцев Константинополь был единственным "Новым Римом"; византийский император был единственным "римским самодержцем" ("автократом"). Церковь же управлялась совместно пятью патриархами - Рима, Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима, - и папа Римский институционально и доктринально разрушил это согласие. Единство христиан могло быть достигнуто лишь возвращением к прежнему порядку. Византийцы, конечно, отлично умели совмещать твердость позиций с практическим компромиссом: императорам Иоанну II (1118-1143 гг.) и Мануилу I (1143-1180 гг.). Комнинам удалось достичь взаимопонимания с германской Империей. Однако Мануил вскоре столкнулся с имперскими притязаниями Фридриха I Барбароссы, который в послании к византийскому императору требовал, чтобы "греческий царь" подчинился ему, настоящему императору. (2) В конце XII века, в правление преемника Барбароссы Конрада IV, союз Германской империи с норманнским

правителем в Сицилии создал прямую угрозу Византии, в которой видели главную помеху интересам запада.

В политическом отношении, создание латинских герцогств в Палестине и Сирии, которые византийцы считали своими территориями, временно захваченными арабами, создавало постоянную вражду между греками и латинянами. Великие императоры из династии Комнинов - Алексей, Иоанн и Мануил - умели направить движение крестоносцев в нужное им русло и даже иногда добивались от них вассальной присяги; слабые же императоры из рода Ангелов (1185-1204 гг.) стали легкой добычей для своих западных врагов, которых при Алексии II (1180-1183 гг.) и Андронике I (1183-1185 гг.) громили ожесточенные антилатинские мятежи, завершившиеся в 1183 году зверской расправой с латинянами в Константинополе.

В экономическом отношении, - главная угроза исходила от Венеции, крупнейшей морской державы, стремившейся взять под контроль торговые пути из Западной Европы на восток; Византия была помехой и здесь.

Внутренняя политика Византийской империи в правление Комнинов способствовала росту больших владений, которые принадлежали военной знати. Пока императорская власть была достаточно сильна, чтобы контролировать эту византийскую разновидность феодализма, сохранялась видимость единства империи. Однако после 1180 года быстрая смена императоров и их неспособность справиться с политическими проблемами разрушили фасад византийской моши. Особенно заметной была слабость империи на Балканах. В 1183 году сербский жупан Стефан Неманя смог, при активной венгерской поддержке, установить прочную независимость. Почти в то же время восстание в Болгарии, к югу от Дуная, возглавлявшееся братьями Петром и Асеном, повлекло за собой кровавые сражения с византийцами, которые закончились фактическим признанием Византией независимой Болгарии со столицей в Тырново. При царе Калояне (1197-1207 гг.), младшем брате Петра и Асена, Болгария стала главной силой на Балканском полуострове.

Общий развал коснулся и таких отдаленных провинций, как Кипр, где в последние годы XIII столетия провозгласил себя императором Исаак Комнин, и Трапезунд, где два внука Андроника I - Алексей и Давид - с помощью грузинской царицы Тамары установили независимую империю (1204 год).

Поэтому, когда в 1204 году крестоносцы захватили "царицу городов", на территории бывшей империи уже существовали элементы будущей политической структуры: Трапезунд на востоке, Сербия и Болгария на Балканах. Но основание Латинской империи в самом Константинополе, венецианский патриарх на престоле Иоанна Златоуста и Фотия в Святой Софии были событиями необычайного символического значения: они вызвали не только естественный патриотический протест греков; греческие богословы и иерархи впервые сознали всю серьезность папских притязаний. До 1204 года византийская полемика с латинянами сосредотачивалась на прибавлении ими "филиокве" к Символу веры, на вопросах богослужения и церковной дисциплины, которые расценивались как серьезные, но поправимые ошибки запада. Когда папа Иннокентий III назначил Фому Морозини патриархом, большинство византийцев увидело, что западное христианство действительно верит в исключительные и универсальные права папы, как преемника  Петра, то есть совсем по-другому понимает  церковь. (3)

Впрочем, вскоре стало ясно, что вожди крестоносцев не обладают ни военной силой, ни внутренней сплоченностью, необходимыми, чтобы полностью подавить сопротивление Византии. Через несколько месяцев после падения Константинополя образовалось два греческих государства, претендовавших быть законными преемниками империи: Эпир и Никея. В Эпире Михаил Дука возглавил коалицию местных греческих аристократов, принял титул "деспота" и утвердил свою столицу в Арте. В 1224 году он освободил Фессалоники от латинян и был коронован "римским императором". Тем временем зять императора Алексея III, Феодор Ласкарис, собрал вокруг своей столицы в Никее земли западной Малой Азии. В 1208 году он тоже принял титул императора.

Завоевание Константинополя латинянами повлекло за собой умножение числа "имперских" центров - Трапезунд, Никея, Фессалоники, Кипр, затем Болгария, и, кроме того, Латинская империя в самом Константинополе. Повсюду правители претендовали быть "императорами римлян". При полном распаде реальной империи, парадоксальным образом, в политическом сознании современников возрождалась сама имперская идея: никто, даже балканские славяне, не удовольствовался созданием национальных государств. Они либо продолжали номинально подчиняться универсальному организму империи (причем иногда папство заменяло Константинополь в качестве носителя законной имперской власти), либо объявляли передачу империи ("translatio imperil") столице своего собственного государства. Гораздо позже, в XV и XVI веках, когда созидалась идеология "Москвы - третьего Рима", Московская Русь руководствовалась в своей политике той же внутренней логикой.

Однако в XIII веке продолжал существовать один очень важный институт, который не поддавался общему процессу разложения и оставался мощным средством объединения: это был православный Константинопольский патриархат. В 1204 году, когда 13 апреля крестоносцы ворвались в город, правящий патриарх Иоанн X Каматерос укрылся во Фракии, в Дидимотихе, где латинское господство вскоре было свергнуто местной греческой знатью, призвавшей на помощь болгар. (4) 14 апреля 1205 года болгарский царь Калоян разгромил латинян у Адрианополя. Ка-лоян, заклятый враг новых хозяев Константинополя, тем не менее номинально признал духовный примат папы: 7 ноября 1204 года римский кардинал посвятил в Тырново болгарского архиепископа Василия, а Калоян получил от папы королевскую корону. Вряд ли укрывавшийся в Болгарии патриарх Иоанн сочувствовал этому. Возможно, что именно политический оппортунизм Калояна был одним из решающих факторов, заставивших византийскую церковь искать опору для выживания не в Европе, а в Азии. После смерти Иоанна Каматероса (1206 год) патриарший престол оставался вакантным в течение почти двух лет, и новый патриарх, Михаил Авториан, был избран не в Болгарии, а в Никее (1208 год), вслед за чем последовала императорская коронация "деспота" Никеи Феодора Ласкариса. (5)

Это событие оказалось решающим для возвышения Никейского царства: коронация правящим патриархом удостоверяла законность императорского титула. (6) Избирая Никею в качестве местопребывания изгнанного патриарха, церковные иерархи, которых, безусловно, переманивали по крайней мере еще две страны - Эпир и Болгария, - фактически определяли будущее византийской  цивилизации.

Наконец, того ореола законности обретенной власти, который теперь окружал императора Никеи, не хватало Феодору Ангелу, коронованному не патриархом, а архиепископом Охридским после взятия Феодором Фессалоник (1224 г.). Законная преемственность власти оставалась в XIV веке важным обстоятельством и для Византии, и для Руси.

У нас нет достаточных сведений об избрании в Никее патриарха в  1208 году. Важную роль в этом событии играли политические таланты Феодора Лас-кариса. В любом случае, выборы получили широкую церковную  поддержку  и  признание даже вне территорий, контролировавшихся Никеей. Новый патриарх немедленно взял в свои  руки власть и контроль над административным аппаратом церкви, в том числе - над  отдаленными митрополиями,  входившими  в  его юрисдикцию, - в Трапезунде и на Кавказе, в России и на Балканах. Слабость политической базы компенсировалась дипломатической гибкостью. Патриарх, например, понимал, что прямое административное управление болгарами и сербами невозможно, так как византийцы  не  имеют больше  военного контроля  на Балканах. Правители Болгарии и Сербии легко могли выторговать церковную независимость у греков, а при необходимости и у пап. Смиряясь перед неизбежным, никейский патриарх в 1219 году рукоположил св.  Савву  автокефальным  епископом  Сербским,  а  в 1235 году признал права  болгарского патриарха в Тырново. Не так давно византийцы добровольно ни за что не пошли бы на такие уступки, но у изгнаннической Никейской империи не было другого выхода.  Пока, благодаря этим широким жестам, она получала  существенные преимущества: признание своей собственной канонической законности и почетного первенства у болгар и сербов, прекративших опасные сношения с папой Римским. Ниже мы увидим, что такая же гибкая церковная политика принесла и в России не менее положительные для Византии результаты.

В истории подробно описано, как благодаря выдающимся правителям политически и экономически укреплялась Никейская империя. В 1261 году это привело к освобождению Константинополя. Реставрация была бы невозможна, если бы в период латинского завоевания (1204-1261 гг.) не продолжало существовать "византийское содружество", основанное на прочных религиозных и культурных связях, а также на гибкости административных институтов.

В 1261 году, после освобождения греками Константинополя, императору Михаилу VIII Палеологу (1259-1282 гг.), который узурпировал никейский престол, удалось короноваться вторично в Святой Софии. Он стал вдохновителем и первой жертвой блестящей, но часто противоречивой и самоубийственной дипломатической игры с востоком и западом, направленной на выживание освобожденной столицы. Чтобы предотвратить угрозу со стороны Карла Анжуйского, норманнского повелителя Сицилии, активно готовившегося к восстановлению латинской власти на Босфоре, он начал с папством переговоры о соединении церквей, что лишило бы всяких оправданий новое нападение крестоносцев на Константинополь. Чтобы достичь этой цели, он сначала сам принял римскую веру, исповедав ее в личном заявлении, составленном латинскими богословами, а потом велел своим послам подписать постановления Лионского собора 1274 года. Наконец, он возвел Иоанна Векка, сторонника этого союза, на патриарший

престол. Это вызвало ожесточенную внутреннюю борьбу в Византии и только на время отклонило угрозу со стороны Карла Анжуйского. Сицилийская угроза была со временем нейтрализована не папством, а другим союзником Михаила, Педро Арагонским, и мятежом в Сицилии, - тогда во время известной "сицилийской вечерни" была вырезана вся норманнская знать (1282 год).

Такая  политика - поиска  союзников  и  создания "вторых  фронтов" за  спиной врага (7)  - повела  к соглашениям между Михаилом  и ханом  Хулагу и его сыном Абагой, монгольскими правителями Персии и Ирака, которые угрожали туркам сельджукам в Малой Азии, чем предотвращали их нападение на Никею или Константинополь. Абага даже женился на побочной дочери Михаила Марии (1265 г.) и проявлял определенный интерес к христианству. Переговоры хана  с  папством (8)  показывают,  что  персидский  союз прекрасно сочетался с  политикой  Михаила по отношению к Риму: в его расчеты, таким образом, входило создание оси Рим-Константинополь-Персия, направленной как против Карла Анжуйского, так и против турок сельджуков.

Однако у этой политики были свои слабые места. Во второй половине XIII века Монгольская империя, созданная Чингисханом, распалась на несколько враждуюших кланов. Против Хулагу и Абаги выступали ханы Золотой Орды, правившие Русью и заключившие союз с египетскими мамелюками. Они постоянно нападали на византийские территории, потому что Михаил был другом их врагов. Чтобы задобрить их, византийский император выдал другую свою побочную дочь - Евфросинию - за татарского хана Ногая.(9)

В противоборстве с Венецией, поддерживавшей Анжуйскую династию, Михаил в значительной степени зависел от Генуи, которой даровал значительные торговые преимущества в Черном море и которая в силу своих коммерческих интересов в Крыму и низовьях Дона стремилась к хорошим отношениям с Золотой Ордой. Таким образом, образовывалась другая политическая ось, включавшая Геную, Константинополь и Золотую Орду. Эта ось была враждебна папству (которое отлучило Геную от церкви за союз с Михаилом) и стала дополнительным дипломатическим и военным орудием в руках императора. Михаил VIII Палеолог погиб в 1282 году, возглавляя четырехтысячную армию татар, которую его зять Ногай послал против восставшего греческого деспота Иоанна Дуки. Он, возможно, разорвал бы союз с папством, если бы успел, поскольку эта связь стала политически бессмысленной после "сицилийской вечерни".

Союз с Генуей и Золотой Ордой унаследовали преемники Михаила. И в XIV веке этот союз играл значительную роль в политике Византии по отношению к Руси.

2.  Монголы наСреднем Востоке и в Европе

На развитие Восточной Европы глубоко повлияло одно из крупнейших событий истории - образование Монгольской империи, которая к 1300 году простиралась от Балкан и Карпат до Тихого океана и от лесов северной Руси до Междуречья. Эта империя сдерживала силы турок в Малой Азии и тем самым на протяжении еще двух веков косвенно способствовала выживанию Византии. В России татарское иго до конца XV века было определяющим фактором политической и культурной жизни; опустошенная страна смогла выжить, создавая новые центры государственности и цивилизации и тем самым совершенно по-новому определяя свое будущее. Роль византийской дипломатии и культурных традиций в создании этой новой политической географии стала решающей именно в связи с временным совпадением византийских и татарских интересов в Восточной Европе.

В 1206 году был сделан решающий шаг к избранию  в  качестве  "императора"  ("кагана"  или  "хана") молодого вождя одного из  монгольских племен.  Его звали Темучин, но он получил новое имя (или титул) - Чингиз. (10) Племя Темучина принадлежало к племенному объединению "монголов". Другое племенное объединение, примкнувшее к этому союзу, называлось татарами. С течением времени именно последнее название стали употреблять в отношении империи Чингисхана; на  западе  оно  употреблялось в искаженном виде "тартары" (что фонетически напоминало  мифический  Тартар).  К 1225  году  завершилось покорение монголами Центральной Азии, Персии и Северного Китая, включая Пекин. В июне 1223 года два монгольских военачальника - Дэбе и Субудай - из Персии перевалили через Кавказ и на реке Калке нанесли сокрушительное поражение русским и куманским отрядам, но вскоре вернулись в Азию. Перед  смертью  (1226 г.)  Чингисхан  разделил  свою огромную империю между четырьмя сыновьями. Северо-западные  области,  включавшие  Казахстан и часть Урала, отошли к старшему сыну Джучи. Поскольку Джучи умер на несколько месяцев раньше отца, северо-западный улус наследовал его сын, внук Чингисхана, Батый. В 1229 году собрание племенных монгольских вождей  избрало  Угудея,  третьего сына Чингисхана, великим ханом. Его столица находилась в Каракоруме, и ему подчинялись остальные ханы, в том числе Батый.

В течение четырех лет (1239-1242) орды Батыя, руководимые Субудаем, распространили власть великого хана на всю страну. Татары разрушали города, которые оказывали им сопротивление, вырезали население, но систему управления менять не собирались. Их господство выражалось в том, что местные князья обязаны были, под угрозой нового набега, платить им дань. Первой была завоевана Центральная Россия, после того как в 1237 году пала Рязань. В 1238 году был сожжен Владимир. После передышки в 1239 году татары двинулись на юг и в 1240 году захватили три крупнейших центра Киевской Руси: Переяславль, Чернигов и Киев.

Продвигаясь дальше на запад, татары в 1241 году покорили Галицкое княжество, Венгрию, вторглись в Хорватию и, взяв Дубровник (Рагузу), вышли к Адриатическому морю. Другая часть пересекла Польшу, Силезию и Моравию. Однако весной 1242 года Батый получил известие о смерти Угудея и вернулся в Азию, предвидя на родине борьбу за власть. Он сохранил прямое управление Русью, включенной в состав огромной территории, называвшейся Кипчак. Его постоянная резиденция была расположена на нижней Волге и называлась Золотой Ордой; со временем на ее месте вырос новый город - Сарай. Русские князья должны были ездить туда на поклон к кипчакскому хану, чтобы получить ярлык на княжение. Некоторых заставляли предпринимать длительное путешествие в Каракорум, чтобы предстать перед великим ханом. (11)

Хотя татары практически не коснулись системы управления, их нашествие было, несомненно, национальной и культурной катастрофой для Руси, политическим унижением для князей и экономической чумой для всего населения. Однако, как указывают все историки, завоеватели поставили церковь в привилегированное положение и освободили ее от налогов, которые платили все остальные. (12)

Такая политика определялась не только религиозной терпимостью, которая действительно была характерна для Монгольской империи, но и соображениями международной  политики: русская  церковь  возглавлялась  греческим митрополитом, и  ее  можно  было использовать  в  качестве  канала для  важных  международных контактов. Поэтому церковь на Руси стала главной хранительницей византийских культурных ценностей  и  византийского  мироощущения;  церковь сознательно использовала возможности, которые создавала новая политическая ситуация в Восточной Европе. Очень мудро и гибко отнеслось к положению на Руси и правительство в Никее, сумев таким образом сохранить в неизменном виде наследие старой "ойкумены", несмотря на натиск крестоносцев с запада и почти неограниченную власть татар.

Жестокое и кровавое завоевание северо-восточной Руси татарами и падение Киева в 1240 году поставили в относительно привилегированное положение только одну область бывшего Киевского государства: западные княжества Галицкое и Волынское, управлявшиеся великим князем Даниилом Романовичем (1221-1264 гг.). Зимой 1240-1241 года орды Батыя только прошли через эти земли, разрушив города и номинально покорив княжество. В то время князя не было, Даниил искал поддержки в соседних Венгрии и Польше. После того как Батый ушел дальше на запад, князь смог вернуться домой и предпринять несколько дипломатических маневров, благодаря которым его княжество заняло независимую позицию в качестве одного из  буферных  государств между  востоком и западом.

Во-первых, Даниил взял в свои руки церковные дела. Кафедра митрополита Киевского и всея Руси была вакантна, потому что занимавший ее грек Иосиф исчез (может быть, вернулся на родину), когда татары захватили Киев. Патриархат, находившийся в изгнании в Никее, был, естественно, не в состоянии сразу заместить кафедру, что открывало возможность для узурпации. Об одной такой узурпации мы знаем: Угровский епископ Иоасаф самочинно присвоил себе права митрополита, но был смешен Даниилом. Точная дата этого события неизвестна. (13) Неясно, назывался ли Иоасаф митрополитом "Киевским и всея Руси" или только "Галицким": в последнем случае он стал бы предшественником позднейших попыток Галича получить церковную автономию. В любом случае, отрицательная реакция Даниила показывает, что великий князь стремился влиять на судьбу всей русской церкви, а не только своего княжества.

По возвращении домой, он возвел на кафедру митрополита "Киевского и всея Руси" своего ставленника Кирилла. (14) Митрополит Кирилл, русский по происхождению, занял кафедру, которую до того времени замещали почти исключительно греки; его деятельность в качестве главы русской церкви была исключительно долгой и плодотворной (1242-1281 гг.).

Особенность поставления Кирилла заключается в том, что прошло по крайней мере шесть лет между его выдвижением великим князем Даниилом (1242 г.) и поездкой в Никею для получения обычного и канонически необходимого утверждения патриархом (1248-1249 гг.). Был ли он в течение этого времени только нареченным митрополитом (15) или его поставил собор русских епископов, как это было в предыдущих двух случаях избрания русских митрополитов (Иллариона - 1051 год, Климента -  1147 год)?

Отсутствие  в  наших  источниках  упоминаний  о  каком-либо протесте  никейского  патриарха  против  поставления русскими епископами митрополита может быть легко объяснено замешательством того времени и бегством назначенного Никеей митрополита Иосифа. Возможно, что на Русь распространилась благосклонность потерявших силу византийских властей по отношению к дочерним славянским церквам: разве изгнанный вселенский патриарх не признал самозванного болгарского патриархата в Тырново (1235 г.) и не утвердил существование независимой сербской церкви (1219 г.)? В  любом  случае,  в 1246  году, еще  до установления  официальных  контактов  с  греческим патриархом, митрополит  Кирилл  был полномочным посланником Даниила в Венгрии, где обвенчал сына Даниила Льва с дочерью венгерского короля Белы  IV. (16)

Все  источники подтверждают, что  в 1248-1249 году  Кирилл  совершил  требовавшуюся  обычаем  поездку к патриарху. Он возвратился оттуда законным митрополитом Киевским и всея Руси, единственным каноническим преемником своих греческих предшественников.  Такая  поездка  и  официальные  связи с патриархатом принесли немалые выгоды не только самому  Кириллу, но  и  его  покровителю,  великому князю Даниилу, и, без сомнения, Руси в целом. Даниил  отчаянно,  но  безуспешно  просил  в  Польше  и Венгрии помощи против татар. В 1245-1246 году он ездил в Золотую Орду на поклон к Батыю. Эта поездка имела влияние и на церковные дела. Если в церковном  отношении  митрополит  Кирилл,  ставленник Даниила, мог получить признание как глава всей русской церкви только по благословении вселенского патриарха, то в политическом отношении для этого требовалось одобрение татар, которым подчинялась вся остальная Русь. В случае митрополита Кирилла оба условия были соблюдены. (17)

Но подчинение татарам в 1245-1246 гг. не было последним шагом все еще сильного и изощренного в дипломатии Даниила Галицкого. Русские и западные историки подробно описывают его длительные сношения с Венгрией, Австрией и папством; как мы видели выше, сам митрополит Кирилл принимал участие в некоторых его предприятиях. В 1245 году Даниил благосклонно принял папского легата Джованни Карпини, который по пути к великому хану посетил Русь. В 1248 году папские призывы к церковному единству (18) и обмен посольствами привели к тому, что папа Иннокентий IV предложил Даниилу королевскую корону. Этой привилегией уже воспользовались православные правители Болгарии и Сербии. Однако Даниил отверг предложение, сославшись на то, что папа не в состоянии оказать ему существенную помощь против татар. (19) Впрочем, некоторые временные военные и политические преимущества из контактов с папой он извлек, особенно в сношениях с Венгрией, Польшей, Литвой и Тевтонским орденом. И примечательно, что митрополит Кирилл поехал в Никею за каноническим утверждением к православному патриарху в изгнании только после отказа князя от предложения папы.

В последующие годы контакты между Даниилом и папством возобновились, и в 1253 году он принял королевскую корону. Мы не знаем, был ли митрополит Кирилл вовлечен в переговоры с папой. Следует с осторожностью относиться к сообщению папского легата Джованни Карпини о том, что в июне 1247  года великий  князь  Даниил  и  его  брат Василий "вместе  со  своими епископами и  другими знатными людьми" решили "считать папу своим высшим  господином  и  отцом,  а  римскую  церковь  - своей госпожой и матерью": упоминаний о том, чтобы жители Волыни и Галича или их православные епископы в это время желали принять веру римской церкви, не сохранилось. (20) Скорее всего, они, как то сделали в начале века болгары и сербы, подчинились папской юрисдикции по политическим соображениям, приняв ее в качестве замены явно поверженного византийского "империума". (21)

  Уже в  1257 году папа Александр IV (1254-1261  гг.) призывал к крестовому походу в  Центральную Европу, как против  литовских  "язычников", так и против русских  "схизматиков" - врагов Креста, проклиная Даниила за вероломство. (22) Ясно, что непонимание - если только оно было - религиозной позиции Даниила уже рассеялось и что русские отвергли канонические и политические претензии,  которые  папство предъявляло  западным русским  княжествам.

Поставленный патриархом, митрополит Кирилл в течение более чем тридцати лет делал то, что и его греческие предшественники: в качестве главы церкви управлял той единственной административной системой, которая охватывала всю Русь от Карпат до верховьев Волги и от Новгорода до Золотой Орды. Будучи ставленником Даниила Галицкого, он не чувствовал себя связанным политикой своего высокого покровителя. Сразу после возвращения из Никеи он отправился во Владимир (1250 г.) и обвенчал дочь Даниила с великим князем Владимирским Андреем. В следующем 1251 году он посетил Новгород. Летопись столь часто упоминает о его присутствии в северной Руси, что он, без сомнения, пробыл там несколько лет подряд, войдя в тесное общение с ведущим политическим деятелем этого края: князем Александром Невским, который сначала княжил в Новгороде (1240-1252 гг.), а затем стал великим князем Владимирским (1252-1263 гг.). Митрополит Кирилл и хоронил Александра во Владимире в 1263 году, сам же умер в 1281 году в Переяславле-Залесском, уже после того, как созвал во Владимире очень важный собор русских епископов (1274 год). (23) Фактически, Кирилл перенес свою деятельность на северо-восток, в области, непосредственно подвластные татарам, и в Новгород, который только что отразил (под предводительством Александра Невского) нападение тевтонских рыцарей и шведов. Последние под знаменем латинской христианской империи развернули крестовый поход против единственной области Руси, которая до сих пор не подчинялась татарской власти. Возможно, что столь решительный поворот митрополита Кирилла не был результатом его личного выбора. Нельзя также сказать, что митрополит предавал интересы галицкого великого князя, ведь он сам связал два княжеских рода брачными узами. Неубедительна и простая ссылка на "антизападные" настроения Кирилла. Ничто не говорит о том, что он был систематическим противником латинян. Ни в Византии, ни на Руси церковная иерархия никогда не была совершенно закрыта для переговоров с папством, несмотря на то, что большей частью сознавала политическую вынужденность и недолговечность тех попыток унии, которые предпринимались восточноевропейскими правителями. Кирилл и сам был непосредственно осведомлен о таких переговорах в бытность свою в Галиче. Кроме того, он занимал выжидательную позицию, будучи митрополитом Киевским и всея Руси, когда в Константинополе правил униатский патриарх Иоанн Векк (1276-1282 гг.), ставленник императора Михаила VIII Па-леолога, который принял Лионскую унию. В течение всего этого времени русский митрополит не прерывал отношений  с  патриархатом.  В 1276  году  подчинявшийся митрополиту Кириллу сарайский епископ Феогност  присутствовал  на  заседании  патриаршего синода  во  главе  с  Иоанном Векком, получил  официальные  ответы  синода  на  канонические  и  дисциплинарные  вопросы,  возникшие  в  России,  -  и  все это  безо  всякой  оглядки  на отношения  патриарха с папством. (24) При этом русские знали о событиях в Константинополе. В  1283 году, по случаю избрания в Константинополе  преемника  Кирилла, Максима, патриарх  Александрийский Афанасий  II  (который  в это время находился в  Византии) отправил на Русь грамоту, подтверждающую православность патриарха. Конечно, назначение грека Максима оспаривалось на том основании, что греческая церковь нетверда в вере и разделена междоусобицей, (25) но эти протесты лишились основы после смерти императора Михаила VIII (1281 г.), и мы можем предположить, что заверений, данных патриархом Александрийским, в качестве третьей стороны, было достаточно, чтобы успокоить русских. Максим благополучно занял Киевскую кафедру.

Несомненно, что как для митрополита Кирилла, так и для Александра Невского решающими в том выборе, который они сделали во второй половине XIII века, были соображения реальной политики. В качестве новгородского князя, Александр возглавлял русские войска в двух решающих битвах с западными крестоносцами: против шведов на Неве (1240 г.) и против тевтонских рыцарей на Чудском озере (1242 г.). После смерти отца и брата Андрея, Александр был признан Батыем великим князем Владимирским и подтвердил свою лояльность татарскому хану, который, в отличие от крестоносцев, проявлял терпимость к русской церкви и, более того, вообще к культурному наследию "византийского содружества", в которое входила Русь. Как верно отмечали некоторые историки, интересы Александра и его политика вполне совпадали с интересами и политикой Никейской империи периода ее усиления и упрочения при императоре Иоанне Ватаце. Эта политика строилась на следующих факторах: Монгольская империя неколебима, она ослабляет турок-сельджуков, угрожающих Никее и Константинополю, и ее можно рассматривать как фактическую союзницу против экспансии запада; она контролирует торговые пути между Русью и Византией; она в целом терпимо относится к православной церкви. Если Даниил Галицкий еще мог искать поддержки у западных соседей, то князь Александр Невский надеяться на нее не мог. Митрополит Кирилл, со своей стороны, нес ответственность за паству, большинство которой жило на землях, принадлежавших Александру (и Золотой Орде). Политика лояльности по отношению к Монгольской империи могла только укрепить традиционные и канонические узы между Византией и Русью, интересы которых совпадали. (26)

Никейские императоры постоянно предпринимали дипломатические усилия, чтобы достичь понимания с западными державами, т. е. в первую очередь с императором Фридрихом II и папством. Но западная распря между империей и духовной властью, как и неуступчивость папства в воззрениях на церковь, разрушили надежды на объединение, которые питал византийский двор в изгнании. В 1256 году закончились

провалом переговоры между папой Александром IV и императором Феодором II Ласкарисом, (27) и никейское правительство предприняло шаги в противоположном направлении: к соглашению с татарами. В 1257 году император  принял  в  Магнезии  представительное  татарское посольство, и почти немедленно византийское посольство отправилось в Золотую Орду. (28)

Наиболее значительными  были  последствия  этих  переговоров для Руси. Татарская  власть консолидировалась и распространилась на Новгород (который так и не был  покорен  военным путем)  и Галич  с  Волынью (великого князя Даниила вынудили порвать контакты с западом). Невозможно представить, чтобы эти события произошли  без  активного  участия  Александра Невского и митрополита Кирилла.

Татары приказали произвести податную перепись в  северной  Руси, но  летописи  специально  отмечают, что "игумены, монахи, священники, клирики и все, кто зрит на Пресвятую Богородицу и епископа", податью не облагались. (29) Десятью годами позже новый хан Менгу-Темир пожаловал митрополиту Кириллу ярлык, в котором расширял категории духовенства, не подлежащие  обложению, и  другие экономические привилегии церкви. (30) Более того, в 1261  году в Сарай - ради многочисленной общины находившихся при ханском дворе русских, ради греческих  дипломатов,  часто  приезжавших  туда, и других  православных  посетителей  столицы  Золотой Орды - был назначен епископ, подчинявшийся митрополиту Кириллу. (31)

В свете этих событий мы можем лучше понять политику императора Михаила Палеолога в конце его правления, когда он, разочаровавшись в перспективах Лионской унии (1274 г.), склонился к союзу с татарами и Генуей. Мы уже видели, что русская митрополия игнорировала "униатство" Михаила, что даже после смерти великого князя Александра Невского в 1263 году она следовала политике лояльности по отношению к татарам и сопротивлялась посягательствам запада. Возможно, что митрополия, под нажимом хана, оказывала давление на Византию, чтобы удержать империю от союза с папством. Русские источники говорят о той роли, которую сыграли в установлении дипломатических контактов между Византией и Золотой Ордой епископ Саранский (который мог быть и греком) и русский митрополит. Согласно Никоновской летописи, епископ Саранский Феогност был послан в Константинополь "высокопреосвященным Кириллом, митрополитом Киевским и всея Руси" и "царем ордынским" Менгу-Темиром к патриарху и греческому императору Михаилу Пале-ологу. Он вез "письма и дары" и от митрополита, и от хана. (32) Вряд ли можно сомневаться, что эти письма были связаны с помощью, которую оказывали татары Михаилу в его противостоянии Венеции и Анжуйской династии. Незамедлительно после смерти императора в декабре 1282 года уния с Римом была расторгнута, и Константинопольский патриархат вернулся к православию. Максим, преемник Кирилла, грек по происхождению, в 1283 году, сразу после поставле-ния в митрополиты, предпринял поездку в Орду.

В 1300 году этот же митрополит, по-прежнему именуемый митрополитом "Киевским и всея Руси", перенес свою постоянную резиденцию во Владимир, где и умер в 1305 году. (33) Это событие - подготовленное деятельностью Кирилла - стало причиной многих важных изменений, которые ознаменовали XIV столетие.

Установление Латинской империи в 1204 году и татарское нашествие в Восточной Европе отметили конец Византии как политической, экономической и военной силы.  Даже  после  освобождения  Константинополя Михаилом Палеологом в 1261 году империя осталась небольшим государством, торговлю монополизировали генуэзцы, а на бывших территориях Византии возникли новые национальные государства - Болгария и Сербия, а также латинские герцогства. Влияние Византии определялось теперь исключительно традиционностью престижа "имперского города", высоким уровнем византийской культуры и искусства, восхищавших славянские народы. Однако,  вне  всяких  сомнений,  основой  духовного  и культурного  единства  Константинополя, балканских народов и Руси оставалась церковь. История русской митрополии, оставшейся один на один с Золотой Ордой и продолжавшей удерживать в своей юрисдикции всю без изъятий Русь, убедительно показывает высокую  жизнеспособность религиозных и культурных ценностей,  полученных  от  Византии. Перипетии ее существования в XIII веке уже обнаруживают черты церковной  политики  Византии в XIV:  Византия  -  и особенно византийская церковь - часто искала возможности для церковной унии с папством, поли--тических союзов с западными странами, но в перспективе предпочитала политику духовной независимости от запада. В культурном и религиозном отношении Византии меньше угрожали монголы и турки, нежели папство, тевтонские рыцари и западноевропейские королевства.

1) См., в частности,  141  и 49.

2) Ср.  136, с. 391.

3) См. 112.

4) Nicetas Chomates, Historia, ed. Bonn, pp. 784, 837.

5) 65, с. 5-11, 28, 35.

6) Ср. 108.

7) "Михаил  VIII окружил  кольцо сил,  враждебных Византии, еще  более широким  кольцом,  которое  должно  было сдерживать врагов империи". -  136, с. 459.

8) См. 141, с.  11-12.

9) См. 216. с. 41-44; о западноевропейской политике Михаила см. 50 и  156.

10) Нет  единого мнения по поводу точного значения этого титула, но он явно должен был выразить "величие", "силу" и власть  Темучина  над монгольскими кланами: ср. 186 с. 17-18.

11) Путешествия  в  Каракорум  прекратились  после 1279 года, когда хан Хубилай завоевал весь Китай и стал императором в Пекине.

12) В начале завоевания эти привилегии раздавал сам Батый, а затем  это же  делали  его  преемники.  Указ  Менгу-Темира, изданный  в 1267  году,  относится именно к предыдущим мерам,  предпринятым Батыем (см.  186, с.  165-166).

13) Об этом  под 1224 годом  сообщает Ипатьевская  летопись (235, II, М.,  1962, с. 740), но некоторые историки считают,  что  Иоасаф узурпировал  кафедру  в 1241 году,  после разорения Киева (201, с. 52; 219, с. 228).

14) Обоснование даты см. 201, с. 53.

15) Этот тезис без доказательств принимают историки русской церкви  митрополит Макарий  (210,  с.  8)  и  Карташев (206, с. 290-291).

16) 204,  кол. 809.

17) Кроме Иоасафа Угровского, отвергнутого Даниилом, на кафедру митрополита претендовал еше некий  Петр Акерович, который в 1245 году посетил Лионский собор. Источники  называют его Archiepiscopus Ruthenus или de Russia

(Ann. Burt, 116, Scriptores, Leipzig, 1925-1927, pp. 474). Его обычно  считают  протеже князя Михаила  Черниговского, который тогда номинально владел Киевом и пытался (как и Даниил  Галицкий)  найти  друзей на  западе  (ср.  Ст.  Томашивский, "Предтеча Исидора Петро Акерович, неизвестный митрополит  русский",  в: Annales ordinis S. Basilii Magni, Jovkva. 1927, II, 3-4, pp. 221-313 и 219, с. 59-60).

18) 146.  12 094 -  12 098.

19) 204, кол. 826-827; (о хронологии см. 219, с. 252-254).

20) 69,  с.  119.

21) См. прекрасное сопоставление точек зрения разных восточноевропейских народов в  130, с. 240-241.

22) Ср. Н. Дашкевич, "Переговоры папы с Даниилом Галицким об  унии Юго-западной Руси с католичеством", Известия Киевского университета, 8, 1884, с.  175; ср. 146, 16 700, 16 731.

23) Ср. даты  главнейших событий  правления митрополита Кирилла в 201, с. 57.

24) "Ответы"  синода  существуют как  в греческом оригинале (236,  VI, приложения,  I, кол. 5-12),  так  и  в  славянском переводе (236,  12,  кол.  129-140); ср. 62 №  1427 (Сарай ошибочно  помешен  в  Крыму).

25) 43, с. 43-71  (текст письма Афанасия II, с. 59-63).

26) Связь Никейской империи с Александром Невским, осуществлявшуюся в основном через церковь, хорошо понимал Приселков - 226, с.  104-105.

27) 86,  с. 26-55.

28)  См.: М.  А. Андреева, "Прием татарских послов при Никейском дворе" в "Сборнике статей, посвященных памяти Н. П. Кондакова",  Прага. 1926 г.,  с.  187-200.

29) 207,  стлб. 475.

30) 227,  с. 476;  (текст  ярлыка  там  же,  с. 96-98);  ср. 216, с. 14-15; Г.  А.  Федоров-Давыдов, "Общественный  строй Золотой Орды", М.,  1973, с. 34-35.

31) 207, стлб. 476; ср. список последующих епископов Сарая в 167, с. 231. О многонациональном характере епархии см.: "Ответы" константинопольского  синода  Феогносту  Сарай\скому (1276 год) в 236, VI, Приложения, I, кол.  10 (речь

идет о  пришельцах  из Алании  и  Зихии).

32) 235, X, М.,  1965, с.  157; о важной роли митрополии как средства связи между Золотой Ордой и Византией см.: 216, с. 39, 45.

33) 207, кол. 485. Летопись уточняет, что путешествие митрополита в Северную Русь не было простым архипастырским визитом,  как  в  эпоху  Кирилла,  что  набеги  татар  сделали его пребывание в Киеве невозможным и что он двинулся к

Владимиру  "со всем  своим  двором".