«ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня;» (Мф. 25, 35)
Суд страшен тем, что Бог на нём — не только прокурор, но и адвокат. Защитничек нашёлся! Мы же Его совсем за другое ценим: за то, что Он накажет обижающих нас. А милостыню мы и просто так подадим, честное слово! Если уж и любить нас, то опять же не за пошлое «накормил-напоил», а за наши высокие духовные качества, нравственные совершенства и телесное терпение всякой дряни, которую этот Судья изволил на нас понасылать.
Страшный Суд — так изволь быть Страшным Судьёй! Вон того — того, этого — ого, и всех — эхх! А прежде всего — вон этих, которые скорее помрут, чем возьмутся за ум и начнут работать, которые «сами мы не местные», которые воняют и просят не пить, а выпить, не кушать, а закусить.
Нет, Господи, ну в самом деле — вот этот, которого милиционер гонит из тёплого предбанника метростанции, потому что он воняет и заразный, — это тоже Ты, что ли? Ну хорошо, мы все понимаем, что такое метафора, и что надо помогать мизераблям, и мы поможем, мизера..., но всё-таки — Ты же ведь не утверждаешь, что вот эти вот бомжи войдут в Царство Небесное только потому, что они спились? Не утверждаешь — и слава Тебе! Ты же это как мудрый педагог нас стращаешь, но Ты же не утверждаешь, что лучше быть бедным и больным, чем здоровым и богатым?
В конце концов, смотри, Господи — ведь у кого ничего нет, тот никого не накормит и не напоит, а значит, тоже козёл. И не показывай мне, пожалуйста, Свой паспорт — что Ты сам, мол, не местный, что Ты «без определённого места жительства», что даже для умножения хлеб одалживал у других, и в вино превращал чужую воду... Тебе хорошо в Твоих палестинах, а в Москве Ты бы со Своими апостолами замёрз бы самое позднее к Сретенью. Нам тут надо каждую копеечку беречь на отопление, Тебе этого не понять... Вон, небось, даже не помянул: «Мёрз я и согрели Меня»... Холодно у нас, холодно... как в аду.