«Поутру же, возвращаясь в город, взалкал;» (Мф. 21, 18).
Аппетит — не грех, скорбь и радость — не грех. Грех ли проклятие? Грех ли Страшный суд? Грешит ли Бог, что ждёт от мира невозможного?
Именно то, что составляет в человеке наибольшую часть, плотскую часть, не может быть само по себе греховно. И желание поесть — неважно, растительная пища или мясная — не грех. Но все-таки сердце сжимается у современного человека: жалко смоковницу, которую Иисус «проклял».
Раньше на это смотрели проще: своей собственностью я сам распоряжаюсь. Собственность, по римскому праву, это возможность не только употреблять, но и разрушать. Usere et abusere (отсюда «sexual abuse» — сексуальное издевательство). И если сегодня в России «собственность» — преимущественно первое, это не слишком хорошо, потому что появляется необходимость поручить власти надзирать: а кто это у нас там смоковницы проклинает? У кого сотки лопухом заросли? Отобрать! Войны и болезни? Отобрать у Бога мир, то есть, перестать в Него верить — тогда всё будет хорошо.
Плоды на смоковнице бывают раньше листьев, пишут знающие люди, — раз были листья, следовало ожидать плодов, но их не оказалось. Она раньше зацвела, но оказалась пустоцветом. Важно, что рассказ обрамляет рассказ о посещении Храма и — критический момент — осуждении, практически проклятии (вертеп разбойников!) священников.
Что до совести перед животным миром, то важна не жалость сама по себе, а равенство. Мы любим природу как себя — и древние были согласны на проклятие смоковницы, как и на возможную собственную (или человека) гибель. Двойного стандарта, самого безнравственного — нет.
Последние дни Иисуса, незадолго до распятия — и Воскресения. Иисус чаще говорит о Воскресении, Воскресении как самоотдаче. Листья дерева — проявление его способности жить, но только плоды — проявление его способность давать жизнь. Плод оторвётся от дерева, упадёт в землю и умрёт — дав жизнь другому дереву.
Кто-то отдаёт своего ослёнка — Иисусу (21, 6).
Кто-то, напротив, убивает Спасителя, забирая сего то, что принадлежит Богу (21, 33).
Кто-то просто подменяет самоотдачу — обменом, как менялы в Храме, да и меняет не своё на чужое (22, 12).
Кто-то кощунствует, пытаясь навязать Богу то, что принадлежит миру сему (22, 17).
Кто-то кощунствует, превращая брак из самоотдачи любви в развратную случку ради того, что обрести бессмертие в «фамилии», в «имени».
Сына превращают в инструмент бессмертия, пытаясь клонировать себя самым худшим способом — естественным (22, 24).
А Воскресение — в том, чтобы отдавать себя ближнему, как Бог отдаёт Себя человеку (22, 39). В том, чтобы и в Сыне Человеческом увидеть Господа (22, 45).
Воскресение в том, чтобы жить в мире, не ограниченном горизонтом земных забот.