Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.

белгородский государственный университет

Н.Н. БОЛГОВ

Белгород 2002

ББК 63.3 (0) 3

Б 79

Печатается по решению

Ученого Совета БелГУ

Рецензенты:

доктор исторических наук, проф. Е.А. Молев (ННГУ, Н. Новгород),

доктор исторических наук А.Н. Мошкин (БелГУ, Белгород),

кандидат исторических наук В.А. Хршановский (ГМИР, С.-Петербург),

кандидат исторических наук С.Г. Колтухов (КФ ИА НАНУ, Симферополь),

кандидат исторических наук К.Ю. Нефедов (ХАИ, Харьков),

Т.Н. Крупа (ХНУ, Харьков).

Б 79

Болгов Н.Н. Проблемы истории, историографии, палеогеографии Северного Причерноморья IV-VI вв. – Белгород: Издательство Белгородского государственного университета, 2002. – 136 с.

В настоящее издание вошли очерки истории, историографии и палеогеографии позднеантичного Боспора и Херсонеса в русле проблем континуитета позднеантичной (ранневизантийской) истории Северного Причерноморья.

Автор убедительно показывает, что, несмотря на достаточно большое количество публикаций по теме, единая общепринятая интерпретация позднеантичной эпохи в регионе еще далека от завершения.

Издание продолжает предыдущую книгу того же автора «Закат античного Боспора» (1996).

Книга может быть полезной всем, кто изучает проблемы античной и византийской истории и археологии.

© Болгов Н.Н. 2002

© Издательство БелГУ, 2002

БОСПОР В ПОЗДНЕАНТИЧНОЕ ВРЕМЯ:

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

Долгое время в отечественной науке считалось, что Боспорское царство погибло в результате гуннского нашествия в конце IV в. Это стало общим местом в работах специалистов и вошло в учебники[1]. Однако, уже второе десятилетие ведется речь о континуитете боспорской истории на протяжении позднеантичного времени (IV-VI вв.).

В отечественной литературе последних десятилетий имеется немного общих очерков истории позднеантичного Боспора. В 1985 г. был опубликован единственный специальный очерк, подготовленный В.Д. Блаватским[2] еще в 1973 г. В книге И.П. Засецкой о гуннах (1994 г.) есть небольшой раздел, посвященный общеисторической интерпретации археологического материала в регионе[3]. В 1996 г. вышел наш исторический очерк в монографии «Закат античного Боспора»[4]. Наконец, в неопубликованной пока докторской диссертации А.В. Сазанова (1999 г.) четвертая глава представляет собой новейшее на сегодняшний день отечественное историческое исследование[5]. В ближнем зарубежье отметим полезную и содержательную главу в книге В.М. Зубаря и А.И. Хворостяного (2000 г.)[6].

По нашему мнению, позднеантичный период истории Боспора при всей условности хронологических рамок должен охватывать время от первых варварских вторжений в середине III в. до конца VI в. (тюркютского нашествия и близкого по хронологии конца позднеантичного/ранневизантийского периода по мировой периодизации)[7].

I. Готские походы и их последствия для Боспора.

Истоки последнего периода истории Боспорского царства лежат в «смутном времени» середины III в. Общий кризис средиземноморской античной цивилизации во 2-й четверти III в. почти одновременно охватил и Боспор. Вместе с тем, на Боспоре не было резкой границы между позднеантичной и предшествовавшей ей эпохой. Решающее значение имело изменение внешнеполитической ситуации[8], что было связано с развитием синполитейных обществ Восточной Европы. В степях Северного Причерноморья появляются варварские племена, названные античными авторами готами, боранами и герулами. С востока почти синхронно двинулись сармато-аланские племена[9]. Передвижения этих народов нарушили естественный жизненный ритм всех античных центров Северного Причерноморья. В конце второй трети III в. (269/270 гг.) была разгромлена Ольвия[10]. Фактически на Боспоре встретились два потока движения: готский с севера и аланский с востока.

Один из первых ударов обрушился около 239 г. на Горгиппию и Раевское городище. Его нанесли, по всей видимости, аланы[11]. Позднее, около 251-254 гг., был разгромлен Танаис. Дата его гибели основана на археологическом, прежде всего монетном материале[12]. Среди находок времен погрома есть ряд германских вещей, но после гибели города еще целое столетие нет следов контактов германцев с нижнедонским населением. Разгромили Танаис, судя по всему, аланы[13], хотя это мнение небесспорно.

В середине 40-х гг. III в. к северным берегам Меотиды проникли остроготы и их союзники. Появление их на Боспоре было в целом мирным. И.Т. Кругликова объясняет это тем, что варвары вошли в соглашение с Фарсанзом, который появляется на боспорском престоле в 253-254 гг. Она высказывает предположение о том, что отношения части боспорской аристократии и племенной знати новых пришельцев не были враждебными[14]. Каким путем готы проследовали на Боспор, не совсем ясно, но, вероятнее всего, по северному побережью Меотиды[15] и далее через степную Таврику.

Главную роль на первом этапе событий играли аланы, бораны и герулы[16], чья этническая принадлежность точно не установлена. Герулы до прихода на Боспор жили между Доном и современным Азовом в северо-восточном Приазовье[17]. Первый морской поход варваров с территории Боспора состоялся в 255 или 256 г., второй – в 257 г. Зосим (I.34-35) сообщает, что оба рейда были предприняты вдоль восточного побережья Понта с целью грабежа. Боспоряне были вынуждены предоставить для пиратов свои суда. В первый раз был разграблен Питиунт, во второй подверглись осаде Фасис, Питиунт, Трапезунт (Zos. I.32-33), но гарнизоны дали им отпор. Главную роль в этих походах, по мнению А.М. Ременникова[18], с которым согласна В.П. Буданова, сыграли бораны (скорее аланы, чем германцы), но участвовали и остроготы. Георгий Тавматург (ум. ок. 270 г.) сообщает о вторжении в Понтийскую область борадов – несомненно, того же племени[19]. Третий поход 258 г. шел двумя потоками: по морю и по суше, вдоль побережья Понта на запад и далее на юг. В рассказе Зосима об этом походе его участники как бы отделены от коалиции племен двух первых походов: «Соседние скифы, увидев привезенные богатства, возымели желание совершить нечто подобное» (Zos. I.34). Видимо, это была новая коалиция племен, базировавшаяся, скорее всего, западнее остроготов и боранов[20]. Следующие походы произошли в 262, 263 (на Эфес), 264 (на Каппадокию), 266 (на Вифинию). Крупнейшим походом был набег 267-268 гг. на Грецию, который организовали герулы (Dexipp. 21; Zos. I.39; SHA, Hallien, 13.6-10). Поход 269 г. отличался от всех предыдущих по характеру и по масштабам. Видимо, готы были намерены поселиться на территории империи, так как вместе с воинами в поход выступили и их семьи (Zos. I.42-46; SHA, Claud. 6, 2;8, 6;9, 4). Наконец, в 275 г. «многие варвары с Меотиды» напали на малоазийские провинции. Потерпев ряд поражений от армии Тацита, варвары погрузились на (боспорские?) корабли, крейсировавшие все это время у южных берегов Понта, и начали отступление к Меотиде (SHA, Tac. 12, 2; Zos.I.64, 2); отступающие варвары потерпели поражение от преследовавшего их римского флота.

Внутренняя ситуация на Боспоре в 253-275 гг. плохо обеспечена источниками. Ни одна датированная надпись, относящаяся к периоду 250-275 гг., не известна[21]. Еще Т. Моммзен обратил внимание на то, что Зосим не без основания обвинил в пиратских набегах варваров с боспорской территории «ничтожных и недостойных правителей», пришедших к власти после прекращения старого царского рода[22]. Видимо, Зосим имел в виду Фарсанза, захватившего власть в результате переворота в 253 г.[23]. Впрочем, есть мнение, что Фарсанз мог объявить себя царем параллельно с легитимным правителем Рескупоридом, подняв мятеж на части территории царства[24], скорее всего, европейской[25], где и отмечены значительные разрушения III в. Независимо от размеров территории, на которую распространялась власть Фарсанза, его приход к власти был связан, скорее всего, с расколом в среде господствующего слоя царства. Одна группировка должна была занять патриотическую позицию, другая вступила с готами в союз. Тем не менее, монеты Фарсанза носят традиционное изображение римского императора. Этот факт можно рассматривать двояко: либо за короткое время правления (с ноября-декабря 253 по начало октября 254 г.[26]) Фарсанз не имел возможности радикально сменить монетный тип, либо «проготская» группировка не желала разрывать пусть и ставшие номинальными связи Боспора с Римом. Вопрос остается открытым.

В 266/267 гг. появляются первые монеты с именем царя Тейрана. Так как после 268 г. на Боспоре в течение 7 лет не было выпуска монет, считается, что все эти годы (266-275) Тейран продолжал быть соправителем Рескупорида V. В пользу этого говорит и принадлежность Тейрана к династии Тибериев-Юлиев. В 275 г. на троне оказываются сразу три царя (от Савромата IV известны монеты только 275/6 года). Этот факт дал возможность Н.А. Фроловой расценить действия Рескупорида V как акцию дальновидного политика, прибегшего к соправлению для спасения своего государства[27].

В 50-60-е годы европейская часть Боспора значительно пострадала[28]. В это время погибает ряд поселений Крымского Приазовья, подвергается разгрому крепость и городок Илурат[29] (между 267 и 275 гг.). Приблизительно тогда же заканчивается и история Нимфея как города. Большинство боспорских кладов этого времени были найдены именно в Восточной Таврике[30]. Причина разрушений кроется, видимо, в борьбе группировок на Боспоре и в дальнейших передвижениях племен.

275/276 г. стал переломным в судьбе Боспора. Тейран стал единоличным правителем с осени 276 г. (КБН 36). Боспорское государство, несомненно, сохранило свою независимость. Это бесспорно подтверждается данными нумизматики и эпиграфики. Несмотря на известные разрушения, сохранились основные города (кроме Нимфея и Мирмекия, крепости Илурат). Культурный слой в них непрерывен. Наглядным примером начавшегося процесса восстановления может служить комплекс большого общественного здания III-IV вв. типа пританея в Гермонассе[31]. Часть населения разрушенных городов переселилась в главные центры: сравнение личных имен, инновации в области ономастической традиции Пантикапея во 2-й половине III в. говорят о переселении сюда части населения из Танаиса после разгрома последнего[32].

Прекратили свое существование боспорские поселения западнее Узунларского вала в Крымском Приазовье. Видимо, здесь прошла новая граница.

Главное значение готских походов для истории Боспора заключается в том, что они нарушили естественный ход развития государства, причинили серьезный ущерб экономике, были первым звеном начавшегося продолжительного передвижения племен[33], в орбиту воздействия которого попадает с тех пор Боспор. Именно эти события – пролог будущего Великого переселения народов IV-VI вв. – можно считать рубежными в определении даты начала позднеантичного этапа истории Боспора.

Надпись КБН 36 на базе памятника, сооруженного в честь большой победы, одержанной Тейраном и по своему значению равной спасению государства, является важнейшим источником[34]. Нет сомнения в том, что победа, о которой идет речь в надписи, связана с избавлением от возвращавшихся в 276 г. из набега готов и герулов. После морской битвы близ Таврики разбитые варвары, скорее всего, высадились на сушу в боспорских пределах, где и были добиты боспорским войском. Победе был придан сакральный характер: в надписи упомянуты имена и должности многих настоящих и бывших царедворцев, организованных в особую сакральную коллегию аристопилитов, посвященную Зевсу и Гере Спасителям[35].

Единоличное правление Тейрана по нумизматическим данным длилось всего два года, так как имеются монеты только 277-278 гг. От последующих пяти лет - до начала выпуска статеров Фофорса в 285 г. - монет не найдено[36]. Эпиграфические и письменные свидетельства о Тейране в дальнейшем также отсутствуют. Поэтому, как и чем окончилось правление этого царя, мы не знаем.

Следующие несколько лет боспорской истории весьма темны. Лакуна между Тейраном и Фофорсом охватывает 279-284 гг. Из эпиграфики известно имя царя Хедосбия[37]. Издатель надписи В.В. Шкорпил поместил его правление на конец III в., а именно - на те годы, в которые нет монет Фофорса: 280-283 гг.[38]. Монеты Хедосбия неизвестны. В.Ф. Гайдукевич распространил время его правления на весь темный период 278-285 гг.[39], хотя первоначально относил его к разрыву в правлении Тейрана (267/8-275/6 гг.)[40]. Впрочем, высказывались соображения, что правление этого царя нужно поместить гораздо позднее.

II. Боспор в конце III – IV вв.

В 285 г. к власти приходит правитель с иранским именем Фофорс. А.Н. Зограф, исходя из нединастического имени этого царя и наличия на обратной стороне его монет тамгообразного знака, считал, что он и, возможно, его преемник Радамсад не принадлежали к исконной династии[41]. В пользу этого предположения говорит и темный характер предшествовавших его воцарению лет. При отсутствии источников можно допустить, что к власти пришел представитель одного из видных старых родов сарматского происхождения, причем его легитимность не вызывала сомнений. Об этом свидетельствует его долгое и относительно спокойное правление. Он, видимо, нашел компромисс с переселявшимися в востока аланами, открыв им «коридор» на запад.

К последнему десятилетию III в. относится известный пассаж Константина Багрянородного о боспорско-херсонесских войнах (De administrando imperio, 53). В последнее время рассказ Константина принимают как достоверный многие специалисты[42]. Итак, события выглядят следующим образом. Во время царствования Диоклетиана царь Боспора Савромат, собрав войско из припонтийских сарматов, пошел походом на римлян и, завоевав страну лазов и, покорив местных жителей, продвинулся вплоть до р. Галис. Узнав об опустошении Лазики и Понтики, Диоклетиан послал войско во главе с Констанцием против вторгшихся сарматов. Так как у римлян не хватало сил для изгнания сарматов, император обратился за помощью к херсонесцам. Херсонесское войско вторглось на территорию Боспора и военной хитростью овладело столицей - г. Боспор. Савромат был вынужден возвратиться на Боспор. В итоге херсонесцы получили некоторые привилегии от империи, в т.ч. освобождение от налогов.

В.А. Анохин предлагает следующую возможную хронологию боспорско-херсонесских войн, реконструируя 4 войны: 1) 284-292 гг., 2) 323-337 гг., 3) и 4) - позднее[43].

Б.И. Надэль пришел к выводу: херсонесские истории Константина - это извлечения из местной херсонесской хроники, возникшей в V или VI в.[44]. Датировка основывается на употреблении названия «Боспор» для столицы царства и «Кафа» для бывшей Феодосии. В связи с этим Н.А. Фролова задает вопрос, а не происходили ли эти события гораздо позже[45], ведь еще в 306 г. Феодосия носила свое старое название (КБН 64), а в V в. называлась по-алански Ардабда. Константин, однако, ясно говорит о времени Диоклетиана (хотя сюда же он помещает и более раннюю историю Гикии), а новые названия боспорских городов за 600 лет употребления в Византии ко времени Константина прочно вошли в географические представления жителей империи[46]. В то время города Таврики носили уже свои поздние, византийские названия. Я. Харматта предложил свою реконструкцию событий конца III в., которая представляется наиболее убедительной. Его хронология: - 291 г.: выход из Боспора и завоевание страны лазов; - 292 г.: вторжение сарматов (т.е. аланов) в провинцию Полемонов Понт, война с Констанцием, нападение херсонесцев на Боспор, мир Савромата с римлянами; - 293 г.: возвращение Савромата на Боспор. Известно, что в указанные годы царем Боспора был Фофорс. Харматта не без оснований предполагает, что имя Савромат (какова бы ни была причина этого явления) могло быть общим именем боспорских царей в херсонесской хронике[47].

В последнее время в подтверждение этой реконструкции событий приводятся археологические материалы[48]. Дата войны с Херсонесом подтверждается временем сокрытия клада монет 1959 г. из Судака. Наиболее поздняя из монет этого клада относится к 291 г.[49] В 1927 г. у горы Курубаш близ Феодосии был обнаружен клад (не ранее 327 г.) – исключительно из монет Фофорса, Радамсада и Рескупорида VI[50]. Он показывает, что в I пол. IV в. район Феодосии еще входил в состав Боспора, быть может, до войны 336 г. с Херсонесом. По мнению В.Ю. Юрочкина Батарейка I на Тамани также могла быть разгромлена в бурное время конца 20-х – начала 30-х гг. IV в.[51]

Уточнить представления о последних годах правления Фофорса позволяет надпись Валерия Аврелия Сога от 603 г. б.э. (осень 305 - осень 306 гг.)[52]. Употребление в ней слова επαρχια дало возможность специалистам высказать ряд соображений о политическом статусе Боспора в начале IV в. В.В. Латышев делает вывод об усилении римского влияния на Боспоре, но при этом подчеркивает, что «продолжало существовать Боспорское государство»[53]. Б.И. Надэль предполагает проведение Римом активной политики в Северном Причерноморье при Диоклетиане и в связи с этим допускает некоторое ограничение власти боспорских царей в то время по аналогии с восточной политикой Нерона в 62-68 гг.[54] Встает вопрос о причинах полного молчания о боспорском царе в надписи Сога, хотя в надписях подобного типа упоминание формулы с именем царя было обязательным. Так как нам достоверно известно, что царская власть на Боспоре в то время существовала, то умолчание о ней было вызвано какими-то политическими обстоятельствами, вероятнее всего - борьбой антиримских и проримских сил, а также тем, что Феодосия, может быть, была временно оккупирована Римом (т.е. Херсонесом)[55]. Если учесть, что Сог отсутствовал в Пантикапее 16 лет, т.е. покинул Боспор в 290 г., как раз в то время, когда Боспор проводит антихерсонесскую и, соответственно, антиримскую политику, а также то, что, будучи наместником Феодосии, он не упоминает о царе Боспора, то придется допустить, что Сог римский ставленник в Феодосии[56]. Сам факт того, что один из высших боспорских сановников в течение долгого времени, по-видимому, находился на службе у римских императоров, очень показателен[57]. В этой связи уже высказывалось предположение о том, что Сог был одним из вождей боспорских изгнанников - сторонников проримской ориентации, осевших в Феодосии, находившейся под контролем Херсонеса, а значит и Рима. На это, видимо, указывает и Псевдо-Арриан, говоря в V в. о том, что в Феодосии «жили некогда и изгнанники из Боспора». Но когда Феодосия была отторгнута от Боспора - по результатам боспорско-херсонесской войны конца III в.[58] или в 30-е гг. IV в.? Точного ответа пока нет.

Рим в то время действовал в Таврике не непосредственно, а руками Херсонеса в тот момент, когда Боспор резко изменил свою политику и вторгся в малоазийские провинции. После восстановления status-quo в новых вмешательствах уже не было необходимости. Порядок нашел внешнее выражение также в неизменном сохранении на монетах Фофорса портретов римского императора[59]. Это означает, что римский сенат признал данного правителя[60]. Следовательно, события конца III в. не отразились на политическом статусе Боспора. Можно заметить прямую связь во времени отъезда Сога (290 г.) и времени начала кавказского похода Фофорса (291 г.). Объяснить поведение Фофорса, союзника римлян, напавшего на территорию империи, можно лишь сменой его внешнеполитических приоритетов под давлением боспорско-сарматской (или новой аланской) знати.

Об усилении позиций Рима в регионе свидетельствует также надпись КБН 1051 от 307 г. В ней употребляются римские названия двух столиц Боспора времен Августа - Кесария и Агриппия. Это кажется весьма удивительным через три столетия после первого упоминания. Вызывает интерес и формулировка, указывающая на существование автономных гражданских общин. Эта надпись также послужила в свое время аргументом в пользу гипотезы о переходе Боспора под прямое римское правление в начале IV в. Надпись имеет подчеркнуто проримский характер. Отсутствует имя боспорского царя. Но, вместе с тем, под надписью вырезан тамгообразный знак[61]. Все это в целом подтверждает намеченные основные линии правления Фофорса: его сармато-аланское происхождение, наличие двух политических группировок на Боспоре и борьба между ними[62], усиление римского влияния на Боспоре в начале IV в. Правление Фофорса было заметным явлением в истории Боспора. Видимо, при нем впервые пришли к власти в полном объеме представители сармато-аланской знати, что отражало повышение их реальной роли в жизни Боспора. В последнем случае, видимо, проявились в последний раз старые претензии Боспора на гегемонию во всей Таврике[63], которые восходили ко времени Митридата и оживились после падения царства поздних скифов. Риму удалось пресечь эти тенденции.

После Фофорса боспорским царем становится правитель с таким же иранским именем Радамсад. Поскольку точно установлены только надписи КБН 65, 66, особое значение приобретают монеты, выпущенные от имени этого царя[64]. Первые шесть из 13-ти лет своего правления Радамсад царствовал единолично. Анализ поздних боспорских монетных кладов показывает, что ни в одном из 18-ти известных к этому времени кладов монеты Радамсада не являются последними[65]. Это явный признак того, что при Радамсаде не было массового сокрытия кладов, что в свою очередь является признаком относительно стабильной внутренней ситуации. Косвенным подтверждением этого служит и то, что обе известные надписи Радамсада - строительные. В первой из них говорится о том, что царь соорудил какую-то постройку, возможно, башню[66].

В 314 г. параллельно с монетами Радамсада появляется первый выпуск Рескупорида VI[67]. В надписи КБН 66 засвидетельствован факт совместного правления двух царей. В конце 318 г. происходит еще один выпуск Рескупорида VI[68]. А.Н. Зограф относил период соправления к 315-316 гг.[69], Л.П. Харко и Д.Б. Шелов - к 315-319 гг.[70]. Н.А. Фролова предложила считать годами соправления 314-319 и 322 гг.[71]. Отмечается, что чеканка монет не была одинаково интенсивной. Начиная с 319 г. выпуски монет Радамсада уменьшаются, а после 322 г. более вообще не чеканятся.

Обстоятельства ухода Радамсада с трона неясны. Однако, известно, что в 322 г. на Дунае херсонесские войска помогли Риму отразить каких-то северопричерноморских варваров (Zos. II. 21), которыми могли быть аланы, у которых в то время формировался второй политический центр в районе Нижнего Дуная. В.Н. Зубарь считает, что этот эпизод был частью серии херсонесско-боспорских войн; при этом в данном столкновении варваров возглавлял бывший боспорский царь Равсимод[72]. Если это так, то логично было бы видеть в этом царе именно Радамсада, окончательно отстраненного от власти проримскими кругами Боспора во главе с Рескупоридом VI (во всяком случае, хронология совпадает). Всякие предположения здесь, однако, очень гипотетичны (А.А. Васильев, например, полагал, что сарматы Зосима, напавшие в 322 г. на империю – это готы, причем крымские[73]).

В.М. Зубарь, следуя Константину Багрянородному, принимает 330-е гг. за время еще одной (или двух) войн Херсонеса и Боспора. Аргументы – четыре клада с последними монетами 328-329 гг. (два из них – в районе Судака)[74], постройка стены на Тамани архитектором Евтихом в 335 г. (КБН 1112), сокрытие ряда кладов на азиатском Боспоре 336 г. Быть может, на европейском Боспоре в это время появился узурпатор, вступивший в войну с Херсонесом, а Рескупорид VI укрылся на азиатской стороне[75]. Возведение комплекса боспорской крепости на горе Опук (с гарнизоном из готов-федератов) В.К. Голенко связывает с последним этапом херсонесско-боспорских войн – ок. 336 г.[76] Однако, не все специалисты согласны с такой датировкой этой войны. А.И. Айбабин, например, отвергает информацию о войнах Херсонеса с Боспором (а также о походе херсонесцев на Дунай и о баллистариях)[77].

Традиционное для старой династии имя не может быть твердым доказательством того, что Рескупорид VI к ней принадлежал[78], но в любом случае принятие такого тронного имени отражало победу консервативных, т.е. проримских сил в политической жизни Боспора. Это был последний надежно установленный боспорский царь, а его эпоха - последняя, относительно неплохо поддающаяся реконструкции по источникам, прежде всего нумизматическим[79].

Одним из первых важных событий правления Рескупорида VI была поездка боспорского епископа Кадма (по другим спискам Домна) в Никею на I Вселенский собор 325 г.[80].

Окончательное прекращение боспорской чеканки стало важнейшим событием истории Боспора при Рескупориде. Почти 30 лет руководивший страной царь, вероятнее всего, умер вскоре после или одновременно с прекращением чеканки боспорских монет. В.А. Анохин считает, что прекращение чеканки монет произошло достаточно резко и неожиданно, так как перед самым концом чеканки интенсивность работы монетного двора была настолько высокой, что общепринятый взгляд о естественном прекращении чеканки по причине хозяйственного упадка и натурализации выглядит сомнительным[81]. Поэтому решающую роль здесь сыграли какие-то внешние причины. Как бы там ни было, в настоящее время вопрос еще далек от окончательного разрешения.

В 333 г. в ходе династического раздела империи Константин «разделил Римскую империю так, как частный человек мог бы разделить свою наследственную собственность» (Euseb. Vita Const. IV.51-52). Константин дал своему племяннику Ганнибалиану «ненавистное римлянам имя царя (rex) и титул Nobilissimus» (Amm.Marc. XIV.I). В состав владений последнего с центром в Кесарии Каппадокийской вошли Понт, Каппадокия и Малая Армения. На всех монетах «царя Ганнибалиана» река Евфрат обозначает центр этого царства[82]. Возможно, Ганнибалиану был предоставлен номинальный престол Армении и Понта с титулом царя царей[83], но эти страны еще предстояло завоевать. Наполнить этот титул реальным содержанием не удалось: в 337 г. после смерти Константина в числе других наследников императора в ходе борьбы за власть был убит и «царь Армении и Понта»[84]. Для нас в этой истории важен вопрос: был ли Боспор, хотя бы и номинально, включен в состав этого «царства»? В свое время Т. Моммзен связывал прекращение чеканки на Боспоре именно с его аннексией[85]. Не были ли события 335-336 гг. (предполагаемая война с Херсонесом) связаны с попыткой аннексии в ходе реализации претензий Ганнибалиана? Незадолго до этого Феодосия могла быть возвращена Боспору в духе установившейся дружбы империи с Боспором. Тогда нападение на Феодосию херсонеситов можно оправдать только устремлениями Ганнибалиана.

В середине IV в. Рим, скорее всего, прекратил предоставление субсидий для Боспора. Косвенное указание на это содержит известный факт отправки боспорских послов к Юлиану в 362 г. с настоятельной просьбой о помощи (Amm. Marc. XXII. 7, 10).

Оставшиеся три десятилетия догуннского периода лишены твердой опоры в источниках. Тем не менее, осветить этот период возможно. По мнению Р. Гарнетта, буквально принявшего хронологию Константина Багрянородного, в 342-360 гг. на Боспоре правил Савромат V, а в 360-371 гг. - Савромат VI[86]. Желание Гарнетта заполнить лакуну 342-371 гг. объяснимо, но некорректно, так как сведения Константина о двух последних Савроматах носят чисто литературный характер[87]. Без сомнения, и в эти темные годы сохраняется боспорская государственность и царская власть.

Очень важным является факт нахождения в Керчи двух серебряных фиал или патер, относящихся к категории вотивных сосудов, а также блюда с изображением Констанция II[88]. Им посвящена обширная, в том числе и новейшая, литература. Эти чаши были, несомненно, подарены представителям высшей боспорской знати, а может быть и правителям Боспора римской администрацией[89]. Сложнее решить вопрос об общем характере взаимоотношений Боспора с Римом в середине 40-х годов. Были ли эти дары Констанция II простым актом уважения знатным пантикапейцам за твердую проримскую ориентацию, или положение было сложнее? В.Д. Блаватский предполагает, что при Рескупориде и его преемниках Боспор довольно прочно входил в орбиту римского влияния[90].

Большой интерес вызывает сообщение Аммиана Марцеллина под 362 г. (XXII.7, 10): «С севера и пустынных пространств… ехали посольства боспорян и других, неведомых раньше народов, с мольбой о том, чтобы за внесение ежегодной дани им дозволено было мирно жить в пределах родной им земли, платя ежегодно обычную дань». Анализируя этот отрывок, обычно подчеркивают страх боспорян в условиях начавшегося передвижения гуннов и их стремление заручиться помощью империи. Но при этом забывают, что кроме боспорян к императору ехали послы также и «неведомых народов». Это могли быть или представители каких-то племен гуннского союза, ибо аланы были известны в империи с I в. н.э., или племена, спасавшиеся от наступления готов Германариха. Посольство 362 г. к Юлиану можно связать скорее с готской угрозой и по мнению Х.-Ф. Байера[91]. А.А. Васильев предполагал, что в 50-60-х гг. IV в. Боспор попал в сферу влияния формировавшейся тогда готской державы Германариха. Действительно, в то время готы распространили свою гегемонию почти на все степи Северного Причерноморья. Видимо, Боспор в это время опасался готов с запада больше, чем гуннов. Но источников о подчинении Боспора готам нет[92]. В Крыму готы осели в основном на склонах Крымских гор и прилегающих областях вплоть до Феодосии и Казантипа. Вряд ли готы составили в то время сколько-нибудь значительную часть населения Боспора. Отметим также предположение В.Ю. Юрочкина о том, что «воинство Меотиды» III в. - герулы – осели близ Танаиса (Рогожкино XIII) и на северной оконечности Арабатской стрелки. Они же могли оставить комплексы с монетами близ Раевского[93]. Все это лежит за пределами боспорской территории. Готских же древностей середины IV в. на Боспоре точно не выделено.

В эти десятилетия повышается авторитет боспорской церкви. В 344 г. епископ участвовал в работе собора в Никомедии, в 358 г. - в следующем.

Общепризнан тезис об ухудшении экономического положения Боспора в позднеантичное время, о рустификации и натурализации хозяйства. Мы можем согласиться с этими положениями лишь в относительной мере. Усиление значения отдельных локальных районов (микрозон) находилось в прямой зависимости от сокращения функций и роли центральной власти. Естественно-природное деление на Боспоре всегда было важным фактором его истории, но теперь оно должно было усилиться в связи с переходом к хозяйственной автаркии и самообороне[94].

III. От прихода гуннов до византийской аннексии (готское влияние и «гуннский протекторат»).

О происхождении гуннов и обстоятельствах их прихода в Европу на основании письменных источников писали все авторы, так или иначе пытавшиеся реконструировать историю позднего Боспора[95]. К ним мало что можно добавить. Вторжение гуннов на земли танаитов было заключительным этапом борьбы с аланами междуморья. Появление гуннов в Европе могло показаться внезапным только тем готам, которые жили вдали от Меотиды[96]. На запад двинулась, по всей видимости, лишь одна орда во главе с Баламиром[97]. Она направилась через низовья Танаиса и обрушилась не на готов, а на родственные им племена, отошедшие на запад ранее (алпидзуры, итимары, тункарсы)[98], тем более не на Боспор, который гунны могли «зацепить» лишь в азиатской его части в период борьбы с аланами. За спиной Баламира осталось сильное племя акациров, сопротивлявшееся гуннскому союзу до 40-х годов V в. (Prisc.8). Таким образом, «вторжение» гуннов было широкой миграцией относительно слабо связанных элементов[99]. Посреди нахлынувшего варварского моря Боспор должен был сохранить свою государственность, тем более, что варвары «абсолютно не способны создать устойчивые длительные социальные и политические институты»[100]. Аммиан Марцеллин ничего не сообщает о судьбе Боспорского царства и участи его жителей[101]. Это, видимо, не случайно. Описание гуннов Аммианом страдает преувеличениями (XXXI, 2.1-12). Причины - в первом столкновении невиданного доселе полностью кочевого азиатского народа с античной цивилизацией. «Гунны, пройдя через земли аланов, которые граничат с гревтунгами и обыкновенно называются танаитами, произвели у них страшное истребления и опустошения, а других привязали к себе договором примирения, с их помощью более уверенно внезапным набегом вторглись в широко распростершиеся и тучные паги Ерменриха, воинственнейшего короля, которого боялись из-за многих различных подвигов соседние народы» (Amm. Marc. XXXI, 3.1). Как видим, о Боспоре здесь нет и речи, а цель гуннов – исключительно готская держава, представлявшая угрозу соседям.

Зосим во II пол. V в. говорит о «варварском племени, до того неизвестном и появившемся внезапно», и о том, что «Киммерийский Боспор, обмелевший от снесенного Танаисом ила, позволил им перейти пешком из Азии в Европу» (IV, 20). Тогда же, во II пол. V в., в литературной традиции появляется легенда об олене или лани, показавших кочевникам брод через пролив (Soz. IV. 34). Старые комментаторы усматривали в этой легенде следы мифа об Ио, перешедшей пролив через брод. А.В. Гадло, однако, подчеркивает гуннский фольклорный характер этого предания[102]. Авторы V-VI вв. стремились объяснить возможность перехода через водную преграду в 3-4 км полусказочными причинами, хотя понимали, что легенда об олене мало достоверна. В дошедших фрагментах современника событий Евнапия нет рассказа об олене, но видна растерянность автора относительно правдивости сообщения о гуннах: «Где находились гунны, откуда они вышли, как пробежали всю Европу и оттиснули скифский народ, о том никто не сказал ничего ясного» (Eunap. 42).

Характерно, что ни у одного автора нет речи о замерзшем проливе и о переходе гуннов по льду. Так что вопрос о времени года, когда происходил переход, остается открытым. Даже помня о том, что уровень воды в проливе был тогда значительно ниже современного, вряд ли можно допустить наличие сплошного брода. Гунны переправлялись через реки в челноках[103]. В большинстве версий говорится о переходе либо через Киммерийский Боспор, либо через «устье Меотиды». Зосим называет просто Боспор. Прокопий говорит об «устье Меотиды», подчеркивая, что, перейдя «Болото» и оказавшись на «противоположном материке», «киммерийцы» внезапно напали на готов (Bello Goth. VIII, 5). Об «устье Меотиды», впадающем в Понт, пишет Агафий Миринейский (V.11), особо отмечая, что гунны «или действительно ведомые оленем, как передает басня, или вследствие другой случайной причины, во всяком случае, перешли каким-то образом Меотидское болото, которое раньше считалось непроходимым». Созомен также говорит, что после переправы гунны столкнулись именно с готами (VI.37). Иордан сообщает: «Гунны пешим ходом перешли Меотийское озеро, которое считали непереходимым как море» (Iord. 124).

Таким образом, судя по источникам, мы не имеем возможности утверждать, что гунны прошли на запад именно через Боспор. Трудно представить, что между двумя берегами Керченского пролива, как и между берегами Танаиса, не было сообщения. Вслед за вполне конкретными указаниями современников мы должны признать, что гуннского вторжения на Боспор в 370-х гг. просто не было[104]. Ни одного сообщения в источниках по этому поводу нет. В середине же V в., когда гунны составляли главную угрозу империи, была создана легенда о переходе гуннов через море, впоследствии окончательно закрепившаяся в традиции.

Независимо от того, где точно жили примеотийские герулы, мобильные легковооруженные воины, если они были гуннами (как считает Х.-Ф. Байер), то можно считать их покорение Германарихом (Iord. 23) одной, хотя и не единственной, из причин массового вторжения гуннов в остготскую державу. Вторая, видимо, состояла в том, что гунны были призваны римлянами как враги их врагов. Именно поэтому в Константинополе затем предпочли молчать о своем содействии, которое имело столько неприятных последствий не только для готов, но и для империи, и скрыть истинные причины под легендами. Гунны могли быть препровождены римлянами через северный Крым (по Байеру), или через Танаис или Меотиду (более вероятно) на боспорских же судах, чтобы воевать против готов на территории северопонтийских степей. Так что путь на запад показала гуннам отнюдь не корова или лань.

При бегстве готов от гуннов не исключены были и готские завоевания в восточном Крыму (но не ранее). По М. Казанскому, археологический материал фиксирует проникновение в Крым двух волн германцев: «вельбарской» III в. и «черняховской» IV – нач. V вв. Х.-Ф. Байер называет эти волны «раннечерняховской» и «позднечерняховской». Вторая волна, по Байеру, достигла в первую очередь восточного Крыма[105]. Сообщение Прокопия о том, что город Боспор был «давно варваризирован» (De aedif. III.7,12), можно понимать и так, что он в 375 г. стал готским. Можно, вслед за Казанским и Байером, признать факт появления на Боспоре готских вещей с начала V в. в связи с этими событиями, но вряд ли вещи были дунайскими; скорее они черняховские[106].

Гунны, по всей видимости, как убедительно показал А.И. Айбабин, вошли в Крым с севера лишь на рубеже IV-V вв. или в начале V в.[107] Их могильники группируются в степной Таврике, а на Боспоре – до Узунларского вала, исключая единичные находки в Керчи.

История Боспора в V в. поддается лишь схематичному воссозданию. К 404 г. относится XIV письмо Иоанна Златоуста к Олимпиаде, в котором опальный патриарх высказывает беспокойство о судьбе крымско-готской епархии после смерти епископа Унилы (400-404)[108]. В связи с этим rex Gothorum направил в Константинополь письма с просьбой о посылке нового епископа. На основании этого места А.А. Васильев предполагал, что резиденция епископа готов могла быть скорее всего в Пантикапее-Боспоре, а не в горном Крыму[109]. Байер также считает, что епископ Унила жил на Боспоре.

Готы двинулись на Боспор в ходе своего бегства от гуннов, но сделать этого, видимо, не смогли. Археологически получается, что как простые беженцы, они были расселены боспорскими властями на менее значительных местах[110], в пограничье на Казантипе и Киммерике. Возможно, часть знати поселилась в столице; этим фактом можно объяснить некоторое изменение характера некрополя Боспора (богатые «готские» вещи). Остготы в Европе в то время были союзниками гуннов, и их понтийские сородичи могли участвовать в гуннских походах наряду с дружественной боспорской знатью.

Вопрос о самостоятельности Боспорского государства в данный период точно выяснить невозможно. Можно предполагать три варианта: 1) независимое Боспорское государство, инкорпорировавшее автономную готскую общину и расселившее готов-федератов на границах; 2) кондоминиум Боспора и Готии на одной территории; 3) «готский протекторат» над подчиненным готами Боспором при сохранении последним элементов самоуправления. Первый вариант явно предпочтительнее прочих. Германские древности конца IV – I пол. V в. на Боспоре еще нуждаются в выделении и анализе.

В отличие от политических связей связи церковные между Боспором и метрополией в V в. продолжались. В 448 г. боспорский епископ Евдокс принимал участие в Эфесском соборе, а через год - в Константинопольском. Христианская община к середине V в. была уже достаточно большой и имела определенную иерархию. Подтверждением тому служит надгробная плита диакона Евсевия из г. Боспора, относящаяся к 436/7 г.[111]

Важнейшим источником является надпись КБН 67: «При Тиберии Юлии Дуптуне, царе благочестивом, друге кесарей и друге римлян, восстала башня сия, и при эпархе Исгудии, и при комите Спадине, заведующем пинакидой, и при первенствующем ...те, сыне Савага, и при эпимелете постройки ..., месяца Горпиэя, года ...9» [перевод В.В. Латышева с исправлениями Ю.Г. Виноградова]. Это единственная надпись с именем боспорского царя послегуннского времени. В ней использована старая боспорская формула. Но, наряду с этим, есть изображение креста; эпитет «благочестивый» стоит перед формулой, что указывает на христианскую эпоху, а титулы эпарх и комит часто встречаются в христианском Константинополе[112]. Самые большие трудности вызывает датировка надписи. Э. Миннз указывает, что эта надпись не может быть отделена очень большим интервалом от надписей предшествующих царей[113]. Датирует же он ее 383 г. И.Т. Кругликова относит эту надпись ко времени «не ранее Константина» (306-337). «Шрифт надписи, ее формула и названия других должностных лиц заставляют относить ее к IV в., и даже к первой его половине»[114]. Ю.А. Кулаковский отнес надпись к 522 г. В.В. Латышев предложил 402 г. и наиболее убедительно обосновал эту точку зрения. Ее принял и В.Д. Блаватский. Постройку башни при Дуптуне он связал с перестройкой оборонительных сооружений в столице из-за того, что сильно уменьшившийся в размерах город уже не мог теперь использовать старую оборонительную систему[115]. В 1998 г. Ю.Г. Виноградов, заново рассмотрев надпись, отнес ее к 483 г.[116], что совпадает с последней цифрой, предложенной Миннзом, а также установил еще один ранг государственной службы позднего Боспора – «первого среди комитов». Наблюдения Ю.Г. Виноградова демонстрируют несомненное усиление боспорского государства во 2-й пол. V в. после почти столетия молчания источников. Этот факт еще нуждается во всестороннем осмыслении, но можно предположить, что он находится в связи с установлением гегемонии утигуров в этом регионе за 14 лет до надписи Дуптуна.

В середине V в., в эпоху державы Аттилы северопричерноморские и северокавказские степи входили в сферу влияния гуннской «империи». При гуннской гегемонии в степном Крыму постоянного населения в I пол. V в., по-видимому, не было. Доминировало здесь кочевое племя альциагиров[117], которых Иордан помещал в степях «около Херсоны, куда жадный купец возит богатства Азии; летом они бродят по степи, раскидывая свои становища в зависимости от того, куда привлечет их корм для скота, зимой же переходят к Понтийскому морю» (Iord. 37). Действительно, Крымская степь не приспособлена для интенсивной круглогодичной эксплуатации выпасов и нуждается в ежегодном восстановлении травяного покрова[118]. Это достигалось кратковременностью сезонных перекочевок. В степном Крыму из-за этого ни одно кочевое племя не могло оставаться надолго.

В 454 г. в битве при Недао гунны были разбиты гепидами во главе с Ардарихом, в 463 г. - сарагурами, а в 469 г. - остготами и имперскими войсками. В условиях распада гуннской державы в Крым двинулись из Паннонии утигуры, которые считаются одной из первых групп ранних болгар[119]. Они «со своим вождем решили вернуться домой, с тем, чтобы в дальнейшем владеть этой страной одним» (Procop. Bello Goth. VIII, 5). Утигуры оттеснили альциагиров и прошли в Крым, где их и локализует Прокопий: «Лежащее между Херсоном и Боспором пространство занято гуннами» (Bello Pers. I, 12), и «если идти из Боспора в Херсон, то всю область между ними занимают варвары из племени гуннов» (Bello Goth.VIII, 5). Движение утигуров на восток свидетельствует о том, что путь через «устье Меотиды» был им хорошо известен и ранее использован при движении гуннов на запад. Со 2-й пол. V в. степные пространства Таврики оказались в прочном владении гуннов[120], т.е. были заселены ими. Но какова была реальная степень этого «владения»?

Из Прокопия нам известно, что, столкнувшись в (восточном?) Крыму с готами, утигуры оттеснили их частично в Крымские горы, частично в Прикубанье. Сражение между ними произошло, очевидно, на Керченском полуострове[121], после чего был заключен мир (Procop. Bello Goth. VIII, 5). Из этого сообщения ясно, что утигуры расположились в Прикубанье и далее на север по восточному берегу Меотиды вплоть до Танаиса, а Таврика вплоть до хазарского времени становится местом из сезонных выпасов[122]. Ряд исследователей считает возможным утверждать, что в 474 г. утигуры овладели Пантикапеем (а затем напали на Херсонес)[123]. Мы не знаем, насколько реально мирным было для Боспора возвращение утигуров. С уверенностью можно отметить лишь один случай разгрома боспорской крепости в середине V в. – на Ильичевском городище[124]. Прокопий сообщает, что «утигуры одни завладели страной, не доставляя римлянам никаких затруднений, так как по месту жительства они совершенно не соприкасались с ними; между ними жило много племен, так что волей-неволей им не приходилось проявлять против них никаких враждебных действий» (Procop. Bello Goth. VIII. 5).

Из рассказа Прокопия о возвращении утигуров не ясно, владеют ли в тот момент готы-тетракситы Боспором. В любом случае, утигуры стали союзниками империи и оттеснили готов на восток. Отсюда – возрождение боспорской государственности при Дуптуне (483 г.). «Оплаченные римлянами утигуры напали по поручению империи на готов-тетракситов и прекратили таким образом готскую власть в бывшем или еще существующем боспорском царстве»[125]. Однако, Байер датирует «реконкисту» 527 г., а надо 470-ми, да и термин «готская власть» опирается лишь на фразу Прокопия о «давно варваризованном Боспоре», что можно понимать по-разному.

Очевидно, роль очага цивилизации и большого рынка для торгового обмена между варварами и культурным югом помогла Боспору пережить трудный V век. Иордан сообщает, что отсюда шли в столицу империи меха, которые доставляли на Боспор соседние варвары (Iord. 5). Эта статья экспорта существовала долгие века, независимо от смены кочевых племен по соседству с побережьем[126]. В этой связи важным является отрывок из одной речи Фемистия, в котором ритор говорил о хлебной торговле с Боспором и Херсоном как о реальности 80-х гг. IV в. (т.е. о времени после гуннского нашествия) (Them. XVII). Таким образом, традиционные торговые связи Боспора уцелели, несмотря на смену степного населения[127].

Археологическим диагностирующим признаком культуры южнорусских степей гуннского времени являются ювелирные изделия в полихромном стиле инкрустации[128]. Гуннская «мода» сохранялась в Северном Причерноморье под влиянием утигуров[129]. Таким образом, в системе культуры южнорусских степей гуннского времени (наиболее полное обоснование эта культура нашла в работах И.П. Засецкой)[130] Боспор занимал важное место. В археологическом материале из степи и из Боспора прослеживаются несомненные параллели. И.П. Засецкая, суммируя памятники, выделяет два этапа этой культуры: 1) конец IV - I пол. V в.; 2) 2-я пол. V в. - начало VI в.[131] Однако, отождествлять древности кочевников и оседлого населения Боспора мы (вслед за И.П. Засецкой) не можем.

Важнейшим памятником конца V в. является керченская христианская катакомба 491 г., описанная Ю.А. Кулаковским. На стенах склепа - дипинти стихов 90-го псалма. Характер письма - тот же, что и на боспорских эпиграфических памятниках. Памятник датируется по старой боспорской эре и четко утверждает непрерывность культурной жизни населения Боспора до конца V в.[132] В 1895 г. была открыта еще одна катакомба конца V в. Она во всем аналогична предыдущей, но гораздо беднее по содержанию[133]. На стене тоже были начертаны стихи из 90-го псалма. Текст написан гораздо точнее и тщательнее, чем в катакомбе 491 г.[134] Этот склеп датируется 496 г.

К 497 г. относится точно датированная надпись с поверхности христианского мраморного памятника, от которого сохранился только нижний правый угол[135]. Плита с надписью, по мнению издателя, была укреплена в стене. Точное указание даты по боспорской эре - еще одно свидетельство сохранения основных форм жизненного уклада боспорян на рубеже VI в.

Пальчатые фибулы и большие пряжки с орлиными головами бытуют на Боспоре со 2-й половины V в. весь VI век[136] и являются принадлежностью готского женского костюма. Однако, утверждать, что готы массово населяли в это время Боспор, было бы неосторожно. Проблема присутствия германцев в составе населения Боспора в это время крайне сложна. Так, А.И. Айбабин полагает, что просто мода без живых носителей костюма не могла распространиться. Но откуда на Боспоре германцы во 2-й пол. V в., после вытеснения тетракситов? М. Казанский полагает, что это могли быть отдельные племена (ангискиры), вернувшиеся вместе с утигурами[137]. Они сменяют здесь оторванных от общего готского массива тетракситов.

Новейшие раскопки на горе Митридат, проводимые экспедицией ГИМ, с каждым сезоном увеличивают наши представления о столице Боспора этого времени[138]. Постоянное сокращение территории некрополя Пантикапея-Боспора на протяжении IV-VI вв. достаточно показательно[139] и свидетельствует о том, что численность населения города в это время имела общую тенденцию к сокращению, но не испытала резких потрясений и катастрофических сокращений.

К керченской катакомбе 491 г., видимо, примыкает найденный в 1896 г. в степи в районе Акры бронзовый цилиндр с металлическими пластинками, на которых была греческая надпись. В ней встречается то же самое имя, которое написано на стене керченской катакомбы - Фаиспарта. Издатель памятника В.В. Шкорпил считает, что можно допустить тождество людей, упоминаемых в обеих надписях[140]. Кроме того, имя Савага (из керченской катакомбы) упоминается и в надписи на стене китейской катакомбы, открытой Ю.Ю. Марти в 1929 г. и отнесенной им к IV в.[141] Эти люди, по всей видимости, были знатным семейством, достаточно известным в стране. Тот факт, что имена обоих обнаружены в одном районе Боспора вне столицы наводит на мысль о том, что род Савага мог иметь значительные земельные владения в районе Китея - Акры (на некрополе Китея открыт склеп с именем Савага; последние исследования переносят датировку с III в. на более позднее время). При этом необязательно, что Саваг, сын Тасия из китейской надписи идентичен Савагу из Керчи, это могло быть одно из часто употребляемых в роду имен. Это - один из аргументов в пользу существования отчасти варваризованной «феодальной» аристократии на Боспоре. Ю.Г. Виноградов реконструирует биографию Савага на основании ряда надписей и воссоздает его карьеру крупного государственного чиновника, имеющего владения на азиатском Боспоре, датируя ее 478-491 гг.[142], но игнорирует несомненную связь Савага с Китеем. По Виноградову, Саваг – сын Аристона. Но родственен ли он китейскому Савагу, и кто из них похоронен в Керчи?

Танаис был восстановлен не ранее последней четверти IV в.(ок. 80-х гг.)[143]. Вся площадь прежнего города III в. была вновь заселена, ремонтировались руины и строились новые дома[144]. Однако, кое-где развалины III в. не были разобраны, а лишь отгорожены стенами от восстановленных жилых кварталов[145]. Существование Танаиса[146] в центре обширной варварской области позволяет поставить вопрос о постантичном городе Северного Причерноморья в теоретическом плане[147]. Не были ли заинтересованы в его возрождении готы, обосновавшиеся на Боспоре? Остальные города Боспора также продолжили свое существование.

Устойчивой тенденцией развития позднего Боспора было медленное, но неуклонное сокращение числа сельских поселений. Комплексные причины этого явления - те же, что и в основных центрах античной цивилизации. На островах Таманского архипелага в III в. существует около 140 поселений, на рубеже IV-V вв. точно установлено пока 35[148]. Однако, имеющийся материал свидетельствует о том, что экономический потенциал азиатского Боспора в IV-VI вв. был высок[149].

Ю.Г. Виноградов сделал ряд выводов о состоянии Боспорского государства в данный период на основании проделанного им анализа датированных боспорских надписей V в. По его мнению, Боспорское государство как стержень континуитета в этот период не просто существовало, но процветало[150] и имело достаточно крепкий и разветвленный аппарат управления. Это мнение в общих чертах следует концепции византийского этатизма.

На наш взгляд, государство на Боспоре не могло быть таким сильным по объективным экономическим и внешнеполитическим причинам. Континуитет истории Боспора и его государственности отнюдь не тождествен византийскому. Он имел место скорее вопреки складывавшимся обстоятельствам[151]. Государство в этот период держалось на силе боспорской знати («феодалов»), многовековом укладе жизни, локальных микрозонах (узлах прочности). «Протекторат» со стороны утигуров также играл для Боспора скорее консервирующую, чем разрушительную роль[152]. Влияние прихода утигуров на усиление государства на Боспоре имело место; скорее всего, империя поддерживала утигуров в их борьбе с кутригурами, и за это утигуры охраняли Боспор. Помимо царя двор в это время составляли епарх, комит, секретари, протокомиты как главы административных единиц на местах. Назначение глав округов из центра, как утверждает Ю.Г. Виноградов, по нашему мнению, не противоречит вполне самостоятельному фактическому положению локальных микрозон.

IV. Первый период византийской власти (VI в.).

Судьбы позднеантичного Боспора нашли свое завершение в VI в. В начале этого столетия регион вновь попадает в сферу внимания авторов письменных источников, что связано с активизацией здесь политики Византии. «Византийское правительство, опекая свои интересы на дальней окраине Тавриды, ...не могло долее спокойно относиться к владычеству гуннов в степях полуострова»[153]. При Юстине (518-527 гг.) «боспориты отдали себя под власть императора» (Procop. BP. I.12,8). Юстин отправил в Боспор патрикия Проба, племянника прежнего императора Анастасия, чтобы склонить утигуров прийти на помощь иверам в войне против персов. Раздираемые внутренними распрями варвары не выполнили просьбу, зато на Боспоре высадился небольшой византийский отряд (арифм стратиотов-испанцев во главе с апоипатом Иоанном) и поставил страну под непосредственный контроль империи (около 523 г., по другим данным – 527 г.), оказавшийся по сути номинальным[154]. Была развернута активная миссионерская деятельность.

Видимо, под влиянием одной из таких миссий вождь (рикс) утигуров Грод (Гордас) решил принять христианство. В Константинополе над ним было совершено таинство крещения, причем восприемником гунна был сам император. После этого Грод получил пышный имперский титул и был отправлен на Боспор «блюсти интересы империи». В ходе христианизации филарх приказал переплавить идолов и пал жертвой гуннского мятежа, спровоцированного, вероятно, жрецами[155]. В результате византийский отряд был уничтожен, город Боспор (Пантикапей) был захвачен варварами, многие города Боспора подверглись погромам (Тиритака[156], Зенонов Херсонес и др., главным образом, на европейской стороне, а также Фанагория и Кепы)[157]. Этот мятеж привел к временному восстановлению гуннского господства в районе Боспора (между 528 и 534 гг.)[158]. Археологами прослеживаются пожары и разрушения этого времени в Пантикапее, Тиритаке, Зеноновом Херсонесе, Китее, Фанагории.

После переворота у утигуров и убийства Грода политика империи в регионе стала проготской. Утигуров постигла судьба тетракситов. Боспор был отвоеван имперскими отрядами, состоявшими из готов.

К 533 г. относится плохо сохранившаяся надпись с упоминанием имени Юстиниана[159]. В ней читается имя трибуна Ангулата, возможно, отправленного комитом в Ильичевку или другой город Тамани[160].

В 534 г. Юстиниан высадил на Боспоре войска, состоявшие из готов под командованием трибуна Делматия и окончательно включил его в состав империи (Theophan. под 534 г.; Malala, 433). Прокопий в речи армянских послов к персидскому шаху перечислил последние успехи Юстиниана: «Разве не послал он своих военачальников к жителям Боспора и не подчинил своей власти город, совершенно ему не принадлежавший?» (BP. II.3,40). «И стал жить в мире Боспор под управлением римлян», - заключает Иоанн Малала (433). По его же сообщению, в I пол. VI в. гунны, жившие близ Боспора, приняли христианство (481). Логично предположить, что успешная христианизация гуннов завершилась после византийской оккупации.

Таким образом, был создан единый блок византийских владений в Крыму от Херсона до Боспора. Имперская граница была упрочена рядом укреплений, называемых некоторыми специалистами таврическим лимесом[161]. Юстиниан развернул широкую строительную программу в регионе (Procop. De aedif., III.7,10,12), которая охватила 30-40-е гг. Образцовым памятником византийского времени является Ильичевское городище[162]. Но и этот период также не был мирным. Незадолго до 545 г. Фанагория и Кепы были захвачены гуннами и разрушены (Procop. BG. VIII.5,28-29). Видимо, после этих событий Византия сохранила за собой на азиатской стороне лишь остров Киммериду. Трудно сказать, что вызвало рецидив агрессивности утигуров, - возможно, запоздалое понимание того, что Византия пришла сюда «всерьез и надолго». Однако, А.В. Сазанов отрицает факт этого погрома как отдельного эпизода и привязывает данные разрушения к восстанию против Грода, датируя его не ранее 538 г.[163]. Аргумент: десятилетняя разница в этих двух погромах не прослеживается по сменам форм керамики. После агрессии 540-х гг. (не доверять традиции у нас нет оснований) ставка утигуров и тяготевших к ним оногур находилась в Фанагории[164], вокруг которой происходила консолидация болгарских племен, завершившаяся при Кубрате (2-я четв. VII в.) созданием Великой Болгарии под главенством оногур.

Ряд боспорских надписей эпохи Юстиниана и Маврикия ярко отразили факт византийской аннексии. Они имеют совершенно иную дипломатику, чем прежде. Упоминаются исключительно имена византийских императоров (СГНХВ 98, 99) вместе с их уполномоченными (трибуном и стратилатом). Датировка осуществляется только по индиктам[165].

Концом позднеантичного периода на Боспоре можно условно считать византийскую аннексию, после чего правильнее было бы употреблять термин «ранневизантийская эпоха». Но фактически резкий слом прежнего уклада жизни произошел позднее. Пришедшие в Приазовье тюркюты создали мощное объединение во главе с ханом Истеми. Еще в 575 г. была издана новелла Тиберия об освобождении Боспора и Херсона от морской повинности[166]. А уже через год город Боспор и его окрестности были взяты тюркютским отрядом во главе с Турксанфом. Тюрки сожгли и разрушили городские кварталы на горе Митридат и в приморской части Пантикапея-Боспора. Слои пожара зафиксированы у храма Иоанна Предтечи и в Кооперативном переулке[167].

По утверждениям Э.Я. Николаевой и А.В. Сазанова, в 576 г. тюрки разгромили все крепости и малые города Боспора. Однако, А.И. Айбабин считает, что Боспор и окрестные городки сильно пострадали, но не погибли[168]. В любом случае, последствия тюркского разгрома были серьезными. Население значительно уменьшилось. Часть малых городов, видимо, погибла. На Тиритаке, Илурате, в Зеноновом Херсонесе многие усадьбы остались в руинах. Но многое было и восстановлено. Это вторжение принесло значительные разрушения, но также не может быть названо катастрофическим[169]. Его можно лишь условно принять за окончание позднеантичного периода в истории Северного Причерноморья с общеисторических позиций (602 г. – условная дата). От четкого хронологического рубежа в последнее время отказался и А.В. Сазанов[170].

Византия впоследствии еще не раз возвращала себе Боспор[171], начиная уже с 589 г.[172]. Тюрки ушли с Боспора в 581 г. После нескольких лет безвластия, как следует из надписи 590 г., Боспор попал под власть византийского дуки Херсона. Дука Херсона, вероятно, содействовал восстановлению разрушенных тюрками общественных (кесарских) зданий и оборонительных сооружений. Однако, в городе Боспоре на протяжении VII в. были восстановлены не все кварталы (в центре города из трех усадеб – одна). Развалины на горе Митридат были снивелированы. Там был устроен христианский плитовый некрополь (только в VII в.)[173]. В 70-е гг. VII в. происходит хазарское завоевание остатков Боспора. Это событие имело большие исторические последствия, надолго прервав византийское влияние в регионе. Единая материальная культура продолжает свое существование и эволюционирует на Боспоре в основном до конца VII в. (А.И. Айбабин).

Итак, конец античности на Боспоре нельзя привязать к одному событию. Весь VI век, по сути, является переходным. Изменения в материальной культуре и образе жизни обитателей Боспора стали необратимыми лишь постепенно и подспудно[174]. От прежнего царства с VII в. остался лишь один город Боспор, слои которого выражены весьма слабо. Сильно варваризованное греческое население, ориентирующееся на Византию, существует здесь, видимо, до ХIII в.[175]

ПРОБЛЕМЫ ИсториографиИ ПОЗДНЕАНТИЧНОГО

СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ

Боспор

Специальных историографических очерков, посвященных истории изучения позднего Боспора на сегодняшний день имеется немного. Это первая глава оставшейся неопубликованной кандидатской диссертации Э.Я. Николаевой (1984)[176], статья Н.Н. Болгова (1991)[177] и его же раздел в книге «Закат античного Боспора»[178] (1996) и тезисы (2001)[179]. Следовательно, ниже нам предстоит дать новый, более полный обзор состояния проблемы позднеантичного континуитета в северопонтийском регионе и частных вопросов, с этим связанных.

Научные исследования по истории позднего Боспора появились достаточно поздно по причине отсутствия полных и надежных источников. По определению характера позднего периода истории Боспора (конец III – начало VI вв.) в отечественной науке существовало два основных мнения. Одно из них можно назвать идеей континуитета, т.е. продолжения существования и преемственности форм материальной и духовной культуры. Второе исходило из признания факта уничтожения Боспора как отдельного самостоятельного государства и очага цивилизации в результате гуннского нашествия в конце IV века.

В течение последнего столетия шла борьба этих двух концепций. В последнее десятилетие чаша весов, благодаря новейшим исследованиям, склоняется в сторону идеи континуитета. Но, как справедливо заметила Н.А. Фролова, общая идея континуитета может быть доказана и обоснована только результатами комплексных исследований, опирающихся на археологические данные[180]. Подобных исследований, критически пересмотревших бы достижения и ошибки предыдущих поколений, еще не сделано.

В истории изучения позднего Боспора подготовительным этапом, необходимым для накопления материала и первых исторических выводов, стали раскопки и публикация археологического материала в конце XIX – начале ХХ вв. Наиболее плодотворной в этом направлении была деятельность В.В. Шкорпила[181], руководившего раскопками в Керчи; профессора Киевского университета св. Владимира Ю.А. Кулаковского[182]; крупнейшего русского эпиграфиста В.В. Латышева[183] (дававшего также и историческую интерпретацию); историка искусства Н.П. Кондакова[184]; археологов А.А. Спицына[185] и Ю.Ю. Марти[186]. Имевшиеся к тому времени позднебоспорские монеты были собраны в каталоге П.О. Бурачкова[187].

Каждый из этих авторов высказывал в печати собственные представления об исторических судьбах Боспора в рассматриваемое время.

Первая попытка общеисторической интерпретации финала боспорской истории принадлежит перу Ю.А. Кулаковского. В 1906 г. он выступил с книгой «Прошлое Тавриды»[188], которая, несмотря на общий популярный характер, содержит важные выводы. Кулаковский дает общий исторический очерк состояния дел в Таврике на протяжении III-VI вв. В отличие от позднейших представлений, профессор из Киева отмечает факт заметного готского присутствия в некрополе Пантикапея[189]. Известное погребение с вотивными блюдами с изображением императора Констанция названо автором готским. Прекращение династии Тибериев-Юлиев связывается с приходом готов на Боспор[190]. По гуннской проблеме автор высказал мнение о том, что гунны быстро и беспрепятственно прошли через Боспорский пролив на запад в конце IV в., а в Таврике утвердились лишь после смерти Аттилы и распада его державы. Гунны, как и другие варвары, по мнению профессора, не вселялись в Пантикапей и другие города, и поэтому «не вызвали каких-либо изменений в культурном облике его обитателей»[191]. «Центры древней культуры на обоих берегах пролива, Фанагория и Боспор, уцелели в эту грозную годину и сохранили за своими стенами свое население»[192].

Таким образом, Кулаковский впервые в отечественной науке выдвинул идею континуитета материальной культуры, но не государственности позднего Боспора. Политический статус последнего определяется им так: «Боспор в течение V в. стоял, по-видимому, вне зависимости от империи. Но за своими стенами он хранил старое население, сохранившее свой греческий язык, свою церковную связь с Византией, свои обычаи и традиции»[193]. В течение V в. кочевавшие в непосредственном соседстве с Боспором гунны, видимо, держали город Боспор в зависимости. Царская власть считается Кулаковским восстановленной в начале VI в., судя по надписи Дуптуна, отнесенной им к 521 г. Далее подробно излагается история византийской аннексии Боспора и далее, до конца VI в. Таким образом, наши современные представления об истории Боспора позднеантичного времени в значительной мере близки концепции Кулаковского.

Среди прочих публикаций Ю.А. Кулаковского выделяется «Керченская христианская катакомба 491 г.» Описанное в статье сооружение является базовым памятником позднебоспорской археологии и истории. Это – один из важнейших датированных объектов материальной культуры. Кулаковский делает вывод в «непрерывном существовании местного оседлого населения на Боспоре вплоть до конца V в.» (с.23). «Если на Боспоре сидит в ту пору исконное население с издавна принятым греческим языком, хранящее предание похоронных обрядов старого времени, удержавшее и сам шрифт своего письма, то отсюда с полной уверенностью можно сделать заключение, что Пантикапей... не подвергся разгрому от гуннов. ...Мы можем отрицать вывод о разгроме хотя бы на основании одной нашей катакомбы» (с.24). Правда, возможность «разгрома царства» Кулаковский в данной статье не отрицает.

Автор – один из немногих, кто высказался о политическом континуитете на Боспоре. Говоря о надписи Дуптуна (отнесенной им к 522 г.), автор отмечает: «Надпись свидетельствует, что на Боспоре был восстановлен старый порядок и строй государства, которое стало к тому времени христианским и вновь находилось в традиционных вассальных отношениях к империи» (с.26).

Продолжением данной статьи стала работа «Две керченские катакомбы с фресками», где описываются аналогии катакомбе 491 г. и другие памятники.

Еще две статьи Ю.А. Кулаковского относятся к истории Боспора VI века. Одна посвящена находке надписи с именем Юстиниана на Тамани[194], что дает возможность автору нарисовать очерк общего состояния Боспора и окружавших его племен в указанное время. Вторая работа рассматривает вопрос о разгроме Боспора тюркютами в 576 г. в связи с надписью Евпатерия[195]. В отличие от В.В. Латышева, Кулаковский доказывал, что после 576 г. Византия больше не имела власти над Боспором.

Две работы киевского профессора посвящены истории алан в связи с историей позднеантичного Северного Понта[196].

Итак, вклад Ю.А. Кулаковского в разработку концепции истории позднеантичного Боспора велик и имеет непреходящее значение. В теоретическом плане все историки последующего времени так или иначе обращались к его выводам.

Очень важными для изучения истории позднего Боспора стали работы крупнейшего российского антиковеда М.И. Ростовцева[197]. Для вопроса о состоянии и эволюции боспорской государственности принципиальное значение имела книга о монархической власти на Боспоре. Итогом северопонтийских штудий академика к 20-м годам стала фундаментальная работа «Скифия и Боспор». В I разделе дан общий обзор письменных и эпиграфических источников. Раздел II освещает археологические памятники, причем автор отмечает: «Для написания истории Боспора по археологическим материалам время далеко еще не настало»[198]. Гл. 9 посвящена отдельным некрополям боспорских городов. Для Пантикапея период от III в. и далее назван периодом поздней империи и готов. Обзор материала дается на с.236-249; это - исключительно материальная культура по данным погребений некрополя). В недавно опубликованных главах из 2-го тома дается исчерпывающая характеристика политического строя Боспора по состоянию на конец III века. Среди глав 2-го тома основной является гл. VI – «Государство и культура Боспорского царства», а в ней - § 2: «Государство и социальный строй эпохи римского протектората». Общий очерк подводит нас вплотную к рубежу позднеантичной эпохи. Избранные автором хронологические рамки истории Боспора позволяют предполагать, что концом его античной истории ученый считал гуннское нашествие конца IV в.

В начале 20-х гг. появилось серьезное исследование известного русского византиниста, профессора университета в Дерпте (Тарту) (впоследствии – одного из основателей византиноведения в США) А.А. Васильева о готах в Крыму[199]. Впервые в отечественной литературе автор дал подробный обзор источников по данной проблеме и определил для готов место в истории Северного Причерноморья. Васильев считает, что готы сыграли важнейшую роль в истории Таврики. Время так называемых «готских походов» III в. оценивается им так: «Готы привели в зависимость большую часть Боспорского царства и овладели флотом этого важного в торговом отношении государства»[200]. Только у Васильева встречается гипотеза о том, что после 362 г. «Боспор перешел в руки готов»[201]. «Это было естественно, так как и восточная равнинная часть полуострова уже находилась в их руках и утверждение их на берегу Боспора Киммерийского являлось лишь завершением готского движения на полуострове к востоку». Аргументом в пользу данной гипотезы является письмо XVI Иоанна Златоуста к Олимпиаде.

Васильеву принадлежит важное обоснование идеи и том, что основная часть гуннского нашествия в конце IV века миновала Боспор. Другая же, «несравненно меньшая», перешла через Боспорский пролив и, оттеснив в горы готов, прошла в южнорусские степи, где и соединилась с основной ордой[202]. Историк отмечает, что данные письменных источников о гуннском нашествии противоречивы («легенда о лани и корове»). Вывод: готы сохранили свою власть на полуострове и после гуннского нашествия[203]. Помимо прочего, Васильев считает, что Готская епархия находилась на рубеже V в. на Боспоре[204]. Возвращение утигуров во второй половине V в. привело, по мнению Васильева, к установлению гуннского преобладания в Таврике и расчленению готского массива на две части – крымскую и таманскую. С начала VI в., как считает историк, Боспор попадает в руки гуннов, что вызывает реакцию Византии (на основе Proc. Caes. B.P. II. 3). «Восстановление власти боспорского царя» Васильев отнес ко времени установления византийской власти, основываясь на надписи Дуптуна, в соответствии с ее датировкой 533 г. по В.В. Латышеву[205]. История Боспора в его взаимоотношениях с Византией доведена Васильевым до конца VI в. на основании материалов эпиграфики. Таким образом, известный историк считал, что история Боспора IV – VI вв. определялась прежде всего не внутренними, а внешними силами. Отказ от анализа основных факторов истории Боспора данного времени (что, собственно, и не входило в задачу автора) несколько снижает ценность этой работы. В целом Васильев фактически отказывает Боспору IV–VI вв. в самостоятельном независимом существовании.

В 20-е годы объем археологических (и кабинетных) исследований классических древностей юга России значительно сокращается. На Боспоре главными продолжателями прежних традиций стали Ю.Ю. Марти и Л.А. Мацулевич. Первый из них продолжал раскопки на юго-востоке Керченского полуострова. Наиболее известны его раскопки в Китее[206]. Искусствовед Л.А. Мацулевич в книге «Серебряная чаша из Керчи»[207] проанализировал впервые опубликованный в 1891 г. памятник из позднего керченского некрополя – серебряное вотивное блюдо императора Констанция II. Публикация материалов погребения гуннского рикса на р. Судже (Курская обл.) позволила приоткрыть завесу над политической структурой гуннского союза в начале V в.[208] Ученый продолжал активно работать до конца 50-х гг. Из его поздних работ выделяется статья о войсковом знаке V в. из Керчи[209].

С 30-х гг. начинается новый этап в изучении Северного Причерноморья. Была создана Боспорская археологическая экспедиция, развернувшая широкие полевые исследования боспорских городов. Среди публикаций археологического материала 30-х – 50-х гг. необходимо назвать начавшееся издание МИА и КСИИМК-КСИА. Кроме публикаций дается историческая интерпретация материала.

В целом для периода 30-х - 70-х гг. характерна концентрация внимания на отдельных частных проблемах истории Боспора. Развернутого исторического обоснования той или иной концепции на новом уровне сделано не было. Однако, официальная советская концепция исходила из факта гуннского разгрома Боспора как основного очага античной цивилизации в Северном Причерноморье в конце IV в. Принять данное событие за конец эпохи рабовладельческого в регионе было очень удобно. Дело даже дошло до признания «прогрессивности» гуннского разгрома (А.Н. Бернштам). Уцелевшие малые города Боспора и Херсонес считались лишь жалкими остатками прежней эпохи и периферией Византии. Все исследователи волей-неволей должны были догматично привязываться к данной концепции.

Крупнейший исследователь Боспора и античного мира в целом В.Д. Блаватский неоднократно касался проблем истории региона III–V вв. в своих археологических отчетах, статьях, разделах монографий. В обобщающей монографии «Пантикапей», им был рассмотрен поздний период в истории боспорской столицы (глава VII). Автор подробно рассматривает политическую систему Боспора III в., его государственный аппарат; систему власти.

Опираясь на археологические и эпиграфические свидетельства, В.Д. Блаватский последовательно показывает процесс постепенного угасания Боспора. Факт гуннского разрушения не отрицается[210], но, вместе с тем, утверждается, что «после гуннов город не прекратил существования. Маленький городок на морском берегу был во много раз меньше прежней боспорской столицы»[211]. Некрополь на г. Митридат послужил для В.Д. Блаватского основателем для продления истории города на V–VIII вв.[212] Ряд фактов позволил автору заключить, что и «через столетие после нашествия гуннов жители Пантикапея стремились хранить прежние боспорские традиции»[213]. В политическом отношении признается факт зависимости Боспора от гуннов, но недостаток источников мешает твердости выводов; предполагаются периоды «перерывов» гуннской власти. Факт готской власти автором отрицается.

Важнейшей для нас работой является первый в мировой историографии специальный очерк истории позднего Боспора, принадлежащий перу В.Д. Блаватского. В 1973 г. в ИА АН им был прочитан доклад «Боспор в позднеантичное время», опубликованный только в 1985 г.[214] В самом начале статьи автор четко устанавливает хронологические границы позднеантичного периода: 275-565 гг. После предварительного очерка состояния Боспора к середине III в. идет рассказ о временах «готской смуты» (с.245) и ее последствиях. Отмечается исчезновение полисных институтов к концу III в. (с.247), что меняет характер боспорского общества, придавая ему специфический позднеантичный характер. Рассказ о событиях IV в. дается исключительно на основании письменных источников и эпиграфики.

В рассказе о гуннском нашествии (с.251-254) автор подробно и в сравнениях разбирает данные письменной традиции. Гуннское нашествие на Боспор названо «самой сокрушительной из волн завоевателей» (с.251). В.Д. Блаватский признаёт, что всех авторов, писавших о гуннском нашествии, очень «мало интересовали события, происходившие на Боспоре» (с. 253). Раскопки же «установили грандиозные разрушения, причиненные нашествием гуннов» (там же) на Таманском полуострове, включая Кепы и Фанагорию, а также в Пантикапее, Китее, Тиритаке. Вместе с тем, признается, что целый ряд городов, сильно сократившихся в размерах, уцелел. Более того, города «стали играть относительно большую роль, чем прежде» из-за разрушения хоры (с.254). Основной вывод по проблеме гуннского погрома: «Боспорское государство, пережив (выделено нами – Н.Б.) страшное опустошение, было вынуждено влачить жалкое существование, находясь... в зависимости от гуннов». Однако, это «не исключало возможность существования местных боспорских правителей» (с. 254). В начале V века, по мнению автора, Боспорское государство несколько укрепилось, вследствие ослабления гуннского гнета. И во второй половине V в. «Боспорское государство, вопреки всем злоключениям, видимо, продолжало существовать, временами находясь в той или иной степени зависимости от гуннов» (с. 255).

Далее Блаватский отмечает устойчивое сохранение прежних традиций в области погребальной архитектуры, «стойкое сохранение населением Боспора греческого языка» (с. 256). Очень важное значение имеет итоговая фраза автора: на вхождении в Боспора в состав Византии «завершается более чем тысячелетняя история Боспорского государства» (с. 256). Таким образом, В.Д. Блаватский взвешенно и сдержанно признавал, с одной стороны, факт гуннского разгрома, а с другой стороны – продолжение жизни государства. Время после гуннов он именует раннесредневековым, но считает его продолжением позднеантичного.

Крупнейший ленинградский археолог В.Ф. Гайдукевич выступил в конце 40-х гг. с единственным до сих пор общим трудом по истории Боспора – «Боспорское царство»[215]. Самостоятельный позднеантичный период здесь автор не выделяет. Гуннское нашествие, в соответствии с официальной концепцией, считается концом истории античного Боспора (с.480). В гл. 12 рассказывается, среди прочего, о надписи 306 г. (с.457) и о малоазийских пленниках-христианах III в. на Боспоре (с.466).

В немецком издании 1971 г.[216] редакторы скорректировали многие места из последней части этой книги, введя главу «Боспор после гуннского нашествия». На основе статей самого Гайдукевича было показано продолжение жизни на ряде памятников Боспора на протяжении V–VI вв. В частности, в указанной главе отмечается, что в конце IV – V вв. Боспор был центром индустрии ювелирной полихромной инкрустации. В начале и середине «опять слышно о главных боспорских магистратах». С середины V в. Боспор и кочевники крымских степей перешли в гуннское подданство. Под византийским протекторатом Боспор оказался, по мнению автора, в 523 г.

Базовым памятником для хронологии Боспора стали слои Тиритаки, раскопанной автором. Правда, как выяснится впоследствии, археологу пришлось несколько искусственно удревнить материал в угрозу официальной концепции. Особое значение в решении данной проблемы имела статья «Памятники раннего средневековья в Тиритаке»[217], где публикуется послегуннский материал, но период здесь назван раннесредневековым.

Большая часть статьи посвящена описанию базилики, открытой в Тиритаке в 1936 г., которая датируется концом V – началом VI в. На с.200 сл. говорится, что «Пантикапей не прекратил своего существования, жизнь в нем продолжалась и после IV в.». В данном случае В.Ф. Гайдукевич апеллирует к мнению Ю.А. Кулаковского, но при этом осуждает «другую крайность, что город совершенно не пострадал и не подвергался разрушению в IV-V вв.»

Далее следуют основные исторические выводы: «Пантикапей, безусловно, подвергся сильному разрушению, но не был уничтожен полностью. Его старое греко-варварское население в какой-то степени сохранилось и продолжало жить. В существовании этого торгового и промышленного центра, несомненно, были заинтересованы новые хозяева крымских степей. На протяжении V в. ими являлись гуннские кочевые племена, занимавшие степной Крым, равно как и восточный берег Азовского моря. Предполагается, что Боспор платил гуннам дань, но во внутреннем управлении Боспор пользовался известной самостоятельностью».

Затем автор пишет о возрастании интереса к Боспору со стороны Византии в начале VI в. Фраза в эпизоде о восстании Грода о том, что гунны «восстали и захватили (выделено нами – Н.Б.) Боспор», выдаёт то обстоятельство, что Боспор (по мнению Гайдукевича) не находился в то время под прямой властью кочевников.

Итак, как мы видим, не отказываясь в целом от признания факта гуннского погрома на Боспоре, В.Ф. Гайдукевич убедительно показывает, что V век был продолжением развития прежних процессов, хотя и называет этот период раннесредневековым.

Один из основных аспектов истории позднего Боспора (для III-IV вв.) – его экономика – стал предметом специального рассмотрения И.Т. Кругликовой. После целого ряда статей она опубликовала монографию «Боспор в позднеантичное время»[218]. В книге был дан систематический очерк экономического состояния основных городских центров и сельских поселений, хозяйственной жизни и торговли Боспора III-IV вв. (гл. V – о земледелии и скотоводстве, гл. VI – о ремесле и промыслах, гл. VII – о денежном обращении и торговле).

В соответствии с общепринятой тогда концепцией, нашествие гуннов было принято автором за окончание истории античного Боспора, хотя прямо она об этом и не упоминает.

И.Т. Кругликова – один из немногих авторов, кто обратился к проблеме определения даты начала позднеантичного периода на Боспоре. Она отмечает, что «к середине III в. в экономике, характере культуры, этническом и социальном составе населения Боспорского царства изменения проявляются уже во всех областях экономической и культурной жизни»[219].

Очень важно отметить заключительные мысли автора: «После гуннов продолжают существовать многие города и поселения, сохраняются некоторые старые традиции. Христианство... стало в V в. господствующей религией. Боспорская аристократия связанная с аланскими и готскими племенами[220], сохраняет свои позиции, о чем свидетельствует длительное использование родовых склепов, открытых на Госпитальной улице в Керчи»[221].

Относительно Пантикапея отмечается факт наличия серии склепов IV-VI вв., но при этом утверждается, что «в IV в. город в значительной степени утратил свой античный облик. ...С конца IV в. жизнь на акрополе замирает. В V-VI вв. опустели и склоны г. Митридат. Жизнь продолжалась лишь в прибрежной части»[222].

Для Фанагории отмечается, что «уже в конце IV в. город начинает вновь застраиваться. ...В слоях V в. открыты монументальные остатки зданий, построенных в традициях античной архитектуры»[223]. Автор также упоминает, что к V в. относится импорт на Боспор стеклянных сосудов из Сирии и Александрии[224]. На с. 164 говорится, что мечи и кинжалы с богатой инкрустацией «особенно в IV-V вв. свидетельствуют о том, что оружие в это время стало частью нарядного одеяния богатых боспорян». На с. 173 проводится идея о непрерывном бытовании фибул в последней трети IV – начале V вв., а на с. 170 - о геометрических стилизованных амулетах-подвесках того же времени. Таким образом, автором книги постулируется вполне определенный континуитет в области материальной культуры позднего Боспора.

Вместе с тем, по поводу состояния государства дано лишь одно частное указание: «Возникшее на развалинах Боспорского царства государство носило уже иной характер, приближаясь, вероятно, к варварским государствам раннего средневековья»[225]. Следовательно, хотя и не аргументируя, автор допускает возможность континуитета для политической сферы, правда, характер государства понимается иначе.

Крайне важно также замечание И.Т. Кругликовой о том, что новое заселение сельской округи европейского Боспора началось «Уже после V-VI вв.», когда на этой территории появляется целая серия неукрепленных поселений»[226].

Итак, создается впечатление, что И.Т. Кругликова как бы по инерции отдает дань «догме» о гуннском нашествии как гибели позднего Боспора, априори исходя из данного хронологического рубежа. Вместе с тем, неоднократно речь идет о продолжении существования как самого Боспора, так и отдельных видов его материальной культуры. Политические же структуры описываются для III-IV вв., кроме всего прочего еще и потому, что для более позднего времени материала почти нет.

В ряде статей И.Т. Кругликовой разрабатывались более частные аспекты проблемы. Чаще всего это публикации материалов археологических раскопок. Автором было обстоятельно изучено поселение у дер. Семеновка, а также ряд других (Ново-Отрадное, Афанасьевка и др.) в районе Крымского Приазовья[227], опубликован клад статеров III в. из Семеновки[228]. Очень важным фактом является датировка погребения из дер. Айвазовское IV-V веками.[229].

Важный вклад в изучение истории позднего Боспора внесла Г.А. Цветаева. В 1951 г. она опубликовала важную статью о грунтовом некрополе Пантикапея[230], что было первой попыткой общего исторического описания большого количества разрозненных археологических материалов, добытых в основном в начале XX в.

Хотя автор и отмечала, что «всякая попытка составления топографической карты пантикапейского некрополя не может претендовать на абсолютную точность»[231], но на с. 77 и 78 даются карты некрополя IV и V-VI вв. на акрополе и на Глинище.

Отмечается сокращение некрополя в IV в. по сравнению с III в. Дается краткий систематических очерк состояния некрополя V-VI вв.[232].

Второй важной проблемой, разрабатывавшейся Г.А. Цветаевой, была проблема боспорско-римских взаимоотношений[233]. Хронологические рамки темы охватывают все первые века н.э., включая IV в. Отмечается, что в целом Боспор остался единственным самостоятельным вассальным государством, зависимым от империи. Еще в IV в. число римских имен на Боспоре составляет 11 %[234], что свидетельствует об устойчивом сохранении традиций.

За рамки IV в. исследование Г.А. Цветаевой не выходит. Следовательно, здесь автор косвенно признает факт хотя бы прекращения связей Боспора с империей в конце IV в., если не факт гибели самого Боспора. Первая же из рассматриваемых здесь работ достаточно четко указывает на континуитет материальной культуры Боспора.

Среди отдельных археологов, исследовавших в том числе и поздний Боспор, выделяются М.М. Кобылина и Н.И. Сокольский и их работы.

Имя М.М. Кобылиной прочно связано с руководимыми ею на протяжении многих лет раскопками Фанагории. Результаты ее работ опубликованы в обобщающей работе 1956 г.[235] и ряде статей. События IV в. описываются как продолжение предшествующих, а Фанагория «оставалась еще большим городом» даже по сравнению с Пантикапеем[236].

«В конце IV в. город был сильно разрушен», вероятно, при нашествии гуннов. Пострадал юго-восток города, юг, но жизнь в городе возродилась. Автор отмечал, что «в центральной части... обнаружены значительные остатки архитектурных сооружений V в. – фундаменты зданий, колонные вымостки, колодцы»[237].

В 1978 г. вышла важная статья о разрушениях гуннов в Фанагории[238], которая конкретизировала разработку проблемы, поставленной более 20 лет назад. Описаны результаты многолетних раскопок в различных частях городища, в основном на разрушенных юго-западе и юго-востоке.

Отмечается наличие слоя V-VI вв., более мощного к северу (берегу залива) – до 60 см, менее мощного к югу. Вызывают особый интерес выводы автора, о том, что «после гуннского разгрома город восстанавливался медленно... Позже, конечно, город вновь разросся»[239], причем была проделана громадная работа по очистке городища от разрушений[240].

Возродившийся город не называется нигде ни «античным», ни «ранневизантийским», ни «средневековым», что дает основание считать М.М. Кобылину сторонницей идеи континуитета материальной культуры Боспора. Однако, отдавая дань официальной концепции, она для юго-восточной части городища указывает на «средневековые могила», перекрывшие слой разрушений, причем самая ранняя датируется по глиняному сосудику V веком[241]. Следовательно, по косвенному указанию, мы видим, что послегуннский материал назван средневековым.

Итоги многолетних исследований Фанагории были подведены в научно-популярной книге 1989 г.[242].

Кроме археологических исследований М.М. Кобылина выступила и как специалист по изучению религии и духовной культуры Северного Причерноморья[243]. В книге был освещен большой пласт культуры позднего Боспора (преимущественно III в.), конфессиональная ситуация в государстве. Исследованы отдельные культы и их особенности на Северном Причерноморье.

Н.И. Сокольский руководил раскопками боспорского города Кепы. Однозначный вывод исследователя гласил, что «Кепы погибли во второй половине IV в., видимо, в результате гуннского нашествия»[244]. Катастрофа в Кепах рассматривается как синхронная для всего Таманского полуострова[245]. Намеченная схема событий, связанных с гуннским нашествием, указываются его предполагаемые направления. Разгром Боспора определяется как тотальный, за небольшими исключениями. Признаётся, что в Пантикапее, Фанагории, Гермонассе и Патрэе «слабая жизнь продолжалась» (с.256). Удар гуннов был, по мнению автора, «небывалым по силе» и застал Боспор не на стадии упадка (по Гайдукевичу, с.483 «Боспорского царства»), а на более благополучной стадии развития (с.259).

Несмотря на всю убедительность достаточно эмоциональной аргументации Н.И. Сокольского, надо признать наличие в ней ряда узких мест. Как показали последующие исследования, Ильичевское городище не погибло, а просуществовало еще около 200 лет. Тот факт, что «в слоях пожарищ нет находок, характерных только для послегуннского времени», не совсем точен, так как в последние десятилетия предпринята передатировка основного материала по керамике. Наконец, сам исследователь отмечает, что найденная им в Кепах бронзовая христианская курильница имеет аналогии «только в позднем IV и V в. н.э. (с.252). Наконец, достаточно показательна фраза о том, что «в пожарищах городов и поселений мы не находим, за редким исключением, типичных гуннских вещей» (с.260), что, впрочем, объясняется стремительностью продвижения кочевников на запад.

Интересная публикация погребения V в. в Кепах[246] продолжает магистральную линию концепции автора.

Итак, подведя итоги проделанной исследователем работы, следует признать Н.И. Сокольского одним из самых убежденных приверженцев идеи гуннского разгрома Боспора, на что в значительной мере повлияли его раскопки в Кепах. Однако, в аргументации ученого есть ряд мест, которые были пересмотрены в ходе дальнейшего изучения проблемы. Кроме того, сам автор признаёт относительный континуитет материальной культуры на Боспоре после гуннского нашествия.

Крупным специалистом по истории и археологии Северного Причерноморья был Д.Б. Шелов. Его главным вкладом в изучение Боспора стали раскопки Танаиса. Продолжая работу Т.Н. Книпович[247], Д.Б. Шелов опубликовал две книги, которые суммарно освещают всю историю Танаиса и окружавших его земель[248], а также ряд статей[249].

Во второй книге затрагиваются проблемы истории Танаиса позднеантичного времени. После обзора археологических и этнографических памятников I-III вв. (гл. 1), автор дает очерк экономической жизни города (гл.2), отдельно – торговли (гл.3), освещает этнический состав (гл.5) и социальное устройство (гл.6). Для нашей темы важное значение имеет глава 6, дающая широкую панораму жизни города в I пол. III в., его политических институтов. Не менее значима и глава 7 («Разгром Танаиса в III в. н.э.»), так как она освещает события, ставшие началом позднеантичного периода в истории Боспора. Автор полагает, что город был взят ираноязычными боранами или герулами, а не готами (с.304), что расширяет диапазон этого «смутного времени» в регионе, иногда сводимого лишь к переселению готов на юг.

Принципиальное значение имеет глава 8, посвященная Танаису конца IV–V вв. Давая обзор материальной культуры, Д.Б. Шелов подчеркивает роль черняховских племен в возрождении города в конце IV в. (с.329), но вместе с тем, указывает и на ведущую роль античных традиций. В городе был открыт ряд строительных комплексов указанного времени, остатки оборонительной стены, погребения. Наиболее важна находка гуннского лука конца IV – начала V в. Не менее важен факт наличия достаточно большого количества краснолаковой импортной посуды. Основной вывод автора: «Позднеантичные традиции продолжали жить» (с.330).

Подходы Д.Б. Шелова отличается от мнений некоторых других специалистов тем, что он не дает однозначных общих выводов, а целиком опирается на факты материальной культуры. Для него не важно, как назвать период IV-V вв. для Танаиса; термин «раннесредневековый», однако, он не употребляет, предпочитая говорить о сильно варваризованном античном образе жизни. Сдержанные оценки Д.Б. Шелова вызывают доверие. Континуитет материальной культуры выражен им вполне четко. Не ясно лишь, в каких политических отношениях к Боспору находится поздний Танаис, но проблема континуитета политического строя остра сегодня и в целом для Боспора.

Развитием идей Д.Б. Шелова стали работы Т.Н. Арсеньевой[250]. Особенно важен ее обзор краснолаковой керамики из позднеантичного Танаиса и отчет о раскопках Танаиса в начале 80-х гг.[251] На раскопах IV, VI, XIV открыты новые постройки IV-V вв., а также участок грунтового могильника к западу от музея «Танаис», относящийся к последнему периоду жизни города.

В работах Е.А. Молева есть немало интересующих нас фактов. В 1972 г. в Керчи (2-й Нагорный переулок) археолог обнаружил надгробие Евтихиана[252], датированное им V веком. Важная обобщающая публикация 1985 г. подводит итоги раскопкам Китея 70-х – сер. 80-х гг.[253]. На I раскопе выделяется слой III-IV вв. и отдельные находки V-VI вв. (с.48-49). На II раскопе слой III-IV вв. описан на с. 54; на III раскопе – на с.55; на IV раскопе – с.57-58. По IV раскопу «следов преднамеренного разрушения укреплений в этой части города также не прослеживается» (с.57). Более того, есть интересный материал, который назван раннесредневековым (с.58). Конец истории города, по мнению автора, был мирным, «и гибель его, скорее всего, была вызвана отнюдь не военными факторами, а обезвоживанием района вследствие нарушения структуры слоев» (с.61).

В 1991 г. Е.А. Молев совместно с А.В. Сазановым опубликовал статью, специально посвященную позднеантичным материалам из раскопок Китея[254]. Обзор материалов IV-VI вв. показывает достаточно широкую картину жизни города в указанный период. Важно, что весь период четко именуется позднеантичным.

Раскопки на городище (1970-1995) были продолжены на некрополе Китея В.А. Хршановским. В конце 90-х гг. был открыт ряд склепов позднеантичного времени, опубликованных пока лишь частично[255]. Эти новые находки продолжают исследования Ю.Ю. Марти на северной окраине некрополя.

Раскопки Горгиппии, проводившиеся под руководством Е.М. Алексеевой, были отражены в ряде публикаций автора. В 1988 г. вышла статья о политическом статусе Горгиппии в первые века н.э.[256]. Итоговая обобщающая книга вышла в 1997 г.[257] Глава 2 дает исторический очерк жизни города в составе Боспорского царства, далее излагаются историческая топография, стратиграфия и градостроительство (гл.3), экономика и материальная культура (гл.4), духовная культура (гл.5). После гибели города около 239-240 г. (с.75) жизнь в нем возобновляется во 2-й пол. III в., но с явным огрублением материальной культуры. Позднеантичный материал редок; возродился не прежний цветущий город, а лишь его отдельные участки. Это – новое представление об истории города; ранее считалось, что он погиб полностью во II четверти III в. Е.М. Алексеева также отмечает «возрождение интенсивной жизни в окрестностях Горгиппии и развитие этого региона» в IV в. (с.76). Однако, гуннское нашествие считается автором безусловным концом истории Боспора, судя по фразе: «Полное уничтожение боспорских городов гуннским нашествием в 70-е гг. IV в.» (с.76).

Интересным памятником позднего Боспора является Раевское городище в материковой юго-восточной его части, раскопки которого в 50-70-е гг. велись под руководством Н.А. Онайко. Среди опубликованных ею работ важна статья о варварских подражаниях римским денариям[258].

Раскопки Илурата были начаты М.М. Кублановым. Результаты раскопок некрополя были опубликованы в начале 80-х гг.[259]. Оборонительные сооружения были исследованы В.А. Горончаровским[260].

Среди специалистов, работающих с тем или иным типом источников по истории позднего Боспора и Херсонеса, необходимо назвать имя П.Д. Диатроптова. Его диссертация[261], посвященная распространению христианства на Северном Понте, подробным образом рассматривала данный процесс в отношении как Боспора, так и Херсонеса. К диссертации были сделаны ценные приложения, в т.ч. каталог краснолаковой посуды. В 1995 г. вышел важный «Корпус христианских надписей Боспора»[262] - первая попытка обобщить данные надписи впервые за 100 лет после книги В.В. Латышева. Недавно была проанализирована христианская символика на краснолаковой керамике[263].

Крупнейшим специалистом в области средневековой археологии Северного Причерноморья (и восточнохристианского мира вообще) был А.Л. Якобсон. Среди наиболее общих его работ выделяется книга об архитектуре Pax Byxantina[264]. Средневековой Таврике в целом посвящены монография «Средневековый Крым»[265] и более поздний ее популярный вариант[266]. Во всех трех книгах основное внимание уделено Херсонесу; Боспор представлен в гораздо меньшей степени.

Исторический очерк о роли Византии в истории раннесредневековой Таврики[267] уделяет Боспору V-VI вв. больше внимания. Автор отмечает, что в указанное время «Боспор ...начал оживать и возрождаться. ...Это оживление было проявлением именно внутренних процессов в жизни края и определялось не Византией» (с.149). Сам же столичный город «хирел и сокращался в размерах» (с.151). «Искусство Боспора не имеет ничего общего с Византией и опирается на местные традиции» (с.151).

Принципиальное значение для истории материальной культуры позднеантичного времени имела книга А.Л. Якобсона о керамике средневековой Таврики[268]. Период V-VIII вв. Якобсон называет раннесредневековым. В книге дается общая классификация амфорного материала для всей Таврики. «Раннесредневековые амфоры – еще античные по своему облику» (с.9), - эта фраза показывает, что «раннее средневековье» для автора – понятие хронологическое, а «античный» – понятие типологическое. Вот еще ряд ключевых фраз: «Амфоры ... являются по существу раннесредневековым вариантом позднантичных, притом еще мало отличающимся от своих предшественников» (с.9); «Из поздней античности перешла в раннее средневековье» еще одна форма амфор (с.11) и др.

Итак, Якобсон показывает, что принципиальной разницы между поздней античностью и ранним средневековьем нет. Видимо, условной гранью для автора служит рубеж IV-V вв. Он неоднократно подчеркивает непосредственную преемственность одних форм от других, указывает на античный характер амфор V-VI вв.

Главная принципиальная особенность средневековых амфор в отличие от античных – грушевидность и округлость днища (с. 11). В V-VI вв. такие признаки были характерны для немногого количества типов амфор.

Специально Восточному Крыму посвящена большая статья 1958 г.[269]. А.Л. Якобсон осторожно говорит о том, что «часть гуннских племен, вероятно, проникла на Боспор». Но далее говорится, что Пантикапей и окружавшие его поселения «в результате гуннского нашествия были разорены, а многие из них ...прекратили свое существование» (с. 459). Столица называется «единственно уцелевшим городом». До конца V или до начала VI в. гунны владели и г. Боспором.

Вместе с тем, утверждается, что Боспор в V-VI вв. «начал понемногу возрождаться», как и ряд окрестных поселений (Тиритака). Далее дается краткая характеристика состояния Боспора в указанное время. Несколько противоречиво говорится, что Боспор утратил свою экономическую роль, но возрождение городов как торговых и ремесленных центров все же произошло, причем в этом были заинтересованы и сами гунны.

Этнический и особенно культурный облик Боспора определяется как варварский (с. 460), в основе своей – сармато-аланский.

Христианский характер материальная культура Боспора приобретает, по мнению Якобсона, не ранее V в. (с. 461).

Важное значение также имеют статья об античных традициях в культуре раннесредневековой Таврики[270], а также отчет о раскопках на Рыночной площади в Керчи в 1963 году[271].

С именем А.Л. Якобсона обычно связывают окончательное оформление концепции гибели античного Боспора в результате гуннского нашествия: «Гуннское нашествие 70-х годов IV в., после которого запустели наиболее населенные районы [Керченского] полуострова, обозначило грань в истории края; для экономически ослабленной Таврики началась новая полоса жизни»[272]. Тем не менее, мы должны учитывать то обстоятельство, что автор был археологом-медиевистом, что заставляло его отталкиваться от вполне определенного хронологического рубежа.

В 80-е годы ХХ в. появляются первые работы, обозначившие сдвиг в историографии позднего Боспора. Постепенно возрождается старая идея о континуитете истории Боспора на протяжении IV-VI вв. Ее смысл заключается, с одной стороны, в продолжении раскопок, где открылись более полно сохранившиеся позднеантичные слои (Ильичевское городище); с другой стороны, началась передатировка слоев боспорских городов и поселений, ранее более жестко привязывавшихся к гуннскому нашествию конца IV в., и передатировка отдельных категорий материальной культуры (амфор, краснолаковой посуды и др.), исходя из широких мировых аналогий.

Базовым памятником археологии позднего Боспора становится Ильичевское городище на севере Тамани (древний остров Киммерида), раскапывавшееся под руководством Э.Я. Николаевой. После ряда статей 1975-1983 гг. основные выводы автора были изложены в диссертации 1984 г.[273] и развиты в последующих публикациях 80-90-х гг.

Статьи посвящены отдельным частным аспектам материальной культуры: оружию, краснолаковой керамике, пифосам, стеклоделию. Отдельно был рассмотрен христианский комплекс VI в.[274]

В диссертации обосновывается суть проблемы и дается ее концептуальное оформление. Основная цель работы – дать очерк истории Боспорского царства от «гуннского погрома» до времени его официального включения в состав Византии. Исходная посылка: «С гуннским погромом не закончилась история античных государств Северного Причерноморья» (с.6 автореферата). Специально рассматривается вопрос о континуитете развития материальной культуры (с.9-10). Время гибели Боспора, т.е. конец античного периода его существования, относится автором к концу VI в. и связывается с тюркским завоеванием (с.10).

В гл.1 дается историография вопроса и обзор источников. Гл.2 посвящена Ильичевскому городищу и последовательно описывает отдельные виды вещевого материала. Гл.3 называется «Жизнь и быт населения Боспора». В основных выводах пересматриваются размеры гуннских разрушений: их нет в Гермонассе, почти нет в Пантикапее, незначительные – в Фанагории, Тиритаке, Патрэе; возрождается Танаис. Отмечается увеличение импорта, оживление торговли (с.19). Однако, с методологической точки зрения весьма спорна цитата из Энгельса о том, что варвары «вдохнули новую жизненную силу умиравшей Европе» (с.19). Боспорянам IV-VI вв. так, видимо, не казалось.

Итак, приоритет Э.Я. Николаевой заключается в концептуальной постановке вопроса и в раскопках базового памятника позднеантичного Боспора.

В концепции континуитета боспорской истории принципиально важное значение имеют работы руководителя Восточно-Крымской археологической экспедиции А.А. Масленникова. К настоящему времени насчитывается более 20 публикаций известного археолога, в той или иной степени касающихся проблем истории позднего Боспора. Занимаясь раскопками Крымского Приазовья (преимущественно сельских поселений и некрополей), А.А. Масленников разрабатывал самые разные аспекты проблемы. В публикациях материалов полевых исследований он специально указывал на продолжение существования большинства поселений региона на протяжении IV-VI вв. Некоторые итоги работ были подведены в докторской диссертации 1993 г.[275] В книге «Население Боспорского государства в первых веках н.э.» (1991 г.)[276] автор последовательно проводит мысль о том, что на позднем Боспоре сложилась определенная территориально-этническая общность боспорян, которая всей логикой развития событий была противоположна по своим устремлениям всем окружающим варварам. Вследствие преобладания дихотомии «боспоряне – внешние варвары» над дихотомией «боспорские греки – боспорские варвары» нельзя преувеличивать степень варваризации Боспора даже в позднеантичное время.

В 1997 г. вышла обобщающая публикация одного из важнейших памятников материальной культуры рассматриваемого времени – склепов Крымского Приазовья[277]. В настоящее время А.А. Масленников является одним из самых убежденных сторонников континуитета боспорской истории IV-VI вв.

Одним из виднейших творцов теории континуитета истории Боспора III-VI вв. является А.В. Сазанов, последовательно анализирующий (и подвергающий передатировке в связи с мировой хронологией) отдельные виды и типы керамики (амфор и краснолаковой посуды). В 1989 г. он выпустил две концептуальные статьи о необходимости пересмотра датировок древностей Боспора, а в 1991 г. поставил вопрос о новой концепции истории Боспора[278]. К концу 90-х гг. им опубликовано уже более 20-ти работ, относящихся территориально как к Боспору, так и к Херсонесу. Основным видам амфор посвящены особые статьи. Отдельная работа обобщает сведения по краснолаковой керамике[279]. Наиболее важны две статьи 1989 г. о хронологии позднего Боспора[280]. Базовый памятник – поселение Золотое Восточное в бухте – описано в отдельной работе 1966 г.[281]. По ранневизантийским амфорам Северного Причерноморья (кон. IV-VII вв.) готовится обобщающая публикация. Хотя А.В. Сазанов называет исследуемые им амфоры в большинстве случаев ранневизантийскими, в целом ряде работ он совершенно определенно говорит о континуитете материальной культуры на Боспоре.

Сазанов утверждает необходимость «кардинально пересмотреть хронологию материала» по Тиритаке, ранее датировавшегося IV в.[282]. Совершенно недвусмысленно почти в каждой работе он говорит, что Боспор «избежал гуннского нашествия конце IV в.».

По поводу концепции А.В. Сазанов высказался на с.84-85 статьи, написанной им совместно с Ю.Ф. Иващенко. Автором концепции гуннского разгрома Боспора Сазанов считает А.Л. Якобсона, опиравшегося, в свою очередь, на труды Кулаковского, Латышева, Васильева, Гайдукевича, Сокольского, Блаватского, Артамонова. Не ставя своей целью дать полный историографический обзор концепции, автор сосредотачивает внимание на датировках позднеантичных слоев базовых памятников. В результате точкой отсчета стали поздние слои Тиритаки, на основе которых делали свои выводы (а чаще всего просто повторяли) последующие исследователи. А.В. Сазанов показал, что в результате некритического восприятия концепции гуннского погрома в трудах ряда ученых возникла лакуна: Восточный Крым V-VI вв. считался обезлюдевшим. Несмотря на отдельные неточности (так, в 1971 г. Гайдукевич не мог отказаться от прежней датировки, так как умер ранее; с. 85), сама постановка проблемы и задач исследования заслуживает особого внимания.

На сегодняшний день выводы Сазанова наиболее полно представлены в его докторской диссертации, содержание которой значительно уже названия.[283] Первая глава носит историографический характер и рассматривает концепции исторического развития городов и поселений Северного Понта. Постулат об отсутствии обобщающего исследования по теме и в этой связи критику наших работ (с.5 автореф.) мы принять не можем, так как само исследование Сазанова не является исчерпывающим. Помимо упомянутой главы 1 в нем рассматриваются: 1) проблемы типологии и хронологии ранневизантийской керамики из Северного Причерноморья; 2) хронология комплексов Северного Причерноморья ранневизантийского времени; 3) периодизация и историческое развитие городов и поселений Северного Причерноморья в ранневизантийское время. Исторический очерк (с.21-40 автореф.) не учитывает всех опубликованных материалов, местами вторичен и потому не может претендовать на исчерпывающую полноту, так как выводы построены автором на основании прежде всего его небесспорных разработок по керамике. Хронологические выкладки А.В. Сазанова по керамике уже встретили критику в литературе (В.Ю. Юрочкин, К. Домжальский, Д. Журавлев).

Логика любой концепции всегда достаточно стройна. Тем не менее, сегодня мы видим, что в историографии конца XIX-XX вв. далеко не все так строго и механически сводилось к противопоставлению «континуитет - дисконтинуитет».

Все ученые так или иначе отмечали факт продолжения жизни на Боспоре после гуннов. А вот выяснение конкретных обстоятельств этого процесса в дальнейшем зависело от схемы. До нынешнего дня нет и точности в употреблении терминов: используются и «позднеантичный» и «ранневизантийский». Действительно, эти термины хронологически одновременны, но обозначают различные по типологической принадлежности и направленности явления и процесса. В дальнейшем исследователям следовало бы быть более точным в дефинициях.

Первая попытка общеисторического осмысления жизни Боспора конца III-VI вв. как позднеантичной была сделана нами в 1996 г.[284] Эта работа опиралась на значительное количество источников и литературы, но, по справедливому замечанию Ю.Г. Виноградова, носила достаточно компилятивный характер и почти не содержала критики положений предшествующих авторов. Недостаточно были использованы и данные эпиграфики. Тем не менее, это была первая в отечественной литературе работа, где позднеантичный этап истории Боспора представал в единой концептуальной интерпретации.

В ряде дальнейших публикаций автор конкретизировал отдельные положения своей концепции. Так, особое внимание было обращено на позднеантичную периферию как некий особый исторический феномен с показом аналогий и эволюции в сторону «византийского содружества наций».

Была поставлена проблема локальных территориально-хозяйственных комплексов позднего Боспора, в которых, по мнению автора, и проходила повседневная жизнь боспорян[285]. Были проведены также краткие обобщения и сопоставления по амфорам и краснолаковой керамике позднего Боспора; собраны материалы к просопографии позднеантичного Боспора[286]. По поводу статьи Ю.Г. Виноградова в ВДИ (1998, № 1) автор высказался в работе о позднеантичном государстве на Боспоре[287]. Справедливо указывая на роль политического континуитета, автор критикует излишнее стремление Ю.Г. Виноградова доказать наличие сильного государства на Боспоре V в., что является распространением концепции византийского этатизма на Боспор V в. Участие в работе Китейской экспедиции вылилось в ряд других публикаций. Также было дано три историографических очерка[288].

В печати прозвучала еще одна критическая оценка указанных работ со стороны некоторых археологов. Так, А.В. Сазанов, в частности, отметил, что «появившиеся в работах Н.Н. Болгова широкие исторические выводы и концепции, на наш взгляд, преждевременны, поскольку основаны на нерепрезентативном материале». Привлекаемых же аналогий «во много раз больше, чем материалов самого Боспора». «В результате концепция оказывается искусственной конструкцией, построенной на косвенных аналогиях и скудном археологическом материале, анализ которого, к тому же, полностью отсутствует»[289]. Напротив, В.Ю. Юрочкин отметил, что «Н.Н. Болгов в своей монографии разумно воздержался от исторических построений на основе археологического материала, так как здесь многое еще представляется спорным, а здравая дискуссия по этим вопросам пока не развернулась»[290].

Среди прочих специалистов, анализировавших финал истории Боспора, нужно упомянуть имя В.А. Астахова. В диссертации 1991 г. он рассматривал эволюцию политической организации Боспора, включая IV век[291]. В двух последующих статьях[292] им рассматривались боспорские фиасы и взаимоотношения столичной власти и городов на «позднеантичном» Боспоре, однако, хронологические рамки последнего не соответствуют тем, что приняты нами в данной работе (автор заканчивает изложение IV веком).

В.П. Яйленко – один из крупнейших современных эпиграфистов. Помимо ряда публикаций новых материалов по боспорской эпиграфике он выступил с инициативой создания Корпуса византийских надписей[293] и интерпретировал важную надпись V в.[294], опубликованную ранее в КБН.

В 1998 г. к проблеме боспорских надписей V в. обратился и Ю.Г. Виноградов (см. ниже).

В ряду других специалистов, имевших отношение к позднему Боспору, следует назвать имена археологов-классиков И.Б. Зеест и А.П. Абрамова. Хотя И.Б. Зеест была известна еще по раскопкам Тиритаки послевоенного времени, когда она признавала факт гуннского разгрома, ее непреходящая роль заключается в создании каталога керамической тары Боспора[295] - неоценимого справочника для всех полевых археологов. Работавший в основном на материалах Патрэя А.П. Абрамов составил новый уточненный каталог амфор[296]. В обеих работах достаточно большое место занимают амфоры III-VI вв., выделены их типы и подтипы, даны места основных находок.

Крупнейшим специалистом по стеклу позднеантичного Северного Причерноморья была Н.П. Сорокина, опубликовавшая несколько статей на данную тему.

Отдельного очерка заслуживает история позднебоспорской нумизматики. Поздние монеты входили в состав всех каталогов, начиная с труда П.О. Бурачкова[297]. Классическим для своего времени стал труд А.Н. Зографа[298]. Отдельные клады и монеты публиковали В.К. Голенко, А.И. Салов, В.Э. Кунин, В.М. Брабич, Е.А. Молев, М.Г. Абрамзон. Особое значение имела публикация Ильичевского клада 1975 г.[299], на основе которого был сделан важнейший вывод о продолжении обращения боспорских монет последних эмиссий вплоть до VI в. включительно.

С попыткой общего освещения монетного дела всего Боспора выступил В.А. Анохин[300], однако, его интерпретации были признаны не всеми специалистами.

Крупнейшим боспорским нумизматом является Н.А. Фролова. Помимо публикаций отдельных кладов позднебоспорских монет, их анализа как исторического источника, в 1985 г. Нина Андреевна защитила докторскую диссертацию[301], после чего целый ряд очерков посвятила монетному делу последних боспорских царей. Итогом ее исследованием стала двухтомная обобщающая монография, вышедшая первоначально в Англии, а в 1997 г. – в доработанном виде и в России[302]. Статью 1998 г. в ВДИ, однако, нельзя признать удачной.

Отдельный пласт в историографии проблем, связанных с поздним Боспором, составляет раздел о раннесредневековых древностях юга Восточной Европы. Среди представителей этого направления выделяются работы А.К. Амброза и И.П. Засецкой.

А.К. Амброз в течение многих лет обобщал данные по целому ряду отдельных предметов одежды, украшений[303] и т.д. на широких пространствах южнорусских степей эпохи Великого переселения народов. Выводы ученого прочно привязывают Боспор и Херсонес к другим археологическим культурам того времени и рассматривают их в едином комплексе. Из отдельных статей[304] теоретического плана выросла докторская диссертация[305],которая в целом не была опубликована, но ее отдельные части в разное время вышли в свет. Для Боспора наиболее важна глава, опубликованная в 1992 г.[306] Другие вышедшие из печати главы посвящены древностям Северного Кавказа (1989 г.) и Юго-Западного Крыма (1995 г.).

В работах А.К. Амброза период с IV в. (с начала Великого переселения народов) именуется раннесредневековым, но и для Боспора, и для других регионов четко постулируется континуитет материальной культуры. Не давая конкретных исторических выводов, рассуждая как археолог, А.К. Амброз относительно Боспора проводит тщательный анализ всех видов предметов материальной культуры, указывая на их этническую принадлежность. Основной вывод: материальная культура Боспора эпохи Великого переселения носила в значительной степени смешанный характер.

На наш взгляд, работы А.К. Амброза вполне можно использовать для подтверждения концепции континуитета боспорской истории (по крайней мере, его материальной культуры).

И.П. Засецкая – археолог и искусствовед из Санкт-Петербурга – автор двух десятков работ по раннесредневековым древностям степей юга России. В центре ее научных интересов были гуннские древности, особенно ювелирные изделия в стиле полихромной инкрустации[307]. Кроме того, ученым были проанализированы и другие предметы материальной культуры гуннской эпохи (пальчатые фибулы, наконечники стрел), а также предметы искусства (серебряные чаши из Керчи).

Итогом изысканий И.П. Засецкой стало обоснование особой археологической «культуры кочевников южнорусских степей гуннского времени»[308]. В 1996 г. автором была защищена докторская диссертация в форме научного доклада[309]. Решающее место в построениях ученого занимают материалы боспорского (пантикапейского) некрополя[310]. Сам материал свидетельствует о непрерывности и преемственности жизни на Боспоре. Тем не менее, автор четко проводит мысль о ведущей роли гуннов в период конца IV – V вв. (преимущественно в военно-политической области) в истории всего региона. Однако, в материальной культуре Боспора указанного времени чисто гуннских вещей немного. Историческая роль гуннов, по мнению И.П. Засецкой, повышается в результате признания факта разрушения ими Боспора.

В своей диссертации И.П. Засецкая отмечает, что «Боспорское царство как политическое объединение распалось под ударами гуннских орд, но жизнь в нем не прекратилась полностью» (с.31 автореферата). Отмечается постепенное сокращение «объема» материальной культуры Боспора – территории некрополей, количества погребений и др. Непрерывное существование некрополя Керчи прослеживается автором до I половины VII в. (с.40).

Отдавая дань признания И.П. Засецкой как специалисту в области материальной культуры, обратимся к единственному историческому очерку, данному автором в монографии «Культура кочевников...» на с.132-161. Вслед за Н.И. Сокольским автор отмечает факт гибели основных боспорских городов в результате гуннского нашествия (с.140). Стабилизация обстановки в регионе под гуннской властью приводит к «возрождению некоторых городов и поселений Боспорского царства» (с.142). Это, в свою очередь, привело к «укреплению могущества самого гуннского племенного союза» (с.143).

В отношении степной зоны И.П. Засецкая прямо постулирует разрыв традиций между сармато-аланской и гуннской эпохами (с.156).

Что касается Боспора, то ее оценка выражена четко: «Гуннское нашествие способствовало фактическому распаду Боспорского царства» (с.160).

Таким образом, автор утверждает, что Боспор как государство был уничтожен гуннами, но его материальная культура имела продолжение, нося уже смешанный характер (с гуннским, готским, аланским влиянием). Термин «античный» в отношении позднего Боспора практически не употребляется.

Не отрицая огромной заслуги Ирины Петровны в публикации позднебоспорского некрополя, мы должны будем, тем не менее, отнести ее работы к ряду трудов противников определения Боспора IV-VI вв. как позднеантичного[311]. Таким образом, континуитет боспорской истории в нашем понимании И.П. Засецкой не признаётся.

Заслуживают пристального внимания труды специалистов по кочевникам раннего средневековья в целом. Работы С.А. Плетневой важны в теоретическом плане[312], а также в плане этногенеза гунно-болгар в Приазовье (по этой же проблеме важна брошюра С.А. Ромашова, оставшаяся неопубликованной[313]). Фундаментальная книга М.И. Артамонова[314] в своих начальных главах дает широкую картину жизни кочевников Северного Причерноморья в эпоху Великого переселения народов.

Один из аспектов материальной культуры кочевников Северного Причерноморья и Боспора – тамгообразные знаки, имеющиеся и на «гербах» боспорских царей первых веков н.э. – были предметом изучения Э.И. Соломоник[315] (одного из крупнейших эпиграфистов Таврики), В.С. Драчука[316], В.П. Алексеева[317].

Отдельный пласт исследований составляют работы археологов и историков, посвященных истории тех или иных этносов в связи с историей позднеантичных обществ Северного Причерноморья.

Сармато-аланскому компоненту, ранее других сыгравшему важную роль в истории позднего Боспора и всего региона, посвящены диссертация Ю.М. Десятчикова[318], ставшая основой ныне практически оставленной, но некогда популярной концепции сарматизации Боспора; книги и статьи В.А. Кузнецова об аланах[319]; статьи С.А. Яценко по той же тематике в связи с историей Боспора[320]. Ныне специалистами признается значительный вклад сарматов в этнический облик позднего Боспора и важная роль аланов в его внешнеполитическом положении.

Готы вступают в соприкосновение с Боспором в III веке. Первая в отечественной науке специальная работа о готах в Крыму была, как уже говорилось выше, создана А.А. Васильевым. Первым археологом, занимавшимся древностями готов в Крыму, был Н.И. Репников (начало ХХ в.). После долгого перерыва к хронологии готских походов через территорию Боспора на восточные провинции Боспора (по сведениям Зосима) обратился казанский ученый А.М. Ременников[321]. Разработанную им хронологию использовали последующие специалисты.

В.П. Буданова после ряда статей создала обобщающую монографию о готах эпохи Великого переселения народов[322],уделив особое внимание причерноморскому этапу их истории (глава 3 – о III веке; глава IV веке). О самом Боспоре в связи с готскими походами автор упоминает лишь вскользь. Диссертация исследователя посвящена варварскому миру переходной эпохи в целом[323]. Большую ценность имеет книга-справочник по племенам эпохи рубежа античности и средневековья[324]; правда, ее большая часть посвящена племенам Западной Европы.

Киевский археолог И.С. Пиоро в монографии «Крымская Готия»[325] уделяет основное внимание юго-западному Крыму (гл.3). Но в основной главе (гл.2) автор пытается рассмотреть этнические процессы III – I пол. V вв. в Северном Причерноморье в целом. Готам, естественно, автор уделяет основное внимание. Автор локализует в качестве одной из областей расселения готов район Боспора, а также Чатырдага.

В конце 90-х гг. к истории взаимоотношений готов с античным миром Северного Понта обратился В.В. Лавров[326]. Его работы имеют хорошую опору на источники, учитывают большой круг литературы, носят взвешенный характер. События в Причерноморье рассматриваются ученым со стороны готов.

Естественным продолжением работ историков, пишущих о готах, стали исследования археологов, посвященные черняховской культуре в связи с историей античных центров Причерноморья, особенно после гуннского нашествия. Среди основных трудов здесь следует назвать статьи М.Б. Щукина[327], работы Б.В. Магомедова[328], В.Ю. Юрочкина[329], В.Д. Барана[330].

Новые и не всегда бесспорные датировки отдельных памятников дал М. Казанский[331], за которым следует Х.-Ф. Байер[332].

Заключительный в хронологическом отношении этап этнической истории Таврики за интересующее нас время стал предметом внимания И.А. Баранова. Его итоговая книга[333] посвящена процессу складывания салтово-маяцкой культуры. Будучи археологом раннего средневековья, Баранов принимает тезис А.Л. Якобсона об обезлюдении Восточного Крыма в конце IV – V вв. Следовательно, вопрос о позднем Боспоре он решает с позиций дисконтинуитета.

Наконец, пребывание гуннов в Северном Причерноморье с точки зрения историка стало объектом изучения И.Е. Ермоловой. Она посвятила ряд статей общественному строю гуннов в различные исторические периоды, а также изучала политику Рима в отношении народов Северного Причерноморья на основе письменной традиции[334].

Иранское влияние в истории Северного Причерноморья в целом не было предметом специального изучения в отечественной (да и в мировой) науке, но общие подходы здесь должны опираться на исследования Г.А. Кошеленко и его последователей.

Комплексный историографический анализ проблем этнической истории ранневизантийского Крыма проделал А.И. Айбабин[335].

Одной из важных составляющих истории поздней античности является так называемая христианская археология. Это несколько неопределенное понятие относится к изучению раннехристианских древностей в тот период, пока христианство не стало господствующей идеологической системой, окончательно вытеснив прежнюю традицию.

В России до 1917 г. существовала «церковная археология». В 90-х гг. возродилось христианская археология как более широкое направление научных исследований. Главным разделом здесь была история раннехристианского искусства. В теоретическом плане раннехристианская символика была исследована графом А.С. Уваровым[336]. более общие вопросы освещал Н.В. Покровский[337]. Крупнейший историк христианского искусства Н.П. Кондаков среди прочих исследовал и боспорские древности[338] (о чем уже говорилось выше). Среди прочих авторов надо назвать И. Стржиговского, А.А. Спицына и др.

В дальнейшем вопросами генезиса христианского искусства занимались Г.А. Кошеленко, А.Л. Якобсон. В 90-е гг. ХХ в. с рядом работ по христианской археологии в теоретическом плане выступила Л.Г. Хрушкова, исследовавшая преимущественно памятники Абхазии. Единственное обобщающее исследование, носящее также и учебный характер, выпустил Л.А. Беляев[339].

В 1995 г. прошла крупная научная конференция «Церковная археология», материалы которой были опубликованы в 2-х томах в Санкт-Петербурге. В 2001 г. аналогичная конференция состоялась в Севастополе (Херсонес).

Вопросами истории греков Северного Причерноморья IV-VI вв. в связи с историей империи занимался также ряд специалистов по истории Византии. В теоретическом плане концепция ранневизантийской истории в нашей стране создана Г.Г. Литавриным, М.Я. Сюзюмовым. Работы последнего касаются и нашей темы[340]. Харьковский ученый С.Б. Сорочан разрабатывает вопросы экономики ранневизантийских городов (в определенной степени на материалах Херсонеса)[341].

Концепция поздней античности как особого завершающего этапа истории античной цивилизации в нашей стране была разработана петербургскими учеными Г.А. Курбатовым и Г.Е. Лебедевой[342]. Она в целом соответствует принятым в мировой науке представлениям.

На протяжении конца 90-х гг. – начала XXI в. интерес историков и археологов к проблемам истории позднеантичного Боспора был по-прежнему велик. Среди основных работ, специально посвященных данной теме, следует отметить сразу две статьи крупных отечественных ученых, опубликованные в № 1 ВДИ за 1998 г. Обе они годом ранее были прочитаны в виде докладов на юбилейной конференции этого журнала. Ю.Г. Виноградов посвятил свою работу[343]анализу эпиграфики V в., которая до сих пор не получила должного освещения в литературе. Среди этих надписей – как уже известные, опубликованные в КБН, так и впервые вводимые в научный оборот. Заслуга автора в создании единого сводного очерка боспорской эпиграфики самого темного столетия его истории несомненна. Вместе с тем, исторические выводы, как нам представляется, небесспорны. Справедливо полагая, что стержнем континуитета истории Боспора был континуитет политический, государственный, автор статьи несколько преувеличивает реальные возможности тогдашнего боспорского государства. Трудно поверить, что в V в. это была «держава... с прочной царской властью и разветвленным государственным аппаратом»[344], процветавшая в самом эпицентре Великого переселения народов. Таким образом, перенос на Боспор концепции византийского этатизма, по всей видимости, не оправдан, так как имеющихся источников для столь определенных выводов пока недостаточно.

В том же номере журнала помещена статья Н.А. Фроловой[345]. Работа начинается с указания на ряд монетных находок, подтверждающих факт обращения последних боспорских монет вплоть до VI в. Затем автор обращается к краткому историографическому очерку проблемы (при этом речь идет о континуитете вообще, а не о данных нумизматики в этой проблеме). Основная часть статьи посвящена новому взгляду на известные керченские вотивные блюда и близкий им инвентарь из Эрмитажа. Н.А. Фролова уточняет датировку этих предметов, перенося ее на начало 2-й пол. V в., т.е. на полвека позднее, на основании анализа индикаций сопутствующих имперских монет. В заключительной части статьи автор обращается к анализу общего состояния проблемы континуитета и дает собственные ее оценки, при этом передатируя ряд монетных кладов. В конце статьи идея континуитета подкрепляется ссылками на работы А.В. Сазанова, разработавшего схему данного процесса применительно к керамике.

Ряд работ посвящен новым открытиям в области материальной культуры позднего Боспора. С каждым годом количество публикаций археологического материала растет. Увеличивается количество периодических изданий и сборников. Особое значение имеет публикация комплекса на поселении Золотое Восточное в бухте[346], продолжающая статью 1996 г. из III тома МАИЭТ. Материалы из комплекса полностью подтверждают предложенные ранее датировки. В VII томе вышли новые работы А.В. Сазанова и С.В. Мокроусова, посвященные анализу материалов археологических раскопок последних лет[347].

Наконец, в 1998 г. вышли два крупных монографических исследования, в которых содержится в числе прочих тем анализ некоторых коллизий позднеантичного времени на Боспоре. В книге В.М. Зубаря, вышедшей в Киеве[348], есть целая глава IV, посвященная взаимоотношениям Северного Причерноморья и Восточной Римской империи в 3-й четверти III – начале VI вв. (с.142-166). Автор книги и ранее неоднократно высказывался в печати о необходимости выделения данного периода в истории Таврики, но здесь эта мысль получила наиболее полное выражение. Граница между данным и раннесредневековым периодом четко устанавливается по началу правления Юстиниана. Особую ценность представляет показ событий в северопонтийском регионе в комплексе с событиями на территории империи, освещение основных направлений имперской политики в отношении своей дальней северо-восточной периферии. Учитывая, что книга была подготовлена к печати еще в 1995 г., следует отметить зрелость, основательность и перспективность подходов автора.

В книге давнего сторонника идеи континуитета А.А. Масленникова[349] дается итоговый (к концу века) очерк многолетних исследований автором сельской территории европейского Боспора. Среди прочего здесь есть и обзор результатов работ в Крымском Приазовье, включая слои позднеантичного времени. Этот район в настоящее время может служить базовым памятником позднего Боспора.

Дополнительный свет на проблемы источниковедения позднего Боспора проливает монография И.В. Кривушина, в которой даются современные оценки достоверности (в т.ч. и экскурсов о Северном Понте) информации ранневизантийских церковных историков[350].

Итак, как видно из настоящего краткого обзора, за последние годы интерес к позднему Боспору и смежным сюжетам значительно вырос. Накопление и публикация археологического материала указывают направления дальнейших исследований.

Ольвия

Северо-Западное Причерноморье составляет отдельную локальную зону в территориально-географическом и историческом районировании Понтийского региона. В эту зону обычно включают территории от устья Дуная или Днестра (античной Тиры) до Перекопа. Ольвия занимает центральное место в истории данного региона.

Как известно, Ольвия стала образцовым объектом в процессе формирования методологии классической археологии (раскопки Б.В. Фармаковского 1896-1926 гг.)[351]. Историографию по Ольвии продолжили Л.М. Славин[352], А.Н. Карасев, Е.И. Леви, П.О. Карышковский[353]. Главной проблемой позднего периода истории города стал вопрос о его окончательной гибели. Считалось, что сокрушительный удар городу был нанесен в 30-40-е гг. III в.[354] Позднее была принята дата 269/270 г.[355], а в качестве виновников гибели города были названы готы. Собственно, в литературе фигурируют два готских погрома Ольвии. Этот взгляд отражен и в последних работах по поздней ольвийской истории и археологии, созданных В.В. Крапивиной[356]. Исследователь склонен продлять жизнь на городище до IV в., впрочем, считая этот период лишь косвенным продолжением прежней жизни города.

В противовес идее В.В. Крапивиной выступил В.М. Зубарь. Его основная мысль сводится к тому, что период конца III – I пол. IV вв. нельзя рассматривать в качестве заключительного этапа античной истории города. Это, скорее, постантичный этап, отличающийся значительной спецификой.[357]

В настоящее время обе версии в значительной степени противостоят друг другу. Основное расхождение заключается в различных оценках и классификациях одних и тех же явлений.

Среди частных вопросов следует отметить книгу С.В. Буйских об ольвийской фортификации[358], который также следует данной точке зрения: «В городе достаточно отчетливо выделяется этап 2-й пол. III – I пол. IV вв. ...Сам город, переживая кризис, постепенно становится небольшим поселком, жизнь в котором окончательно угасает к середине IV в.» (с.105). «Нумизматический материал допускает возможность существования здесь жизни еще во 2-й пол. IV в.» (с.141). «Гуннское нашествие Ольвия в качестве городского центра вряд ли пережила» (там же).

Итак, новейшие исследования склонны продлять жизнь Ольвии на несколько десятилетий, хотя и признают серьёзнейший урон, нанесенный городу двумя «готскими» разгромами III века.

В отношении поздней Тиры вызывают интерес прежде всего новейшие работы Н.А. Сон[359].

Херсонес

Херсонес Таврический является уникальным городом в истории античного Северного Причерноморья. Тысячу лет он существовал как античный центр, очаг античной цивилизации в регионе Юго-Западной Таврики. Затем еще тысячу лет он существовал как провинциально-византийский город Херсон. Период конца III – начала VI вв. в истории Херсонеса чрезвычайно важен. В это время наблюдается постепенное плавное перерастание материальной культуры, политических институтов, духовной культуры из поздней античности в ранневизантийское время.

Проблема континуитета в истории Херсонеса данного времени никогда не существовала. Споры в литературе вызывали лишь вопрос о политическом статусе города – входил ли он в состав империи, и в какой степени. Второй вопрос – о характере культуры – античном или христианском.

В мировой науке с середины 50-х гг. считалось, что весь ранневизантийский этап (до конца VI – начале VII вв.) был в большей степени позднеантичным.

В отечественной науке время с VI в. считалось уже христианским, а следовательно – византийским и средневековым.

Письменная традиция о Херсонесе переходного времени была исследована В.Т. Сиротенко[360]. Вопросы периодизации истории города в данную эпоху были предметом внимания Д.С. Талиса[361].

В расширение источниковой базы заметный вклад внесла Э.И. Соломоник, среди публикаций которой есть ряд важных надписей по нашей эпохе[362].

Несколько поколений отечественных археологов проводили широкие раскопки на месте херсонесского городища и хоры. Среди основных публикаций по данному хронологическому периоду следует назвать работы Г.Д. Белова, С.А. Беляева[363], К.Э. Гриневича[364], И.А. Антоновой[365], Л.А. Голофаст и С.Г. Рыжова[366].

По херсонесской хоре первых веков н.э. есть исследование Г.М. Николаенко[367]. Среди отдельных категорий материальной культуры Херсонеса ранневизантийского времени выделяются монеты (А.М. Гилевич[368], В.А. Анохин[369]), керамика (А.В. Сазанов[370], С.Г. Рыжов[371], Л.А. Голофаст[372]), стекло (Л.А. Голофаст[373]).

Пристальное внимание специалистов было обращено на памятники христианства ранневизантийского времени (О.И. Домбровский[374], И.А. Завадская[375], В.А. Кутайсов[376]).

В историческом плане процесс христианизации Херсонеса был предметом изучения В.Ф. Мещерякова[377], В.М. Зубаря, А.И. Хворостяного[378].

Христианское искусство и памятники Херсонеса изучали Д.В. Айналов[379], С.А. Беляев[380], В.М. Зубарь и др.

Административное устройство города в IV-VI вв. освещали И.А. Баранов[381], Н.В. Соколова[382]. Соотношение византийского и местного элементов в политической системе города выявил Н.И. Храпунов[383].

Экономика города на общем фоне экономики ранней Византии была освещена С.Б. Сорочаном[384].

Наиболее крупные и важные работы по истории города в целом были созданы Е.Э. Ивановым[385], Е.Г. Суровым, Г.Д. Беловым, В.М. Зубарем, В.И. Кадеевым, А.И. Романчук, А.Л. Якобсоном. В.М. Зубарь в своих трудах касался проблем распространения христианства в Херсонесе[386], связей города с Римом[387], исследований некрополя города[388], истории отдельных памятников эпохи[389], варварских этнических элементов в позднеантичном Херсонесе[390].

В.И. Кадеев освещал различные сферы материальной культуры города[391], касался проблем истории его экономики[392].

А.И. Романчук – ведущий специалист по средневековой археологии и истории Херсона. Среди ее работ есть как общие[393], так и частные[394].

Среди многочисленных трудов А.Л. Якобсона есть обобщающая книга «Раннесредневековый Херсонес»[395].

В 2000 г. вышел ряд крупных работ о Херсонесе в Украине. Это книги В.М. Зубаря и его соавторов о Херсонесе и о христианизации Северного Причерноморья[396].

Итак, с археологической точки зрения Херсонес изучаемого нашего времени исследован неплохо. Существует также ряд общеисторических интерпретаций данного времени. Однако, имеется еще немало спорных мнений и точек зрения. Новые открытия, введение в оборот новых источников позволяют уточнить интерпретацию многих фактов. Кроме того, в общерегиональном контексте история Херсонеса данного периода во всем комплексе ее составляющих пока не рассматривалась. Это и определило включение херсонесского материала в нашу тему.

Юго-Западный Крым

На Крымском полуострове, кроме двух очагов античной цивилизации, охватившей юго-западное побережье Таврики и Восточный Крым, самый большой интерес для нашей темы представляет такая периферийная контактная зона, как Юго-Западный Крым – горный район, в который не входит Южный берег[397]. В целом Юго-Западный Крым в рассматриваемое время был заселен гото-аланскими племенами, но устойчивое влияние очагов античной цивилизации здесь ощущалось всегда, а в данную эпоху оно даже возрастало. Главным проводником этого влияния был Херсонес; кроме того, через этот район шел основной сухопутный маршрут в Восточный Крым, на Боспор.

В литературе этот район достаточно полно представлен материалами археологических исследований и их историческими интерпретациями. Крупнейшим специалистом по археологии региона является А.И. Айбабин. В его докторской диссертации 1998 г. сделан полный историографический очерк изучения региона[398]. Другие (многочисленные) работы посвящены отдельным комплексам погребений и могильникам Крыма в целом[399], отдельно кочевников[400], общим проблемам этнической истории региона[401]

В целом археологии края и, в частности, могильникам, посвящена одна из работ А.К. Амброза[402].

Один из аспектов этнической истории Юго-Западного Крыма – история готов в связи с историей империи – стала предметом изысканий В.А. Сидоренко. В ряде работ автор касается и письменной традиции, и проблем археологии в свете указанной темы[403]; но лейтмотив ученого – история взаимоотношений местного населения с империей[404].

Той же проблеме «длинных стен» по горной гряде, о которой писал А.В. Сидоренко, посвятил одну из своих статей Е.В. Веймарн[405].

Археологическому аспекту проблемы оборонительных сооружений горного Крыма уделил внимание Д.Л. Талис[406].

Различные, достаточно широкого охвата, вопросы этнической истории региона находятся в поле зрения И.Н. Храпунова. Среди его работ есть частные исследования по отдельным памятникам[407], обобщающие работы по ним же[408], комплексные обобщающие труды[409].

Более восточным участкам горного Крыма – Алуште и Чатырдагу – посвятил свои работы В.Л. Мыц[410].

Все указанные работы в той или иной степени проливают дополнительный свет на судьбы очагов позднеантичной цивилизации в Северном Причерноморье. Будучи периферией Херсонеса, Юго-Западный Крым был связан с ним единой экономической системой и геополитическим положением, что и предопределило сходство их исторических судеб.

Черноморское побережье Кавказа

Понтийский берег, расположенный юго-восточнее Боспора и уходящий мимо Кавказского хребта к Восточному Причерноморью, является также периферийной зоной, испытывавшей влияние со стороны греков Северного Понта, и оказывавшей свое влияние на них.

По истории племен полосы между Боспором и Кавказом позднеантичного времени имеется очень мало литературы. Можно назвать лишь одну статью Н.В. Анфимова о древностях племени зихов[411]. Один из частных аспектов – нумизматика данной территории – стал предметом статьи А.З. Аптекарева[412].

История абасгов и апсилов (территория современной Абхазии) лежит на стыке истории Северного и Восточного Причерноморья. Поэтому, не ставя своей целью дать здесь хотя бы относительно полный обзор историографии по истории данного региона в позднеантичное время, лишь упомянем о работах Ю.Н. Воронова, Л.Г. Хрушковой, грузинских ученых. Исторический очерк по региону как части позднеантичной периферии дан в нашей статье 1997 г.[413]

***

Зарубежная историография занималась изучением позднеантичного Северного Причерноморья в крайне незначительной степени.

Для XIX в. следует назвать прежде всего небольшой очерк Т. Моммзена в V томе его «Истории Рима» (1885)[414], в котором великий историк дал обобщенный образ роли северопонтийского региона в системе средиземноморского античного мира для III века. Особое внимание ученый уделил «готским походам», проблеме этнической принадлежности варваров, сделавших своей базой Боспор, внутренней ситуации в Боспорском царстве в 40-70-х гг. III в. Частично освещается и вопрос о прекращении чеканки боспорской монеты в IV в.

Самой крупной и обобщающей сводной работой по истории Северного Причерноморья на Западе длительное время являлась книга Э. Миннза «Скифы и греки»[415]. В главе 13 автор освещает ряд проблем истории позднего Боспора: династические вопросы, «готские походы» и их влияние на Боспор, роль варварского окружения, проблемы хронологии и т.д. В своей известной рецензии М.И. Ростовцев[416] отмечал несколько компилятивный характер этой книги, но, вместе с тем, признал ее несомненную ценность для исторической науки.

Из работ этого периода важное значение имеет статья П. Гарнетта[417], посвященная разбору экскурса Константина Багрянородного о боспорско-херсонесских войнах конца III в. Автор положил начало новому подходу к сведениям Константина, оценив их как достоверные в основном.

Ученые середины и второй половины ХХ в. обращали внимание на различные аспекты истории позднеантичного Северного Понта на общем фоне истории античности.

Как бы повторяя на новом уровне развития науки работу Т. Моммзена, Фергюс Миллар в книге «Римская империя и ее соседи»[418] указывает на роль нашего региона в целом для античного мира (заканчивая в основном III веком).

Специально о взаимоотношениях империи с клиентскими государствами Востока писал Дэвид Браунд[419]. В теоретическом плане его выводы очень важны, так как показывают общий фон, на котором разворачивались римско-боспорские отношения в первые века н.э.

Конкретно о некоторых частных аспектах истории региона был создан ряд работ, частично переведенных на русский язык. Б. Надэль[420] создал свою реконструкцию событий, упоминаемых Константином Багрянородным (De admin. imp. 53). На ту же тему высказался и Я. Хараматта[421]. Очень важную статью недавно опубликовал К. Цукерман[422], использовавший радко анализируемые и сопоставляемые источники по истории Херсонеса в IV веке.

Работы Л. Згусты[423] представляют собой важнейший просопографический свод по истории Северного Причерноморья, включая поздний период.

Большое количество работ, посвященное, казалось бы, достаточно специальным темам, могут быть в большой степени пригодны для разработки нашей темы.

Очень серьезным и необходимым для исследователя переходной эпохи на Северном Понте трудом является книга Дж. Хэйса «Поздняя римская керамика» (1972) с приложением 1980 г.[424] По охвату и полноте материала это исследование не имеет себе равных до сегодняшнего дня. Книга содержит наиболее полную сводку по краснолаковой керамике – важнейшему датирующему материалу эпохи. Автор не только смог разделить всю позднеантичную керамику на несколько сотен форм, но и установить их хронологию и место производства. Все отечественные работы по керамике позднеантичного Северного Причерноморья так или иначе основываются на типах и датировках Хэйса.

Среди ряда обобщающих работ по позднеантичной эпохе в целом выделяется просопографический свод британских авторов[425], в котором даны краткие биографические сведения по многим именам, имеющим отношение к изучаемой нами теме.

История отдельных этнических групп и регионов в связи с историей Северного Понта изложена в ряде трудов. История готов изучалась М. Казанским[426], А. Шварцем[427] и др. История гуннов (в связи с историей античных центров Северного Понта) стала предметом внимания Е. Томпсона[428], О. Мэнхен-Хелфена[429], Й. Вернера[430], Я. Харматты[431], И. Боны[432], Ф. Альтхайма[433]. О сарматах в Западной Европе писал Я. Харматта[434].

Одной из лучших работ о сущности истории и культуры ираноязычного мира является книга Р. Фрая «Наследие Ирана»[435].

О кочевниках в теоретическом плане писали А. Хазанов[436], П. Бриан[437].

Дополнительный характер в плане использования по нашей теме носит книга К. Рэндсборга[438], в которой автор дал широкий по охвату очерк эволюции античного мира в средневековый. Б. Канлифф[439] задал модель взаимоотношений греко-римлян и варваров. П. Браун[440] создал привлекательный образ позднеантичной эпохи.

Наконец, самый высокий уровень теоретических обобщений, использованный нами в этой работе, представляют собой работы К. Поланьи[441] об экономике, П. Скальника[442] о политической системе, Дж. Тейнтера[443] о поздней стадии развития цивилизации.

Из археологов, работавших с тем или иным видом древностей эпохи, надо выделить труды Й. Тейрала[444], Б. Аррениуса[445], К. Скорпана[446], Г. Кузманова, Б. Бёттгера и др.

Большую роль в распространении достижений отечественных специалистов сыграли зарубежные издания их основных трудов: А.А. Васильева[447], В.Ф. Гайдукевича[448], Н.А. Фроловой[449], В.Д. Блаватского и Г.А. Кошеленко[450] и др.

В целом, подводя итоги развития мировой историографии по интересующей нас теме, следует отметить, что она занималась нашей проблемой лишь опосредованно. Специальных исследований в данном направлении проделано не было. Если же учесть, что работы российских авторов на Западе вообще плохо известны, следует признать, что наша тема нуждается в тщательной разработке еще и с точки зрения мировой науки.

Палеогеография Северного Причерноморья

в период поздней античности

Палеогеографические исследования Северного Причерноморья в определенной степени уже можно считать самостоятельным сюжетом в отечественном антиковедении. Помимо специальной теоретической работы В.Д. Блаватского[451] необходимо отметить ряд статей, посвященных отдельным проблемам палеогеографии античности[452], а также два общих очерка палеогеографии отдельных регионов. Первый из них был дан А.Н. Щегловым в 1978 г. в отношении Северо-Западного Крыма[453]. Палеогеография Боспора стала предметом исследования Ф.В. Шелова-Коведяева[454]. Обобщающую статью в 1995 г. опубликовал А.В. Куликов[455]. В дополнение можно отметить главу о географических условиях в книге И.Т. Кругликовой «Сельское хозяйство Боспора»[456], где автор привлекает широкий круг естественно-научной литературы).

Значение природного фактора для истории признавалось многими исследователями античного Северного Причерноморья. Вместе с тем, в области палеогеографии существует еще немало неясных и спорных моментов. К сожалению, пока нет сколько-нибудь полной и достоверной реконструкции состояния природной среды в интересующий нас период ни из-под пера историков, ни географов. Тем не менее, совершенно бесспорно, что в истории региона изучаемого времени значительную роль играли изменения уровня моря и грунтовых вод, конфигурации берега, климата, характера растительности, сейсмичности того или иного района.

Особое значение палеогеографические реконструкции имеют для реконструкции истории Боспора. Время от времени предпринимались попытки построения палеогеографических реконструкций Керченского пролива[457], но все они, к сожалению, сделаны в самых общих чертах и недостаточно обоснованы. План комплексной программы исследований на современном этапе наметил М.В. Агбунов[458]. Недавно Я.М. Паромов дал достаточно подробный очерк археолого-топографических исследований азиатского Боспора[459]. Им же составлена археологическая карта Тамани[460]. В отношении европейской части Боспора подобной работы пока нет.

Боспор

Уже первые археологические раскопки приморских городов античного Боспора показали, что все они оказались частично затопленными морскими водами. Еще в XIX в. ряд русских археологов высказал предположение о погружении в море отдельных участков суши с находившимися на них городами.

В настоящее время уже считается общепринятым мнение о том, что в древности берега в Северном Причерноморье, особенно в районе Боспора, имели иную конфигурацию, чем ныне. Поэтому для правильного представления о географической ситуации важно знать характер и направление процессов, влиявших на изменение конфигурации берегов в данном районе и, соответственно этому, реконструировать в общих чертах древнюю береговую линию. На ее очертания влияет совокупность многих факторов, основные из которых – процессы абразии и аккумуляции берегов – находятся в зависимости от уровня Мирового океана и тектонических вертикальных движений земной коры.

Первой в данном комплексе проблем является проблема выявления уровня моря в данном регионе в древности вообще, и в эпоху поздней античности, в частности.

Расположенное в сходных со Средиземным морем геотектонических условиях Черное море, однако, характеризуется значительной спецификой новейшей истории и геоморфологии берегов.

Северное побережье располагается на периферии древней устойчивой структуры Скифской плиты. Оно также характеризуется интенсивным поступлением аллювиального осадочного материала, что предопределило их развитие в новейшее время в условиях преобладания аккумулятивных процессов[461].

Колебания уровня Черного моря происходят постоянно. На фоне общего повышения уровня Черного моря в позднем голоцене происходили его весьма контрастные колебания (эвстатические осцилляции). Колебания уровня Мирового океана в течение голоцена являются показателем изменений глобального климата[462]. Во II тысячелетии до н.э. при новочерноморской регрессии уровень был на 2 м выше современного[463]. В I пол. I тыс. до н.э. имела место фанагорийская регрессия (резкое понижение уровня моря), вследствие которой к рубежу II-I тыс. до н.э. уровень снизился по оценкам различных специалистов на 13-15 м ниже современного[464]. Далее уровень моря несколько повышается к моменту начала Великой греческой колонизации. Со II-I вв до н.э. начался новый цикл подъема уровня Черного моря («нимфейская трансгрессия»). Этот подъем был довольно резким: к рубежу эр он достиг отметки минус 4-5 м[465] (П.В. Федоров – основоположник учения об изменении уровня моря - дает цифру в 5-7 м[466], К.К. Шилик - 8-10 м[467]).

К VI-VII вв. Черное море достигло современного уровня[468]. Еще одно снижение имело место к XV в. – 1 м ниже современного[469].

Таким образом, на всем побережье Северного Понта произошли серьезные изменения береговой линии. По выражению М.В. Агбунова, «ни один метр берега не сохранил своего античного облика»[470]. Для рассматриваемого нами периода можно принять уровень от –2 до 0 по отношению к современному.

Дискуссионность выделения береговых линий, связанных с трансгрессивными фазами Черного моря за последние 2 тысячи лет связана с рядом обстоятельств:

· недостаточно полная геохронологическая изученность многих участков аккумулятивного берега на побережье Азовского и Черного морей;

· невозможность четкой дифференциации небольших амплитуд возможного повышения уровня моря за указанный период;

· расположение береговых образований, вероятно, нимфейского возраста, в зоне современных абразионно-аккумулятивных процессов[471].

Можно отметить наиболее существенные изменения береговой линии современного района Боспора по сравнению с эпохой поздней античности. В теоретическом плане обзор берегов Черного и Азовского морей был сделан В.П. Зенковичем (теория процесса развития морских берегов)[472].

Историческая эволюция берегов в регионе заключается прежде всего в том, что берега «стремятся» стать более ровными, но в некоторых стадиях они усложняются[473], что требует тщательной дополнительной проверки.

Северный берег Керченского пролива как в древности, так и ныне имеет довольно сильное расчленение. Во многих местах к морю выходят прочные известняки, очень слабо подверженные размыву. Они образуют ряд выступающих мысов с открытыми заливами между ними: Казантип, Зюк, Хрони, Тархан. Главная особенность побережья – котловидные долины и кольцеобразные кряжи, не представляющие собой значительных возвышений. Берег к морю спускается полого.

Мыс Казантип был в древности островом[474]. Его превращение в полуостров сопровождалось постройкой Акташского вала[475]. Нынешнее Акташское озеро имело в древности связь с морем[476]. Между мысами Богатубе и Чегене каменистый берег сильно абрадирован. Чокракское озеро было в древности укрытым заливом; на его берегах не заметно следов абразии. В отличие от озер лиманного типа оно образовалось путем заполнения морем понижения между рядом возвышенностей[477].

Итак, в античное время северный берег Керченского полуострова имел несколько более развитую структуру, образуя еще больше заливов и укрытых бухт, чем ныне. Берег здесь не подвергся значительным разрушениям[478].

Северо-восточный мыс Керченского полуострова – Хрони - в древности имел косу, шедшую в пролив по направлению к косе Чушке (на месте современной железнодорожной переправы)[479]. Она отмерла к середине XIX в. и дорушена человеком.

Серьезные геофизические изменения произошли в районе Пантикапея. Как показали исследования Н.А. Синенко и А.В. Сазанова, вплоть до I в. до н.э. река Пантикапа (совр. Мелек-Чесме) впадала в залив гораздо южнее, чем ныне, и двумя рукавами, протекая у северного и северо-восточного подножия горы Митридат примерно по современной улице им. В. Дубинина. Заиливание устья реки и изменение ее русла можно отнести к рубежу нашей эры. Затем вновь образовавшаяся суша была снивелирована строительным мусором и в первые века н.э. интенсивно застраивалась. Именно тогда основная общественная жизнь в городе переместилась с акрополя вниз, на прибрежную равнину[480]. Керченская бухта была существенно меньшей по площади и более мелководной. Южнее Пантикапея находился небольшой лиман.

Пересыпь Чурубашского озера в древности выдвигалась в пролив стрелкой, напоминавшей Долгую косу в Азовском море. Она тянулась навстречу острову, находившемуся на месте нынешних остатков косы Тузла[481]. Этой косы в древности, по мнению М.О. Поночевного, не существовало. Само Чурубашское озеро было в древности глубокой балкой[482].

Совр. озеро Тобечик, как и большинство из нынешних соленых озер Европейского Боспора от Акташа до Узунлара было в древности заливом, а пересыпи образовались в результате рефракции волн на материковых отмелях[483]. Окончательное отделение и замыкание озер произошло только в XIX в.

Европейский берег Керченского пролива в целом мало подвержен абразии. Лишь побережье открытого моря на юге пролива, сложенное мягкими породами, сильно абрадировано и образует отвесную стену[484], которая постепенно осыпается.

Южное побережье Керченского полуострова представляет собой неоднородную картину. Юго-восточный участок от мыса Такиль до района горы Опук подвергся сильной абразии. Потери берега от Опука до Такиля составляют несколько сот метров суши в глубину. В районе Китея около 6 га территории городища из предполагаемых 10-ти обрушилось в море.

От Опука до мыса Чауда расположены три соленых озера – Узунлар, Элькин, Кояш, - которые были в древности заливами. В заливе Кояш мог располагаться порт Киммерика. Мыс Чауда выдавался в море несколько южнее, чем ныне. В районе мыса Карангат берег сильно абрадировал. Продукты его разрушения создали пересыпь Узунларского озера. В древности эта коса была не сплошной.

Лежащий западнее Феодосийский залив в целом подвержен слабой абразии, особенно в восточной своей части. Считается, что Феодосийская бухта не так сильно вдавалась в берег. Феодосийская бухта укрыта от всех ветров, свободна от подводных опасностей и никогда не замерзает, как и окружающее море[485].

В целом нынешняя южная береговая линия Керченского полуострова в основных чертах близка древним береговым очертаниям, кроме восточной части.

С реконструкцией древней береговой линии Таманского полуострова дело обстоит сложнее, так как на ее образование и изменения, как в античное время, так и ныне влияют не только береговые процессы, протекающие в Азовском и Черном морях, но и русловые, формирующие дельту Кубани. Никакие местности не подвергаются столь частым изменениям, как дельты больших рек[486]. Специалисты полагают, что изменения очертаний берегов на Тамани произошли не столько в результате подъема уровня моря, сколько из-за изменений устья Кубани и, может быть, подъема самой Тамани.

До конца 90-х гг. ХХ в. общепринятым было мнение о том, что на месте современного Таманского полуострова в древности находился ряд островов – Эйона. Оно опиралось на сообщения античных авторов, прежде всего Стефана Византийского, отмечавшего, что «Таврике принадлежат два острова: Фанагора и Гермонасса». Считалось, что острова Таманского архипелага возникли в результате действия грязевых вулканов в море. Наносы Кубани постепенно заполняли проливы между островами[487]. Контуры очертаний древних островов, однако, было невозможно установить с необходимой точностью без специальных исследований. Хорошо сохранились лишь восточный и северный берега Таманского залива. Но, без сомнения, можно утверждать, что древний таманский берег был несравненно более расчлененным, изрезанным и имел значительно больше удобных бухт и мысов[488].

М.О. Поночевный в 1891 г. выделил 4 (или 6) островов: 1) Большой Кандаур (от р. Куркай до г. Темрюка); 2) Тирамба (от пос. Островного до Пересыпа); 3) Фанагора (от Пересыпа до Таманского залива); 4) Гермонасса Стефана Византийского или Синдика Страбона. Еще два острова предполагались: 1) на месте низменности между Темрюком и пос. Островским; 2) между Гермонассой и материком у Бугазского лимана[489]. Еще одним сомнительным островом, по мнению М.О. Поночевного, является Фонтан – искусственный остров, образовавшийся благодаря рву и валу. Осмотр на местности убеждает в том, что естественного острова здесь быть не могло.

С.Ф. Войцеховский в 1929 г. выделил более десяти возвышенностей на Таманском полуострове, бывших, по его мнению, островами в древности[490]. Между островами можно было свободно плавать[491]. Основных же островов было, по его мнению, три. Это представление стало довольно расхожим в литературе[492].

Первый остров – Киммерида – теперь представляет собой Фанталовский полуостров. Его роль в истории Боспора была выдающейся. С одной стороны, остров был относительно изолирован, с другой – он служил связующим звеном между Керченским полуостровом и степными пространствами Прикубанья, Приазовья, и далее – Поволжья. Поэтому через Киммериду проходила дорога, которой много раз в истории пользовались кочевые племена в своих походах[493]. Остров был достаточно плотно заселен и основательно укреплен. Очевидно, что он являлся опорой азиатских владений Боспора и в период поздней античности.

К югу от Киммериды располагался другой остров, меньший по размерам. Страбон утверждал, что Кубань впадала в пролив в районе Фанагории (IX.2,10).Эти протоки должны были отделять остров с юга и севера. Считалось, что следы этих русел сохранились и в настоящее время[494]. В источниках он именуется просто Островом или Фанагорой (по названию крупнейшего города). Из-за его малых размеров он имел прежде всего административное, и, в меньшей степени, хозяйственной или военно-стратегическое значение. Это подтверждается тем фактом, что здесь были расположены два крупнейших города азиатского Боспора – Фанагория и Кепы. Лишь эти два города имели укрепления; остальные поселения острова оборонительных сооружений не имели[495]. Площадь Острова была не более 6000 га. Большая часть ее, около 5000 га, была расположена к востоку от Фанагории и составляла урочище Фианнеи – важный сельскохозяйственный район азиатского Боспора[496]. Новейшие аэрофотосъемки, однако, показывают непрерывность валов мелиоративной системы при пересечении Субботина ерика – лога на месте пролива между Киммеридой и Островом[497]. Эта система создавалась в IV-I вв. до н.э.[498]. Таким образом, существование двух северных островов архипелага было поставлено под сомнение. Уже появились в печати заявления, полностью отрицающие островной характер Тамани в древности[499], однако, развернутая концепция еще не опубликована. В любом случае, однако, под Островом можно понимать массив суши, состоящий из Киммериды, Фанагоры и Синдики.

Третьим и самым крупным островом архипелага была Синдика. Она была неплотно заселена. Поселения располагались как на берегу моря, так и вдали от него. Здесь вообще отмечено довольно много глубинных поселений, расположенных у подножий господствующих холмов. Нет здесь и ярко выраженной организации оборонительной системы, мало и крепостей[500], хотя лишь отдельные из сельских поселений не имели укреплений. Крупнейшим центром острова была Гермонасса. Ее культурный слой частично сполз в море, частично обвалился[501].

Наиболее важным и развитым районом острова был участок от Корокондамы до Гермонассы, где раскопан ряд укрепленных поселений позднеантичного времени. К сожалению, сейчас раскопки Корокондамы уже невозможны, т.к. район этого города практически смыт морем[502]. Поверхность острова Синдики представляла собой, по словам Псевдо-Арриана, «пространную равнину, которая недоступна частью вследствие болот и рек, а также топей, находящихся по ту сторону, частью же благодаря морю и озеру» (PPE 74).

В районе станицы Голубицкая существовал останец коренного берега, выдававшийся в море в виде мыса в северном направлении на расстояние до 3,5 км от совр. береговой линии. От этого мыса на восток тянулась узкая пересыпь, отделявшая от Меотиды обширный глубоководный лиман (совр. Ахтанизовский).

В существовании малых островов к востоку от указанных сомнений меньше. Остров Тирамба имел гористую часть с множеством курганов[503]. Город, одноименный острову, существовал по крайней мере до III в. н.э.[504]. Отдельным островом был район современного Темрюка[505], но информации о нем гораздо меньше. Еще восточнее лежал остров Большой Кандаур, вытянутый в длину с северо-запада на юго-восток. Совр. банка Марии Магдалины была островом коренной суши, выдвинутым к юго-западу и соединенным с берегом Пра-Бугазской косой.

В 1992 г. в рамках экологической программы было начато обследование Таманского полуострова с целью изучения организации сельской территории и системы землепользования.

В конце 90-х гг. на Тамани работала российско-французская экспедиция, целью которой было изучение динамики географических изменений в дельте Кубани в эпоху позднего голоцена, палеогеографическая реконструкция региона в античную эпоху. При работе использовались аэрофотосъемка, космосъемка, были пробурены скважины в толще прибрежных отложений. Надежно установлено, что в I половине I тыс. н.э. уровень Черного моря находился на 5-6 м ниже современного, но постепенно повышался. Еще в I тыс. до н.э. в дельте Кубани существовал ингрессионный лиманно-лагунный водоем, соединявшийся с совр. Ахтанизовским лиманом, который был вполне судоходен и являлся транспортной артерией между Черным и Азовским морями. Результаты работ пока полностью не опубликованы, но уже можно со всей уверенностью утверждать, что в древности на месте Таманского полуострова существовал один крупный остров, очертания которого существенно отличались от современных берегов[506]. Его западная и северная части были заселены гораздо плотнее, чем южная и восточная.

Проблема определения местонахождения древнего устья Кубани также далека от разрешения. Современное устье близ Темрюка открылось в V в.[507] Позднее оно опять закрылось вплоть до XIX в. По всей видимости, Кубань впадала в группу Кизилташских лиманов.

Материковая область Боспора во главе с Горгиппией входила в состав государства до середины III в. и была его юго-восточным форпостом. Ни поселений, ни могильников конца III-IV вв., которые могли бы быть точно отнесены к боспорским, мы здесь пока не знаем[508]. Есть лишь эпизодические находки из этого региона, обзор которых будет сделан ниже. Витязевский лиман у Горгиппии в древности был глубоким морским заливом, который постепенно заполнялся береговыми наносами[509].

В целом на азиатском Боспоре античная система расселения для IV в. зафиксирована на 30 поселениях. Материалы V в. найдены на 14 поселениях[510].

С историко-географической точки зрения следует также учесть, что на сегодняшний день еще далеко не все античные поселения региона раскопаны, и не все из раскопанных локализованы. В этой связи необходимо упомянуть о новейших локализациях для первых веков н.э., сделанных на основании письменных источников (прежде всего, Птолемея) В.Г. Зубаревым[511].

Керченский пролив был разделен Страбоном на три части: 1) «Устье Меотиды» – от совр. железнодорожной переправы Крым-Кавказ до оконечности Чушки; 2) «Киммерийский Боспор», или «Вход в Меотиду» – до линии Тузлы; 3) с юга до Тузлы – без названия[512]. То же деление приводит и Псевдо-Арриан (PPE 75, 76).

По мнению большинства специалистов, в древности пролив был не только более узким, но и более мелким, особенно в северной части. Самое узкое место находилось между Парфением и Чушкой (около 20 стадий или 3,5 км). Порфмий же («переправа»), находившийся в 6 км от противоположного берега, был расположен на наиболее подходящих глубинах. Очевидно, глубина пролива в районе переправы-брода не превышала 1 – 1,5 м. О существовании островов в районе античной переправы можно только догадываться[513]. Часть, именуемая собственно Боспором Киммерийским, была, видимо, глубже.

Вторая переправа находилась в районе мыса Павловского, и нужно было преодолеть только несколько сотен метров через пролив, затем по острову Тузла, далее – через Тузлинскую промоину[514]. Остров Тузла лежал значительно южнее, чем сейчас[515], а Тузлинская промоина была, очевидно, несудоходна. Тот факт, что переправа из Пантикапея в Фанагорию проходила через Корокондаму, должен был увеличить значение этого городка в Боспорском государстве. Мелководными были и подходы к Танаису[516]; стартовым пунктом на пути к нему был район острова Казантип, благодаря оптимальным ветрам и течениям. Малая глубина препятствовала плаванию по Меотиде больших морских судов с осадкой до 3,6 м[517], поэтому крупные суда типа римских (ранневизантийских) практически не могли попасть в Меотиду.

Пролив между Киммеридой и Островом был судоходен, как считается, до IX в. Для плавания были пригодны и другие проливы. На востоке в древности морской залив распространялся, быть может, до современного города Приморско-Ахтарска, а в эпоху поздней античности, возможно, до –Ачуевской косы[518]. С другой стороны, море заполнило около 17 га в районе Фанагории[519], около 27 га в районе Патрэя[520] и т.д. Таким образом, режим проливов значительно отличался от современного.

Е.И. Невесский показал, что в эпоху античности в южной части Керченского пролива существовали две активно растущие навстречу друг другу песчаные косы-стрелки[521]: Пра-Камышбурунская (в районе Нимфея) и Пра-Тузла (на азиатском берегу в районе мыса Панагия).

Еникальская коса (ныне совершенно отмершая) выдвигалась к юго-востоку от мыса Фонарь. Под действием ветров она всё более смещалась к западу, пока не сомкнулась с берегом в районе Парфения и Порфмия.

В дополнение следует отметить, что все песчаные косы Керченского пролива (кроме Чушки) в настоящее время находятся в стадии отмирания[522].

Ныне на таманском берегу господствуют процессы размыва. По крымскому же берегу зоны размыва и намыва чередуются[523].

Геофизические изменения в период поздней античности вызвали сокращение стока рек в Азовский бассейн и Керченский пролив. Происходит рост уровня солености Азовского и Черного морей.

Сама Меотида (Азовское море) в древности была меньше по размерам: зеркало воды было меньше примерно на треть. Глубины не превышали 6-8 м. Объем воды составлял ок. 180 кв. км.[524]

Керченский и Таманский полуострова имеют геоморфологическое и структурное единство, сходство геологии и рельефа.

Пролив не является орографическим рубежом: его берега имеют гораздо больше общих черт, чем различий, в рельефе и растительности.

Керченский п-ов имеет длину почти 100 км, ширина – 30-45 км.

Феодосийский залив плавной дугой длиной ок. 50 км вдается в глубь полуострова на 10-15 км.

К югу от Парпачского хребта расположена обширная Юго-западная равнина, абсолютные высоты которой постепенно возрастают от берега моря, где они составляют 25-30 м, а к северу доходят до 100-110 м.

В рельефе равнины выделяются пологие водораздельные увалы и отдельные изолированные возвышенности с отметками 100-150 м – горы Дюрмень, Джау-Тепе, Ак-Тубе, Кончек, Опук.

Парпачский гребень имеет плоскую вершинную поверхность с отметками 100-150 м (относительная высота над поверхностью равнины – 80-100 м).

Склон гребня, обращенный к равнине, значительно более крут.

В центральной и западной частях гребень распадается на ряд увалистых возвышенностей, которые тянутся цепочкой до ст. Владиславовки. Высоты уменьшаются до 60-70 м при относительной высоте над равниной 15-20 м.

К северу от Парпачского гребня характер поверхности резко меняется: многочисленные плоскодонные котловины, окруженные замкнутыми гребнями, сложенными известняками. Между гребнями лежат широкие плоские участки.

Все гребни имеют плоскую, будто по линейке срезанную поверхность вершины, при 140-150 м абсолютной высоты.

На севере и востоке полуострова развиты эллиптические (кольцеобразные) гребни с котловинами в центральной части, высотой 90-100 м.

Основные равнины – Керченская, Камыш-Бурунская, Сарайминская, Кыз-Аульская.

Особенность рельефа Тамани – многочисленные холмистые гряды высотой до 165 м, вытянутые в западном - юго-западном направлении, разделенные обширными низменностями.

Самая северная – гряда мыса Каменного, тянется в широтном направлении на 11 км. Северная часть гряды срезана морем, наибольшие высоты (80-90 м) располагаются близ берегового обрыва, осложненного мощными оползнями. Южный склон ровный и пологий.

Следующая – Фонталовская гряда в 20 км. На западном ее окончании – сопка Горелая (104,3 м). Северо-западнее этой гряды – небольшая куполообразная Динская возвышенность.

Между Таманским заливом и Ахтанизовским лиманом находятся две холмистые гряды: северная – Цимбала, южная – Фанагорийская, разделенные неширокой (1,5 – 2 км) низменностью. На концах Цимбалы – грязевые сопки.

На восточном продолжении Цимбалы за Ахтанизовским лиманом лежит Голубицкая возвышенность (наибольшая высота – 57,8 м – близ берегового обрыва). На западной оконечности – потухший грязевой вулкан высотой 50 м.

Фанагорийская гряда – пологая возвышенность с тремя конусовидными холмами – сопками Бориса и Глеба (66 м_, Яновского (77 м), Шапурской (61 м).

Южнее гряды – низина, бывший проток (5 м).

Далее на юг – Центральная гряда в 40 км. Средняя абсолютная высота – 40-60 м с небольшими холмами и глубокими котловинами в центральной части (10-15 м).

В западной части Центральной гряды – «горы» в виде усеченного конуса с плоской вершиной и крутыми склонами (до 30-400): гора Карабетова (151 м), Комендантская (165 м), г. Чиркова (159 м).

К северо-западу от Центральной гряды расположена Таманская гряда, в значительной степени разрушенная морем. На севере обрывается крутым уступом к морю, на юге переходит в равнину.

Между мысами Тузла и Панагия – остатки гряды в виде цепочки известняковых холмов (высота до 50 м).

С юга низина ограничена грядой горы Зелинского. Сама гора наполовину срезана морем и сильно разрушена.

Восточнее к морю подходит Бугазская гряда – из ряда отдельных поднятий до 130 м; в ее центре – обширная котловина, частично занятая озером Соленым. На западе гряда абрадирована морем и обрывается к нему уступом высотой до 60-70 м, на котором развиты оползни. Другой конец также размыт водами лиманов.

К северу от Бугазской гряды расположена обширная низменность. На западной и восточной окончаниях она значительно расширяется и частично занята лиманами Старо-Титаровским и Цокур.

Южнее расположена Старо-Титаровская гряда с сопкой Камышеватой в 116,8 м. Восточное продолжение этой гряды – невысокая (53,3 м) Стрельчанская возвышенность, наполовину размытая Кубанью.

Восточная часть полуострова занята широкой (6-12 км) долиной Кубани.

На правом берегу реки – две гряды – Темрюкская и Курчанская, вытянутые в северо-западном направлении. Гора Мыска – 72 м с озером-кратером на вершине. Курчанская гряда – до 120 м.

Между двумя грядами – обширное сопочное поле Гнилая Гора – низкий усеченный конус с крутыми склонами (30-400) и плоской вершиной.

Средние годовые осадки – 300-400 мм, а по берегам пролива и в южной части – 300 мм. Весной и летом бывают засухи в 20-40 (иногда 80) дней.

Совершенно особую растительность имеют возвышенные приморские известняковые массивы – горы и мысы[525].

Во времена Страбона к северу от горы Цимбалы, очевидно, располагался пролив, соединявший Таманский залив с Азовским морем.

Важнейшей особенностью дельты р. Кубани является обилие водоемов озерного типа, называемых по традиции лиманами.

Из общей площади дельты, составляющей 4300 км2, на долю лиманов приходится 1500 км2. Дельта Кубани – неустойчивая, динамичная природная система.

Район дельты Кубани по физико-географическому районированию является частью Кубано-Приазовской провинции. Соседство с молодой складчатой страной определяет высокую тектоническую активность. В дельте Кубани отмечены наибольшие скорости погружения структур. С неотектоникой связана активная абразия дельты.

Кубань имеет несколько паводков, наибольший из которых приходится на середину лета, поэтому летом лиманы обеспечиваются в наибольшей мере речной водой.

Зимой сильны штормовые ветры.

Иногда при катастрофических наводнениях, вызванных нагонным ветром, четкая граница между лиманами и морем временно нарушается.

Дельта Кубани оформилась на месте вдававшегося в пределы Предкавказья морского залива и является дельтой выполнения.

Морские наносы послеледникового времени восточнее г. Славянска-на-Кубани не встречаются.

Современная дельта образовалась полностью уже в послеледниковое время.

Образование дельты и лиманов происходило так: часть залива отчленялась от моря косой или системой кос, образуя лагуну, которая затем постепенно заполнялась наносами реки.

В начале в лагуне появились узкие продолговатые острова, которыми при их дальнейшем росте лагуна разбивалась на более мелкие водоемы.

Отдельные острова срастались, и из сохранившихся между ними проливов возникали русла протоков, соединившие между собой группы лиманов.

В дальнейшем отдельные протоки, заполняя промежуточные лиманы или их части, превратились в непрерывные речные русла.

Потерявшие связь с рекой, отчленившиеся водоемы постепенно зарастали все больше и больше болотной растительностью, превращаясь сначала в мокрые, затем в сухие плавни.

В I в. н.э. Ахтанизовский и Курчанский лиманы представляли собой один обширный лиман, тянувшийся от Таманского залива, с которым он соединялся широким проливом к северу от Центральной гряды, до восточных берегов совр. Курчанского лимана.

Гора Мыска (Темрюк) и гора Фигура были островами.

Лиманы Витязевский, Кизилташский, Бугазский и Цокур составляли единый обширный залив[526].

Скорость современного погружения структур в пределах дельты Кубани составляет ок. 3 мм в год.

Еще 1000 лет назад берег дельты был выдвинут далеко в море (как и лиманы). В последовавший затем период оживления трансгрессии на морском крае дельты стала преобладать абразия. При этом подвергались разрушению берега всего Азовского моря.

В наши дни азовское побережье в районе дельты Кубани отступает со скоростью 5 м в год.

Дельта занимает почти идеально плоскую равнину.

Увалы на Тамани называют горами, хотя ни одна из них не превышает 150 м.

С северо-востока дельта окаймляется невысоким (до 20 м) Ахтарским плато.

Прирусловые валы, сформированные наносами Кубани, окаймляют современные и уже отмершие водотоки (гряды Черноерковская, Гривенская, Кучугурская, Степок, Крутой ерик и др.). Гряды образуют водоразделы между лиманами.

Также есть валы постепенно перемещавшегося берега моря – гряды морской аккумуляции (Бол. и Мал. Черепашьи гряды). Далее на запад выделяются Казачья, Мостовянская и Турецкая гряды.

Ахтарско-Гривенские лиманы разделяются грядами Жестереватой, Буеровой, Железной и Кабанячьей[527].

В центральную часть дельты еще недавно выносилась подавляющая часть наносов Кубани. Днища древних лиманов – западины – повсеместны и на осушенной части дельты. В дождливые сезоны года они надолго заполняются водой.

Коренные морские берега сохранились в районе Синей Балки, ст. Голубицкой, у Приморско-Ахтарска (Железный Обрыв).

В районе Синей Балки находится один из пяти древних островов, входящих в современный массив Таманского полуострова – Синдский: от хутора Верхние Кучугуры до пос. Пересыпь[528].

Из зоны Синей Балки наносы следуют в сторону Керченского пролива.

Примерно раз в 40-50 лет в устье Кубани происходят сильнейшие нагоны воды с повышением уровня до 3-4 м[529].

В 1998-1999 гг. в рамках Таманского регионального археологического проекта, направленного на палеогеографические исследования, было изучено строение прибрежных отложений Бугазской пересыпи и участков дельты Кубани. Были получены определенные палеоэкологические реконструкции.

В первые века н.э. произошел частичный размыв древней лагунной Бугазской пересыпи и ее затопление. Подъем уровня моря сопровождался значительным смещением береговой линии в 1,5 – 2 км. В конце I тыс. н.э. возникает современная Бугазская пересыпь, что происходило при положении уровня моря на 2-3 м ниже современного.

Дельтовых островов на месте современного Таманского полуострова в обычно реконструируемом виде не существовало[530].

Важным аспектом палеогеографии является состояние грунтовых вод, почв, характер растительности.

Внутренние водные ресурсы и тесно связанный с ними характер растительности на Боспоре отличаются значительной спецификой. Керченский полуостров небогат водными ресурсами. Небольшие речки сосредоточены лишь в его восточной части. Поэтому первостепенное значение приобретают подземные воды, которые питают и поверхностные. Относительно много родников и ручьев есть лишь на Азовском берегу[531]. Наиболее засушлив юго-восток полуострова.

Для большей части Керченского полуострова характерно наличие замкнутых и полузамкнутых миниатюрных артезианских бассейнов с пластовыми напорными водами, разобщенных антикланалиями-водоразделами[532]. Эти бассейны (мульды) имеют ограниченные возможности питания и значительно минерализованы. Юго-западная часть полуострова, сложенная толщей засоленных майкопских глин, практически безводна[533]. Юго-восток полуострова, видимо, подвергся серьезному обезвоживанию в V-VI вв.

На европейском Боспоре преобладают ландшафты со степной растительностью. По склонам долин и балкам, местами по морскому побережью растут кустарники и низкорослые древесные породы (шиповник, груша, боярышник, терновник, бересклет, плющ и др.)[534]. В древности леса здесь встречались чаще[535]. В настоящее время отдельные рощицы встречаются лишь в окрестностях Керчи. Вырубленные в результате хозяйственной деятельности человека леса в Средиземноморье и Причерноморье, как правило, не возобновляются, а образуют вторичные кустарниковые заросли[536]. Особенно богаты зарослями кустарника северные склоны Крымского Приазовья вдоль берегов[537]. Юго-восток полуострова практически безлесен. Юго-западная и южная равнина вплоть до Феодосии лишена поверхностных вод и представляет собой полупустынные луга.

Из полезных ископаемых на Керченском полуострове известны железные руды, а также естественные источники нефти, например, Чонгелекское месторождение[538].

Характер ландшафта, почвы и обеспеченности водой на азиатском Боспоре достаточно отличается от европейского. Почвы здесь, особенно в восточных районах, прилегающих к устью Кубани, представлены чрезвычайно плодородными мощными черноземами и речными наносами, на которых развита разнотравная злаковая степная растительность. Вдоль русел и протоков Кубани в древности росли леса галерейного тира. В целом район чрезвычайно богат влагой. Имеется целая сеть небольших речек, ручьев, проток, а также грунтовые воды. Западные берега Тамани более засушливы и по характеру растительности похожи на Керченский полуостров.

Острова Таманского архипелага (как и нынешнего полуострова) были покрыты холмами, курганами, грязевыми сопками. На Острове доминирует гора Бориса и Глеба, расположенная в восточной его части, на Киммериде – гора Горелая (Куку-Оба) севернее Патрэя, на Синдике – гора Васюринская[539]. Азовский берег Киммериды спускается к морю пологими, покрытыми разнообразным кустарником увалами с узкой песчаной полосой у моря. Это красивейшая ландшафтная зона Боспора[540]. Остальные берега менее живописны.

В первые века н.э. и в эпоху поздней античности происходит медленное подсыхание земель, расположенных в глубине Керченского полуострова, что вызвало постепенную смену хозяйственно-культурного типа: происходит сокращение пашенного земледелия, наблюдается тенденция к его замене виноградарством, возрастает роль добычи и обработки рыбы при увеличении ее удельного веса в рационе. Таким образом, к V-VI в. условия ведения хозяйства на Боспоре (особенно европейском) уже значительно отличались от тех, что существовали там во времена классической древности.

Характерным явлением в жизни античной цивилизации вообще была устойчивая тенденция к постепенному истощению почвы[541]. Она имела место и на Боспоре и была неизбежна в условиях парцеллярного хозяйства. В итоге, на смену роли житницы всей Ойкумены, какую Боспор имел в IV в. до н.э., пришла роль относительно засушливой (полуаридной) зоны (особенно в европейской части) на краю обитаемого мира.

В целом, вслед за А.А. Масленниковым, мы можем с известными оговорками допустить, что в основном природная среда Боспорского региона в античное время приблизительно соответствовала рубежу XIX-XX вв.[542]

Значительное влияние на особенности исторического процесса оказывают климатические изменения. Регион Северного Причерноморья – не исключение. Вследствие незначительной протяженности с севера на юг Керченский полуостров и Тамань находятся под большим климатическим воздействием омывающих морей, увеличивающий в прибрежных районах влажность воздуха, сглаживающих ход температур, формирующих умеренно-континентальный климат. Устойчивые погоды здесь длятся со второй половины мая до конца осени. Море поздней осенью и зимой бурно, в остальное время – преимущественно спокойно, хотя летом бывают отдельные сильные шторма, вызванные грозами. Наиболее опасными для мореплавателей всегда были северо-восточные ветры с Меотиды[543].

Главная отличительная черта климата региона в древности – его континентальность, выражавшаяся в крайних температурах зимой и летом.

Обилие летних дождей в Скифии было одной из характерных черт климата Северного Причерноморья и вызывало удивление материковых греков, так как в Греции дождь – явление, обычное для зимы.

Снежный покров в прибрежных районах держится, как правило, несколько дней, и бывает вообще очень редко.

Принято считать, что в течение четвертичного периода основные черты климатов были по существу теми же, что и современные. Однако, они характеризовались ритмическими колебаниями, выражающимися в кратковременных относительных потеплениях и похолоданиях, усыханиях и увлажнениях (специалисты насчитывают по 6-8 колебаний каждого вида за последние 5 тыс. лет)[544], что оказывало значительное влияние на исторический процесс[545].

По результатам анализа иловых отложений соляных озер Крыма можно уточнить хронологию и характер климатических изменений.

По мнению большинства ученых, с XVII в. до н.э. по VII в. н.э. господствовала II суббореальная климатическая эпоха[546] - достаточно влажное и холодное время. На протяжении первого тысячелетия нашей эры настала ксеротермическая фаза суббореала[547], увлажненность постепенно понижалась, процент теплых и засушливых лет рос.

Середина и вторая половина I тысячелетия н.э. считается эпохой «второго климатического оптимума»[548]. Во II-VI вв. имела место вторая ксеро-термическая фаза суббореала с двумя интервалами увеличения засушливости[549]. В Таврике до конца IV в. продолжалось потепление[550]. Сведение лесов вело к обмелению рек, утрате части влаги сушей (исчезновение подземных вод, обмеление рек) и подъему уровня моря. Увеличилось количество сильных штормов на море, при которых происходило частичное разрушение берегов[551].

Ветры западных румбов в Керчи редки и незначительны. В течение года преобладают ветры с севера. Весной и летом днем южные ветры также часты, как и северные. Северо-восточные ветры зимой приносят холод, а летом -–засуху. Летом нередки суховеи. Засушливый период длится не менее 8 месяцев. Характерно сильное, но разнородное влияние морей. Пролив замерзает в начале декабря, а тает в середине марта. Средняя годовая температура в Керчи - +11 (зима - -1,3, лето - +23,4)[552].

В климатическом отношении зона Боспора расположена в непосредственной близости к границам умеренной и субтропической зон, что определяет столкновение различных циркуляционных систем и изменчивость погоды. Абсолютно преобладает континентальный воздух умеренных широт. Смена восточных холодных ветров западными (теплыми и влажными) создает типичные для зимы резкие контрасты погоды. Весной преобладают западные воздушные массы. Летом континентальный воздух прогревается[553].

В целом первые века н.э. в Северном полушарии характеризовались относительно небольшим количеством суровых зим. Так, источники отмечают резкое снижение высоты весенних разливов Нила в Египте, где к V в. наступил период «низких вод». Наибольшие и наиболее продолжительные мелководья имели место в VII-IX вв.[554] Кроме того, для первых веков н.э. и далее отмечается высыхание болот во многих местах Германии, высыхание торфяников и зарастание их лесом в Европе (образование нового пограничного горизонта) и др.

Пик экстремума засушливости в Евразии падает на V в. В это время отмечаются: сильное высыхание степей Монголии, резкое сокращение ирригационной сети в Средней Азии, наинизший в историческое время уровень Каспия, относительно малое количество наводнений в Китае[555]. Источники сообщают об исключительных засухах в Сирии, Палестине и Малой Азии в 449-517 гг.[556] Так, в начале 450-х гг. «почти не было дождей в Галатиях, во Фригиях, в Каппадокиях и в Киликиях. ...Вспыхнула чума» (Evagr.II.6). В 500-501 гг. засуха и голод поразили Эдессу (Jos. Styl.40)[557].

На этом основании ряд специалистов предполагает, что высыхание степной зоны Евразии явилось одной из причин начавшихся передвижений кочевников из засушливых районов на окраины степи. Однако, надо учитывать, что при усыхании субтропической зоны и несомненном усыхании степей, отмечается постепенное усиление влажности в отдельных районах Восточной Европы[558], что особенно заметно контрастировало в районах, соприкасающихся со степью. В.Д. Блаватский распространяет этот тезис и на Таврику[559]. Таким образом, район Боспора, частично входящий в зону Великой степи, оказался в более выгодном положении по сравнению с остальной подсыхающей степью, и сделался привлекательным для азиатских кочевников в эпоху Великого переселения народов.

Специалисты отмечают, что с III в. н.э. на Верхнем Дону начался новый климатический цикл. Заканчивается засушливый период, увеличивается влажность, начинается наступление лесов на степные ландшафты. Еще более холодным и суровым климат становится в IV-V вв.[560]

Как бы там ни было, V-VI вв. стали эпохой огромного расцвета кочевого хозяйства. Несомненно, что миграции кочевников находились в зависимости от колебаний увлажнения степи в зависимости от многовекового ритма, представляющего собой проявление систематических вторжений воздействия внешней среды на поступательное развитие ландшафта в целом и его элементов по отдельности, выраженное со строгой закономерностью в течение всей послеледниковой эпохи.

Немаловажным географическим фактором в эпоху поздней античности стали сейсмические процессы[561].

В восточной половине позднеантичного мира, где формировалась ранняя Византия, письменными источниками отмечено немало природных катаклизмов, которые могут пролить хотя бы отдаленный свет на палеогеографическую ситуацию на Северном Понте.

Повышенная сейсмическая активность для периода IV-VI вв. зафиксирована прежде всего в Малой Азии, где и в наши дни происходят настоящие катастрофы[562].

Конечно, характер традиции несколько гиперболизирует рассматриваемый период; количество источников здесь намного больше, чем до и после. Нельзя сбрасывать со счетов также и особо пристального внимания к стихийным бедствиям со стороны христианских писателей, видевших в них проявление гнева Божьего. Дни особо крупных землетрясений заносились с святцы на вечное поминовение их крестным ходом и всенародными молениями[563]. Однако, и античные авторы, и хронисты с нечетко выраженной конфессиональной принадлежностью, и светские византийские историки также обращали внимание на особо крупные общественные бедствия.

В хронологическом порядке сводка основных сведений выглядит следующим образом.

В конце 50-х гг. IV в. (357 г.?) была разрушена подземными толчками Никомедия (Socrat. Schol. IV,3).

При императоре Юлиане (360-363 гг.) произошло «сильнейшее землетрясение» (Amm. Marc. XXIII.1; Theodoret. Cyr. H.E. III.20) в Палестине.

При узурпаторе Прокопии 21 июля 365 г. произошло землетрясение, «разрушившее много городов. ...Море изменило свои пределы, ибо в некоторых местах так разлилось, что где прежде ходили, там стали плавать, а от других так отступило, что они сделались сушей» (Socrat. Schol. IV,3).

11 октября 368 г. землетрясение в Вифинии разрушило город Никею. Немного времени спустя разрушения имели место в Геллеспонте (Socrat. Schol. IV,11).

В апреле 407 г. землетрясение обрушилось на Константинополь (Chr. Pasch.570; Philostorg.11,7).

В 415 г. произошло землетрясение в Никомедии, охватившее территории «от моря до Фригии» (Niceph. Coll.11,9).

В I пол. V в., при императоре Феодосии II (408-450 гг.) хронист Иоанн Малала отмечает два крупных землетрясения: 1) «пострадал от Божьего гнева остров Крит и вся округа его»; 2) «пострадала Никомедия, разрушенная до основания, была поглощена морем» (Malala.359,363).

Евагрий Схоластик сообщает, что в 447 г. землетрясение «великое и ужасное..., превзойдя прежде случившееся, постигло всю Вселенную, так что и многие укрепления в царственном городе пали, и вместе с ними рухнула так называемая стена Херсонеса. Раскололась земля и многие сёла в нее погрузились. ...Обнажились высохшие русла некоторых рек. ...Низверглась с неба масса воды. ...Многие из островов погрузились в пучину; морские же корабли оказались на суше, когда воды отхлынули назад» (Evagr.I.17).

14 сентября 457 (458) г. в Антиохии «земля колеблется и сотрясается с необычайной силой. ...Это землетрясение снесло почти все дома в Новом городе» (Evagr.II.12). Обрушилось 57 башен (Marc. Com.447).

19 июня 459 г. разрушительное землетрясение в Антиохии повторилось (Evagr.I.13).

В 60-70-е гг. произошло крупное землетрясение в бассейне Эгейского моря. «Фракия, Геллеспонт, Иония, Кикладские острова, большая часть Книда и остров Крит были уничтожены» (Evagr.II.14).

6 ноября 472 г. в Константинополе выпадает пепельный дождь – по всей видимости, вследствие извержения Везувия (Marc. Com.II,90). Толстый слой пепла покрыл крыши (Iohann. Nik.88).

При императоре Льве (457-474 гг.) также Антиохия была еще раз разрушена землетрясением.

В сентябре 480 г. произошло разрушительное землетрясение в Малой Азии (Marc. Com.), вполне определенно охватившее и Северное Причерноморье. В Константинополе оно бушевало 40 дней[564].

В 20-е гг. VI в. произошло землетрясение в Мизии. Пострадал город Помпейополь. «Когда произошло землетрясение, неожиданно раскололась земля и поглотила половину города вместе с жителями» (Malala.XVIII).

В 522 г. подземные толчки разрушили Диррахий – родину императора Анастасия (Theoph.168,8). В 525 г. был совершенно разрушен Аназарб Киликийский (Theoph.171.14-17).

В мае 526 г. произошло очередное землетрясение в Антиохии (Procop. B.P. II. XIV,6), длившееся целый год (Theoph.172б,173).

В 30-е гг. состоялось шестое крупное землетрясение в Антиохии. Погибло 5 тысяч человек. Почти одновременно трясло Лаодикею (7,5 тыс. жертв) и Миру Ликийскую (Malala.XVIII).

В 40-50-е гг. VI в. целая серия землетрясений прокатилась по византийским провинциям: в 543 г. (Malala.482,12; Theoph.224,11) – был разрушен Кизик; в 542 г. (Malala.478; Theoph.222,25-30); в 545 г. (Malala.483,21; Theoph.225,4); в 548 г. (Theoph.226,5).

В 551 г. землетрясение охватило Палестину, Финикию, Аравию, Сирию, Месопотамию (Theoph.227,21 – 228; Malala.XVIII. 485,16; Johan. Ephes.241-242). При этом море отступило от берега на одну милю.

В 553 г. страшное землетрясение в 40 дней охватило Константинополь и Никомедию (Malala.XVIII. 486; Theoph.229).

В 554 г. еще два землетрясения длительностью в 10 дней обрушилось на столицу (Theoph.229, 30).

В 556 г. еще раз трясло землю в столице (Malala.488; Theoph.231,1).

В октябре 557 г., а затем в декабре того же года происходят два мощных толчка (второй – серия в 10 дней) (Malala.488,20 – 489,10; Theoph. 231,18 – 232,6).

Необычайная разрушительность константинопольских землетрясений 50-х гг. VI в. была красочно описана Агафием (Agath.V.3-5) и объяснена им огромной скрученностью строительства в столице.

По всей видимости, отголоски этих землетрясений так или иначе могли затрагивать и Северный Понт.

В отличие от ярких катастрофических катаклизмов, природно-климатические перемены редко осознавались современниками, а значит, не находили сколько-нибудь полного отражения в нарративных источниках. Но они сказывались на хозяйственной деятельности и особенностях быта древнего населения, что постепенно приводило к трансформации его хозяйственного уклада и т.п.

Херсонес

Палеогеографическая ситуация в районе Херсонеса Таврического претерпела меньше изменений по сравнению с Боспором.

Основной район хоры – Маячный полуостров площадью ок. 380 га был защищен двумя рядами стен на перешейке.

Гераклейский полуостров площадью ок. 12 тыс. га был освоен позднее. На востоке он был отделен от остальной территории Сарандиникиной и Хомутовой балками, на стыке которых расположена Сапун-гора.

Берега Северо-Западного Крыма везде имеют одинаковое строение. Образовавшиеся в результате аккумуляции огромного количества наносов, ровные, отмелые, низменные, с широкими песчаными пляжами, они тянутся однообразной полосой с плавными изгибами. Лишь в середине более чем 60-километровой линии в побережье вдается открытая Евпаторийская бухта, ограниченная с запада Карантинным мысом[565].

Глубоко вклинивающееся в сушу (до 27 км) узкое озеро Донузлав ограничивает с юго-востока далеко выдающийся на запад Тарханкутский полуостров. С северо-запада его омывает Каркинитский залив.

На западном берегу Крыма абразия съела несколько сотен метров, а местами – гораздо более[566].

В целом берега были более изрезаны и представляли собой цепь мелководных лагун и прибрежных озер, разделенных плавными низкими мысами[567].

Маячный п-ов занимает площадь более 400 га. С северо-востока его ограничивает Казачья бухта. Она имеет рукав – Соленую бухту, врезающуюся в сушу с северо-востока на юго-запад.

Прибрежная полоса от Херсонеса до Маячного п-ова имеет плавные очертания, так как ветры северо-западных румбов сглаживает здесь мысы.

За мысом Фиолент находится неглубокая Мраморная бухта, которую с юга прикрывает небольшой мыс, затем идет Балаклава (Симболон-лимен) – длинная извилистая бухта с узким входом.[568]

Привязка к рельефу прослежена во всех известных в Херсонесе крупных общественных зданиях.

Определенное количество камня добывалось на месте строящегося здания. Добывался камень и в ближайших окрестностях. Каменоломен и штолен не было.[569]

Морской путь из Херсонеса в Трапезунт шел через Пафлагонию, судя по карте на щите из Дура-Эвропос (III в.).

Менандр сообщает о маршруте Константинополь-Синопа-Херсонес-Апатур-Синдика (посольство Валентиниана 579 г.)[570].

Ольвия

Хора Ольвии является южной частью Причерноморской низменности; это морская терраса, покрытая лёссовидными породами (мощностью 20-30 м), изрезанная сетью речных долин и впадающих в них балок и оврагов. Часто встречаются плоскодонные замкнутые впадины – поды. В западной части – это неглубоко расчлененная равнина, наклоненная на юг-юго-восток от 100-110 до 38-41 м на бровке берегового уступа. Приустьевые части речных долин затоплены; на некоторых лиманах есть пересыпи. Наибольшие лиманы: Березанский, Бугский, Тилигульский. Восточная часть – между Бугским и Днепровским лиманами – типично прибрежная равнина от 50-60 м на севере до 20-30 м на юге, слабо расчлененная речными и балочными долинами[571].

Значительную роль в образовании рельефа играют понтические известняки, выходящие в виде карнизов на склонах речных долин, балок и оврагов. По мере приближения к морю происходит постепенное понижение террас.

В лиманах происходит аккумуляция наносов и образование кос путем наращивания мысов. Межлиманные пространства имеют плоскую поверхность, понижающуюся в сторону моря.

Оползневые процессы и морские прибои постоянно изменяют положение береговой линии.

Климат: значительное количество тепла и засушливость, часты суховеи. Зимы – малоснежные (30-70 дней в году).

Почвы: южные черноземы и темно-каштановые солонцеватые.

Ландшафт – типчаково-ковыльная степь с бедным разнотравьем.

В древности в речных долинах росли небольшие леса.

Лиман был уже современного на 3-4 км и длиннее на 45 (Одесская банка, по-видимому, была надводным продолжением Кинбурнской косы). Лиман был мелководным, берега – заболочены, покрыты густым тростником и деревьями. К концу IV в. уровень воды продолжал повышаться.

Городища на хоре обычно занимают возвышенные места, хорошо выделяясь на местности и возвышаясь над уровнем лимана на 20-30 м.

Балки использованы как естественные оборонительные рубежи.

Хора имела три основных района – южный – юго-западный; северо – северо-восточный; восточно – юго-восточный.

Единственное уязвимое место в степи (северо-запад) перекрывал земляной вал шириной в 20 м[572].

***

Итак, палеогеография трех очагов цивилизации Северного Причерноморья в позднеантичное время отличалась своеобразием. Три зоны были достаточно изолированными друг от друга и наряду с общерегиональными закономерностями имели локальную специфику.

В наибольшей степени палеогеографические факторы влияли на топографию поселений, на обособление отдельных территориально- хозяйственных микрозон, на определение внешних границ, на занятия жителей; стихийные бедствия влияли на безопасность населения региона.

Без дальнейшей реконструкций палеогеографии региона и без учета влияния палеогеографических факторов невозможно дальнейшее изучение истории Северного Причерноморья в эпоху поздней античности.

территориально-хозяйственныЕ

микрозонЫ ПОЗДНЕАНТИЧНОГО СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ

Позднеантичная эпоха была в определенной степени переходным временем кризиса и разложения античной цивилизации, что является прежде всего процессом политическим, т.е. прямо и непосредственно зависит от состояния государства. Общество разрушается тогда, когда оно обнаруживает быструю и значительную утрату определенного уровня социополитической сложности[573]. Разрушение цивилизованного общества проявляется в ряде признаков, среди которых особенно важны следующие:

— снижение степени социальной стратификации;

— утрата экономической и профессиональной специализации индивидов, микрогрупп и территорий;

— утрата обществом контроля над поведением своих членов и строгой регламентации жизни;

— исчезновение признаков, определяющих понятие «цивилизация» (монументальной архитектуры, письменности, городов);

— прекращение потока информационного обмена между центром и периферией;

— замирание обмена, торговли и перераспределения ресурсов (натурализация хозяйства);

— обособление небольших территорий в отдельные хозяйственные и политические единицы, фактически выходящие из-под реального контроля центрального правительства;

— государство тихо «замирает», на местах продолжает функционировать общественное самоуправление на уровне микросообществ[574].

Любое сложно организованное общество в конце полного цикла своей эволюции распадается на более простые «политические тела»[575], локальные автономные сообщества, которые абсолютно преобладают в истории человечества[576]. Логика развития локальных цивилизаций неизбежно заставляет нас принять тезис о деструкции сложно организованного общества с потестарной организацией и его распаде на более простые «политические тела» в последний период его существования. В сущности, история Боспора должна была закончиться в тех же формах, в которых она начиналась.

Исходя из этих общих закономерностей, необходимо сделать попытку предварительного рассмотрения модели локального территориально-хозяйственного комплекса позднеантичнрого Боспора.

Наличие таких комплексов первым предположил еще М.И. Ростовцев, который отнес их появление уже ко времени поздних Спартокидов, а расцвет – к первым векам н.э. Ученый усматривал в них проявление феодализации региона. Из современных усилий в данном направлении можно отметить выделение А.А. Масленниковым историко-географических областей на Боспоре и вокруг него[577]. На основе разработанного им деления можно и нужно выделить более узкие, своего рода «элементарные» частицы, территориально-хозяйственные единицы Боспора, которые базировались на естественных ландшафтных микрозонах.

На азиатской стороне логично представить структуру данных микрозон на основе существующего мнения о наличии в древности островов Таманского архипелага (Эйоны). Но даже если этих островов в рассматриваемое время и не было, линии гипотетических проток и проливов независимо от своего существования достаточно четко делят регион на пять основных частей: Киммерида (совр. Фанталовский п-ов), район Фанагории и Кеп, Синдика, Тирамба, Большой Кандаур.

На европейской стороне Боспора практически все города были расположены в сравнительно обособленных друг от друга естественными рубежами районах. Эти рубежи были чаще всего кольцеобразными кряжами, которые образуют далеко выступающие между собой удобные, в большинстве своем укрытые и глубоко вдающиеся в сушу бухты[578]. В.Д. Блаватский еще в 1953 г. отмечал, что на Керченском полуострове все основные сельскохозяйственные районы представляли собой долины, примыкавшие к морю или проливу. Каждая из этих долин была отдельным хозяйственным районом, тяготевшим к ближайшему городу[579]. Каждый из таких районов находился под защитой системы оборонительных валов и рвов, благодаря чему сельское население долин могло жить и в неукрепленных поселениях-комах.

Почти все города Европейского Боспора были расположены в сравнительно обособленных друг от друга естественными рубежами микрозонах. Границы микрозон – кольцеобразные кряжи – образуют далеко выступающие в море мысы, заключающие между собой удобные, в большинстве своем укрытые и глубоко вдающиеся в сушу бухты с аккумулятивными берегами и пологим песчаным побережьем. Небольшие поселения располагались на возвышенностях, примыкавших к бухте, или мысах, часть из которых, вероятно, была островами[580].

Большинство из нынешних соленых озер Европейского Боспора от Акташа до Узунлара были в древности заливами. Пересыпи образовались в результате рефракции волн на материковых отмелях[581]. Эти заливы также отделяли одну ландшафтную микрозону от другой.

Более конкретными историческими предпосылками обособления отдельных микрозон были, по нашему мнению, важнейшие существенные факторы истории позднеантичного Боспора. Несмотря на отсутствие катастрофических потрясений, общий ход эволюционного развития страны приводил к сокращению поступления налогов с податной территории и невозможности централизованно организуемой полноценной обороны границ, к замиранию внутренних экономических связей.

Обособление отдельных регионов Боспора не было сепаратизмом, ибо эти регионы не стремились и не могли стремиться к политической самостоятельности, а лишь замыкались на своих собственных хозяйственных и оборонительных нуждах и сводили к минимуму свои отношения со столицей.

Специальные конкретно-исторические исследования позднеантичного Боспора не производились разве что кроме Танаиса, который, однако, всегда был отдельным хозяйственно-политическим организмом, а в последний период своего существования (конец IV – I пол. V вв.), видимо, даже формально не входил в состав Боспорского государства, хотя оставался позднеантичным по своей материальной культуре.

Далее будет дано историко-географическое описание отдельных микрозон, начиная с европейской части.

Европейский Боспор.
Пантикапей-Мирмекий-Тиритака

В целом район пролива был наиболее населенной, экономически развитой и наименее «сельской» территорией. По характеру рельефа это – холмистая равнина. По количеству осадков эта территория – наиболее благоприятная на полуострове. Вместе с тем, это – и самая пасмурная и ветреная часть полуострова[582].

Мелкие поселения – городки и усадьбы – раскопаны недостаточно. Еще меньше известны их некрополи.

Иначе обстоит дело с городами. Среди них выделяется прежде всего столичная агломерация: Пантикапей с «городами-спутниками» Мирмекием на севере и Тиритакой на юге.

Топография столицы Боспора позднеантичного времени точно не выяснена. Лишь в последние годы раскопки экспедиции ГИМа приблизились к пониманию того, где располагались границы города и каким был его облик.

Мирмекий в позднеантичный период уже не существовал как прежний город, однако, отдельные находки здесь имеются.

Тиритака, отделенная от Пантикапея невысокой цепью холмов, существовала и образовывала со столицей «город-спутник».

Нимфей

Расположенный у возвышенного основания мыса (ныне разрушенного морем), город представлял собой как бы треугольник с вершиной, обращенной на восток, к морю.

Прилегающие к Нимфею земли являлись плодороднейшей частью Керченского полуострова. Район между озерами Тобечик и Чурубаш имеет лучшие в регионе темно-каштановые черноземные почвы.

Режим осадков также наиболее благоприятен на Европейском Боспоре: здесь выпадает на 100 мм в год осадков больше, чем на остальной части полуострова.

Естественные границы (северная и южная) микрозоны (хоры Нимфея) – балки, заполненные озерами (в древности – заливами). Расстояние между балками (озерами) – около 7 км.[583]

Город Нимфей в позднеантичное время уже не существовал, хотя отдельные находки из некрополя имеются.

Китей

Китей и его округа представляли собой естественную ландшафтную и социальную микрозону, занимавшую в наиболее общих чертах всю юго-восточную оконечность Керченского полуострова. С юга и востока она была ограничена морем и протянулась цепь холмов в меридиональном направлении, образующих на центральном и южном участке возвышенное плато. На севере эта цепь заканчивается довольно значительным холмом, примыкающим к южному устью залива Тобечик.

В южной части микрозоны в широтном направлении тянется еще две цепи холмов. Одна из них проходит близ южных окраин совр. села Заветное и делит всю микрозону на две не вполне равные половины – северную, более возвышенную и составляющую две трети территории, и южную полого спускающуюся к морю. Поперек этой южной половины проходит южная цепь холмов, которая непосредственно ограничивает ближайшие предместья Китея, представляющие собой вытянутую в широтном направлении полосу шириной около 1,5 км. Естественных границ зоны на западе нет, она плавно переходит в соседнюю микрозону, примыкавшую к заливу на месте совр. озера Узунлар с городом Киммерик.

В целом для берега характерен рельеф в виде холмистой равнины.

По сравнению с позднеантичным временем в районе Боспора значительно изменился уровень моря и, соответственно, линия берега. Считается, что около 4,5 га территории городища к настоящему времени обрушились в море. Нынешний берег представляет собой высокий обрыв, отдельные участки которого образуют более-менее прочные балки, а в ряде мест, особенно на городище – почти отвесный обрыв высотой в среднем более 30 м.

Очень важное значение для хозяйства микрозоны имело наличие источников пресной воды[584]. Современный район Китея практически лишен их, если не считать пересыхающего озерца примерно в двух километрах к северу от городища, где иногда стоит талая вода. В древности ситуация была несколько иной, так как обезвоживание Китея происходило постепенно, в течение позднеантичного и раннесредневекового времени вследствие нарушения подземных водоносных слоев[585].

На территории китейской ландшафтной микрозоны в позднеантичное время, кроме города Китея, существовало несколько поселений античного типа, расположенных на всей территории микрозоны[586], в том числе на узкой полосе между берегом пролива и холмами в районе бывшей Акры. По сравнению с соседним Киммериком район был достаточно густо заселен. Параллельно здесь существовали и поселения негреческого населения, в основном аланские. Кочевники тюркского происхождения не оставили здесь своих точно установленных следов[587].

Киммерик

Центром микрозоны, доминирующим над округой, было плато горы Опук, входящее в систему Узунларского вала. Район обладает несомненными фортификационными достоинствами. Западная граница зоны – Узунларское озеро. Четкой границы с районом Китея на западе нет. В позднеантичное время на плато существовала крепость, упоминавшаяся в письменных источниках под названием Киверник. Она служила юго-западным пограничным форпостом Боспора.

В древности на месте озера Кояш была балка. Порт Киммерик находился в бухте на месте западной части современного Кояшского озера[588].

Крымское Приазовье

Крымское Приазовье представляет собой слегка выступающий в Азовское море достаточно крупный массив суши, ограниченный Казантипским заливом с запада и мысом Зюк на востоке. С восточной стороны эта микрозона соседствует с северо-восточным выступом Керченского полуострова, на юге упирается в линию современной железной дороги. К северу и югу от последней в широтном направлении тянется ряд невысоких гребней, самым южным из которых является Парпачский хребет (линия: Владиславовка – Керчь).

Береговая линия сравнительно слабо изрезана. Главная особенность побережья – котловидные долины и кольцеобразные кряжи, не представляющие значительных возвышений[589]. Бухты имеют аккумулятивные берега. Мыс Зюк – песчаная коса, заканчивающаяся горкой, обращенной к морю обрывом, а к берегу – покатостью. Это небольшой холмистый полуостров, еще два столетия назад бывший островом[590]. К западу от Зюка следует небольшая бухта с низменным песчаным берегом, заканчивающаяся коротким возвышенным мысом Богатубе. К югу от этой бухты лежит соленое озеро Чокрак, бывший залив, отделенный от моря сплошной пересыпью. Море здесь заполнило понижение неправильной конфигурации между рядом возвышенностей. Следов абразии на озере незаметно. Далее на восток участок берега между мысами Богатубе и Чегене – каменистый, невысокий, сильно абразированный. Восточный берег Казантипского залива возвышен и обрывист.

В Крымском Приазовье преобладает ландшафт со степной растительностью. В основном это разнотравные дерновидно-злаковые степи. В ряде мест, где имеется приток опресненных балочных вод, встречаются болотисто-тростничные луга. По склонам долин и балкам, по морскому побережью растут кустарники и редкие древесные породы (шиповник, акация, боярышник, терновник).

В сравнении с другими территориями Боспора микрозона неплохо обеспечена водой. Одна небольшая речка впадает в Казантипский залив с его восточной стороны. Ряд ручьев течет на север и впадает в Азовское море. На побережье, в основании многочисленных мысов, часто встречаются родники. Балочные долины и сухоречья лишь ненадолго, во влажные периоды, накапливают немного дождевой воды[591].

Для большей части микрозоны характерно наличие замкнутых артезианских бассейнов с пластовыми напорными водами. Наиболее водоносны горизонты меотических известняков. Восточный берег микрозоны (Приазовская песчаная низменность) имеет важный горизонт пресных вод.

С октября по май на море часто происходят штормы при ветрах восточного и северо-восточного румбов. Нередки случаи возникновения смерчей вдоль всего побережья Крымского Приазовья. Возможны резкие изменения уровня моря у берегов из-за сгона и нагона воды. Ежегодно в течение января-февраля Азовское море полностью замерзает.

Линия берега по сравнению с античным (позднеантичным) временем изменилась очень мало. Античные памятники здесь, в отличие от ряда других микрозон Боспора, практически не пострадали от природных изменений.

В целом Крымское Приазовье представляет собой достаточно компактную микрозону, защищенную с запада Киммерийским валом, а с востока – Тиритакским. Это был один из основных, наиболее удобных и обжитых районов Боспора. Для системы расселения здесь было характерно отсутствие больших городов. Преобладали небольшие городки и сельские поселения, равномерно и густо покрывавшие территорию микрозоны, преимущественно близ побережья.

Количество позднеантичных памятников, сохранность слоев – одни из лучших на Боспоре. Анализ материальной культуры, погребального обряда, состояния строительного дела, фортификации, сам облик приазовских городищ III-VI вв. рисуют убедительную картину непрерывности развития и преемственности прежних боспорских традиций[592].

Здесь в рассматриваемый период сохранялся, пусть небольшой, экономический потенциал сельской территории. Этому способствовала относительная стабильность внешней ситуации. Этого оказалось достаточно для нормального функционирования локальной микрозоны позднего Боспора. Более того, именно эта микрозона, как представляется сегодня, была базовым, основным районом, главным узлом прочности всего боспорского региона и, по всей видимости, всего Боспорского государства.

Население микрозоны, по всей видимости, изменилось во 2-й половине III в., когда в результате готских походов масса пленников из малоазийских провинций была брошена готами в этом районе (готы ушли далее на запад от Узунларского вала). Именно эти люди из «метрополии» вдохнули новый импульс в увядающее Боспорское государство[593], вновь заселили опустевший было район и стали последней опорой некогда блестящего царства. Это предположение косвенно подтверждается тем, что формы склепов близки малоазийским. Многие из этих людей были христианами[594], но большинство оставались язычниками[595]. Вместе с тем, сюда же, возможно, влилась часть населения из приходивших в запустение городов Европейского Боспора. Во всяком случае, тип городской семейной гробницы-склепа очень близок сельским приазовским.

Степная зона Керченского полуострова

Специфика данного района очевидна. По рельефу это, в основном, холмистая равнина. Есть заметные возвышенности, ряд сопок и скалистых кряжей. Хребты – более крутые в сторону разделяющих их долин, более пологие – наружу. Ландшафт – степь. Влияние морей ощущается слабо.

Здесь находились истоки большинства ныне высохших речек и ручьев полуострова. Однако, водные источники ограничены. Водоносный слой залегает на глубине не менее 10 м[596]. Сооружение колодцев требовало больших усилий.

Местоположение поселений зависело (всегда) от источников пресной воды и даже от уровня залегания грунтовых вод.

Район удобен для скотоводства, а в благоприятные периоды – для земледелия.

Со 2-й половины III в. население здесь редеет. Часть населения в сезон уходила к морям для рыболовства. Наиболее хорошо изучены археологически: Илурат, Михайловское поселение, Тасуново, Савроматий (Ново-Николаевка), Артезиан[597].

Крепость Илурат, видимо, в этот период не существовала. Находки же на некрополе имеются.

Феодосия

Залив в древности имел несколько иные очертания. Морем затоплено более 100 м от линии берега. В восточной части современного города расположен Карантинный холм. Ареал распространения поселений на хоре ограничен с юго-запада хребтами Биюк-Янышар и Узун-Сырт[598].

Азиатский Боспор.
Киммерида

Фанталовский полуостров имеет площадь ок. 225 км2. Он вытянут с запада на восток на расстояние около 30 км, с севера на юг – на 16 км. С юга его омывает Таманский залив, с севера – Азовское море, с запада – Керченский пролив. Географическая обособленность Фанталовского полуострова совершенно очевидна[599].

В западной части в Киммериду на 7 км врезается Динской залив, ограниченный с запада косой Чушка. Азовское побережье полуострова – обрывистое, крутое, высотой до 90 м и все изрезано оврагами.

Часть северной половины полуострова – ровный пологий семикилометровый склон, обращенный на юг.

В районе пос. Кучугуры тянется лощина на северо-запад от залива до Азова с плоским уклоном.

Южная половина Киммериды имеет более сложный рельеф. Здесь с запада на восток протянулась гряда грязевых сопок высотой до 111 м. На западной оконечности расположен небольшой полуостров, образованный сопкой высотой 35 м. Южнее лежит сопка Горелая – грязевой вулкан высотой 103,5 м. На крайнем юго-западе полуострова находится мыс и озеро Рубана.

Вдоль южного берега Киммериды имеются два холма в 39 и 113,7 м. Южный берег изрезан глубокими балками.

От северо-восточного угла Таманского залива до ст. Ахтанизовская тянется широкая (до 2 км) лощина, местами заболоченная (предполагаемая древняя протока) (Субботин ерик). Во время паводков она покрыта водой, а восточная часть сильно заболочена.

Сеть линий межевания расположена на территории, поверхность которой имеет естественный уклон от 1 до 6 %.

В ряде мест, подчиняясь рельефу местности, валы сходятся к отдельным поселениям, которые занимают явно доминирующее положение на данной территории.

Эта закономерность очень важна в методическом отношении, поскольку, восстановив сеть валов, можно выявить зоны влияния или сельскохозяйственную территорию каждого поселения и точнее определить ее границы.

Пример: участок площадью в 64 га к востоку от ст. Фанталовская, где валы сходятся к поселению «Фанталовская-6» (№ 56 по карте Я.М. Паромова).

Остров (Фанагора)

Одной из самых маленьких (ок. 6000 га), но важнейшей в политическом и экономическом отношении микрозон являлся Остров (Фанагора) с городами Фанагория и Кепы.

Естественные границы этой территории достаточно четко выражены на западе и востоке: это соответственно Керченский пролив и Ахтанизовский лиман. Южная протока, отделявшая эту зону от Синдики, по всей видимости, хотя бы какое-то время существовала. Северная же протока – Субботин ерик – в последнее время отрицается. Здесь в древности располагалась сухая долина, которую позднее рукав Кубани мог затопить. Ныне вновь существует долина из-за изменения русла реки.

Городище Фанагории окружено сотнями курганов, расположенных то правильными рядами, то группами. Курганы эти расположены как бы вдоль нескольких дорог. Нигде на всей Тамани нет курганов в таком громадном количестве, как здесь[600].

Рукав Кубани впадал в Шимарданскую бухту южнее Фанагории, имевшей тем самым свой прямой выход в Меотиду[601].

Длительное время Остров имел прежде всего административное и, в меньшей степени, военно-стратегическое и хозяйственное значение. В позднеантичный период происходит хозяйственное обособление данной микрозоны.

Лишь два города этой зоны – крупнейшие города азиатского Боспора Фанагория и Кепы – имели оборонительные сооружения; все остальные поселения их не имели[602].

Оба города микрозоны были расположены на берегу Керченского пролива. Фанагория располагалась на двух относительно плоских террасах с перепадом высот в несколько метров. Северная – низкая – часть городища в настоящее время затоплена морем (ок. 15-17 га)[603]. Общественный центр города располагался на нижнем плато. Почти по центру города с юга на север спускалась лощина – по всей видимости, дорога из верхнего города к морю[604]. Общая площадь городища составляла около 52 га.

Синдика

Синдика (по Страбону) или Гермонасса (по Стефану Византийскому) – крупнейшая микрозона Азиатского Боспора.

Цепи курганов тянутся здесь параллельно берегу к западу от г. Тамань – к мысу Тузла, к юго-западу – к горе Зеленой, на восток – к курганам Большая и Малая Близница и Васюринскому.

На Синдике в системе расселения выявляется особенность, которая не так отчетливо выражена в других микрозонах Азиатского Боспора. Если там почти все поселения располагались на водных артериях и так или иначе были связаны с морской торговлей, перевозками и рыбной ловлей, то в Синдике довольно много глубинных поселений, имеющих только сельскохозяйственное значение.

Береговые поселения размещены более или менее равномерно.

Глубинные поселения занимают подножия господствующих холмов в центральной части Синдики, на вершинах которых возвышаются курганы древних некрополей.

Ярко выраженной организации оборонительной системы, как на Киммериде, здесь не обнаружено. Почти нет здесь и «батареек» – крепостей.

В западной части микрозоны был расположен главный ее город – Гермонасса. Особенностью топографии города следует признать его расположение на перешейке между морем и озером (отдаленная аналогия – Александрия Египетская).

Главная особенность размещения античных поселений на Таманском полуострове в целом заключается в согласованности или подчинении своеобразию его ландшафта, для которого характерны пологосклонные равнины и долины синклинального происхождения, ориентированные в широтном направлении, а также разделяющие их мягко очерченные и невысокие антиклинальные холмы и гряды, ориентированные в согласии с долинами.

Основные цепи:

1. гряда мысов Каменного Пекла

2. Фонталовская гряда от г. Куку-Оба на западе до г. Тиздар на востоке

3. Ахтанизовская гряда

4. Фанагорийская гряда, включая г. Майскую (Шапурскую) и г. Бориса и Глеба

5. гряда Карабетовки-Кандаура (самая протяженная) от Керченского пролива на западе до восточной оконечности Кандаура

6. гряда мысов Панагия и Железный Рог – горы Камышеватой и горы Нефтяной

7. гряда горы Гирляной.

Основные долины:

1. синклинальная долина между Динским заливом и Кучугурами

2. долина, отделяющая Фонталовскую гряду от Ахтанизовской

3. долина между Таманским заливом и Ахтанизовским лиманом

4. долина между Шемарданской бухтой и Соленым (малым Ахтанизовским) лиманом

5. низина лиманов Цокур и Старотитаровский

6. низина Бугазского и Кизилташского (Кубанского) лиманов.

Киммерида имеет 4 селитебные зоны: Северная равнина, Широкая долина, Центральная возвышенность, Южная равнина.

Фанагора – 3 зоны: Ближняя хора Фанагории, округа Кеп, Восточный округ.

Синдика – 7 зон: хора Гермонассы, Северный берег 1, дальняя хора Фанагории, Северный берег 2, Большая равнина, Южный берег, Малая равнина.

Кандаур – одна зона.

Остров Голубицкий (между Киммеридой и Кандауром) – продолжение Южной равнины Киммериды[605].

Крупнейшим городом Синдики была Гермонасса. Она была расположена на высоком прибрежном плато, ограниченном с запада и востока балками, а с юга – «сухим озером». За пределы высокого плато территория города не распространялась, а восточная низина балки оставалась загородным участком. Поверхность плато в основном ровная, а ее снижения и повышения постепенны и незначительны. Северная часть городища ныне разрушена морем и оканчивается крутым обрывом морского берега. Гавань с пологим спуском могла быть только в северо-восточной части городища. Это мыс, вытянутый на северо-восток. Его продолжение – участок нижнего плато (сохранился лишь на 40-50 м в длину), сильно разрушенный и перекопанный в средневековое время[606].

Я.М. Паромов провел исследование дорог Таманского полуострова в античное время[607]. Выделено несколько типов дорог. Наиболее многочисленными и разветвленными являлись дороги небольшого протяжения, соединявшие поселения с земельными наделами (связи элементарного уровня). Рангом выше следует поставить дороги, соединявшие малые и средние по размерам поселения между собой или с большими поселениями – центрами отдельных сельскохозяйственных округов или микрорегионов, составлявших в свою очередь более значительные по территории объединения (селитебные зоны). Еще выше стояли дороги, соединявшие ряд больших поселений или соседние селитебные зоны. Связями высшего уровня являлись дороги, соединявшие города и отдельные земли Таманского полуострова. Эти тракты пролегали через всю территорию полуострова и уходили за его пределы[608].

Главной из таманских дорог был путь от переправы через Боспор Киммерийский, шедший на юго-восток через всю Киммериду, Фанагорийский остров и восточную часть острова Синдика.

Вторая главная дорога начиналась там же, но шла на восток, через Киммериду, Голубицкий остров и Кандаур.

Третий путь шел от западной части Синдики на Фанагорию и Голубицкий остров, где соединялся со второй.

Центром всей системы дорожно-экономических связей была Фанагория.

В системе расселения дороги представляют собой наиболее жизненный и устойчивый элемент[609].

Дорог второго класса на Киммериде было пять, на Фанагорийском – две, на Синдике – четыре.

Горгиппия и ее округа

Юго-восточная часть Боспора располагалась на твердом материке. Горгиппия находится в черте современной Анапы. Окружавшие ее территории составляли отдельную локальную микрозону. Хора Горгиппии простиралась на расстояние не менее 20 км от города[610].

Мелкие острова восточной части Эйоны

Крупнейшим островом восточнее основных Таманских островов был Кандаур. Вторым по значению был остров на месте современного Темрюка. В поздней античности этот район был периферийным и не сыграл большой роли, если не считать, что через Кандаур шел важнейший путь из Европейского Боспора в Прикубанье. Вдоль него располагался ряд поселений.

Танаис

Расположенный в устье Дона, на правом берегу, Танаис всегда составлял отдельную микрозону с собственной сельскохозяйственной округой. Период поздней античности не стал исключением.

Херсонес

Херсонес представляет собой хорошо изолированный район на холмах, отделенных балкой с юга, Карантинной бухтой с востока, морем с севера и Песчаной бухтой с запада. Окружающие земли Гераклейского полуострова с трех сторон отделены морем, а с востока от остального материка – балками, за которыми начинаются предгорья.

Гераклейский полуостров площадью ок. 12 тыс. га был освоен позднее. На востоке он был отделен от остальной территории Сарандиникиной и Хомутовой балками, на стыке которых расположена Сапун-гора. Полуостров имеет вид треугольника, основанием которого является линия Севастополь-Балаклава длиной ок. 12 км, а вершиной его служит Херсонесский мыс, глубоко выдающийся в море. Другие стороны треугольника имеют длину ок. 15 км каждая.

Поверхность полуострова – невысокое плоскогорье, на котором местами встречаются довольно обширные плато, а глубокие балки (Карантинная, Юхарина, Бермана и др.) иногда переходят в широкие долины, удобные для земледелия.

Район строевых лесов – Балаклава, а также восток Гераклейского полуострова, устья Альмы и Качи[611].

Берега Северо-Западного Крыма везде имеют одинаковое строение. Образовавшиеся в результате аккумуляции огромного количества наносов, ровные, отмелые, низменные, с широкими песчаными пляжами, они тянутся однообразной полосой с плавными изгибами. Лишь в середине более чем 60-километровой линии в побережье вдается открытая Евпаторийская бухта, ограниченная с запада Карантинным мысом[612]. Глубоко вклинивающееся в сушу (до 27 км) узкое озеро Донузлав ограничивает с юго-востока далеко выдающийся на запад Тарханкутский полуостров. С северо-запада его омывает Каркинитский залив. На западном берегу Крыма абразия съела несколько сотен метров, а местами – гораздо более[613]. В целом берега были более изрезаны и представляли собой цепь мелководных лагун и прибрежных озер, разделенных плавными низкими мысами[614].

Северо-западный берег Гераклейского полуострова изрезан несколькими бухтами, удобными для устройства гаваней. Карантинная бухта особенно удобна для стоянки кораблей. Она извилиста и глубоко врезается в материк. Ее западный берег отлогий, на него легко вытаскивать корабли.

Маячный п-ов занимает площадь более 400 га. С северо-востока его ограничивает Казачья бухта. Она имеет рукав – Соленую бухту, врезающуюся в сушу с северо-востока на юго-запад. Прибрежная полоса от Херсонеса до Маячного п-ова имеет плавные очертания, так как ветры северо-западных румбов сглаживает здесь мысы. За мысом Фиолент находится неглубокая Мраморная бухта, которую с юга прикрывает небольшой мыс, затем идет Балаклава (Симболон-лимен) – длинная извилистая бухта с узким входом.[615]

Привязка к рельефу прослежена во всех известных в Херсонесе крупных общественных зданиях.

Определенное количество камня добывалось на месте строящегося здания. Добывался камень и в ближайших окрестностях. Каменоломен и штолен не было.[616]

Сам полуостров, на котором расположено городище, представляет собой возвышенность, вытянутую с юго-запада на северо-восток, причем высота ее от 10 м на крайнем северо-востоке, постепенно увеличиваясь, к юго-западу достигает 30 м над уровнем моря.

С южной стороны полуостров отделяется от материка глубокой балкой, имеющей крутой склон. Ее отрог был засыпан в районе цитадели близ устья у бухты. С западной стороны к Песочной бухте спускается вторая балка, восточный склон которой также довольно крутой. Между этими балками остается узкая возвышенная полоса шириной ок. 50 м – единственный уязвимый пункт при осаде города неприятелем.

Ольвия

Хора Ольвии является южной частью Причерноморской низменности; это морская терраса, покрытая лёссовидными породами (мощностью 20-30 м), изрезанная сетью речных долин и впадающих в них балок и оврагов. Часто встречаются плоскодонные замкнутые впадины – поды. В западной части – это неглубоко расчлененная равнина, наклоненная на юг-юго-восток от 100-110 до 38-41 м на бровке берегового уступа. Приустьевые части речных долин затоплены; на некоторых лиманах есть пересыпи. Наибольшие лиманы: Березанский, Бугский, Тилигульский. Восточная часть – между Бугским и Днепровским лиманами – типично прибрежная равнина от 50-60 м на севере до 20-30 м на юге, слабо расчлененная речными и балочными долинами[617].

Значительную роль в образовании рельефа играют понтические известняки, выходящие в виде карнизов на склонах речных долин, балок и оврагов. По мере приближения к морю происходит постепенное понижение террас.

В лиманах происходит аккумуляция наносов и образование кос путем наращивания мысов. Межлиманные пространства имеют плоскую поверхность, понижающуюся в сторону моря. Оползневые процессы и морские прибои постоянно изменяют положение береговой линии.

Ландшафт – типчаково-ковыльная степь с бедным разнотравьем.

В древности в речных долинах росли небольшие леса.

Лиман был уже современного на 3-4 км и длиннее на 45 (Одесская банка, по-видимому, была надводным продолжением Кинбурнской косы). Лиман был мелководным, берега – заболочены, покрыты густым тростником и деревьями. К концу IV в. уровень воды продолжал повышаться.

Городища на хоре обычно занимают возвышенные места, хорошо выделяясь на местности и возвышаясь над уровнем лимана на 20-30 м. Балки использованы как естественные оборонительные рубежи.

Хора имела три основных района – южный – юго-западный; северо – северо-восточный; восточно – юго-восточный.

Единственное уязвимое место в степи (северо-запад) перекрывал земляной вал шириной в 20 м[618].

Сокращения

БС Боспорский сборник

ДБ Древности Боспора

ЗООИД Записки Одесского общества истории и древностей

ИАК Известия Археологической комиссии

МАИЭТ Материалы по археологии, истории, этнографии Таврии

МАР Материалы по археологии России

ПАВ Петербургский археологический вестник

Содержание

1. Боспор в позднеантичное время: исторический очерк.

2. Проблемы историографии позднеантичного Северного Причерноморья.

3. Палеогеография Северного Причерноморья в период поздней античности.

4. Территориально-хозяйственные микрозоны позднеантичного Северного Причерноморья.

Научное издание

Темплан 2002 г., II кв.

Н.Н. Болгов

ОЧЕРКИ ИСТОРИИ, ИСТОРИОГРАФИИ, ПАЛЕОГЕОГРАФИИ СеверноГО ПричерноморьЯ IV-VI вв.

Сдано в печать: 1.03.2002 г.

Усл. п.л. - 6.

Тираж 300.

Гарнитура Times.

Заказ.....

Цена договорная

Оригинал-макет подготовлен автором на персональных компьютерах кафедры всеобщей истории БелГУ.

[1] См.: Болгов Н.Н. Некоторые проблемы историографии Боспора IV-VI вв. // Проблемы историографии всеобщей истории. – Петрозаводск,1991. - С.33-38; Болгов Н.Н. Отечественная историография о проблеме континуитета истории позднего Боспора // Жебелевские чтения-3. – СПб., 2001. – С. 216-220. Более полный историографический разбор этой проблемы подготовлен нами к печати.

[2] Блаватский В.Д. Боспор в позднеантичное время // Блаватский В.Д. Античная археология и история. – М., 1985. – С.242-260.

[3] Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV – V вв.). – СПб., 1994. – С.132-161.

[4] Болгов Н.Н. Закат античного Боспора. Очерки истории Боспорского государства позднеантичного времени (IV-V вв.). – Белгород, 1996. В особенности - с.26-63.

[5] Сазанов А.В. Города и поселения Северного Причерноморья ранневизантийского времени. – М.,1999. – Автореф. докт. дисс. – С.21-40.

[6] Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству. – К., 2000. – С. 5-43.

[7] Блаватский останавливается на 275-565 гг.: Блаватский В.Д. Боспор в позднеантичное время. – С.242. Ср. Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству. – С. 5, 42-43 (сер. III – 2 четв. VI в.).

[8] Ср.: Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству. – С. 5; Айбабин А.И. Население Крыма в середине III – IV вв. // МАИЭТ. V. – Симферополь, 1996. – С. 297.

[9] Античные государства Северного Причерноморья. – М.,1984. – С.20.

[10] Крапивина В.В. Ольвия. Материальная культура I-IV вв. н.э. – Киев,1993. – С.153-154. В.М. Зубарь недавно выдвинул идею об угасании Ольвии в конце 50-х – середине 60-х гг. III в.: Зубарь В.М. О заключительном этапе истории Ольвии (третья четверть III – первая половина IV в.) // ВДИ. 2001. № 1. – С.134.

[11] Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время: очерки экономической истории. – М.,1966. – С.6.

[12] Ранее была принята дата 240-е гг. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э. – М.,1972. – С.302-304.

[13] Яценко С.А. Германцы и аланы: о разрушениях в Приазовье в 236-276 гг. // Stratum+ ПАВ. – СПб.-Кишинев,1997. – С.157.

[14] Кругликова И.Т. Боспор III-IV вв. в свете новых археологических исследований // КСИА. 103. – М.,1965. – С.8.

[15] Буданова В.П. Готы в эпоху Великого переселения народов. – М.,1990. – С.76, прим.38.

[16] Лавров В.В. Герулы в Причерноморье // Stratum+ ПАВ. – СПб.-Кишинев, 1997. – С.214-217.

[17] Millar F. The Roman Empire and its Neighbours. – N.Y.,1981. – P.319.

[18] Ременников А.М. Борьба племен Северного Причерноморья с Римом в III в. н.э. – М., 1954. – С. 133.

[19] Васильевский В.Г. Житие Иоанна Готского // Труды. – Т. 2, вып. 2. – СПб., 1912. – С. 361-362, прим. 2. В IV в. бораны локализуются где-то в юго-восточном углу Черного моря (см.: Хайрединова Э.А. Боспор и морские походы варваров второй половины III в. н.э. // МАИЭТ. IV. 1995. – С. 520).

[20] Буданова В.П. Готы в эпоху Великого переселения народов. – С. 93.

[21] Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время. – С. 16.

[22] Моммзен Т. История Рима. – Т. 5. – М., 1949. – С. 623.

[23] Кругликова И.Т. Клад боспорских статеров III в. из дер. Семеновки // СА. 1958. № 3. – С. 69.

[24] Фролова Н.А. История правления Рискупорида V (242-276 гг.) по нумизматическим данным // СА. 1980. № 3. – С. 69.

[25] Блаватский В.Д. Пантикапей. – М., 1964. – С. 203.

[26] Голенко К.В. Монеты, найденные при раскопках Керчи в 1964 г. // ВДИ. 1970. № 2. – С. 98. - Прим. 38.

[27] Фролова Н.А. История правления Рискупорида V (242-276 гг.) по нумизматическим данным // СА. 1980. № 3. – С. 74.

[28] Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время. – С. 18. В последнее время высказывается предположение о тектоническом характере хотя бы части этих разрушений.

[29] Горончаровский В.А. Оборонительные сооружения Илурата // Проблемы исследований античных городов. – М., 1989. – С. 37.

[30] Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время. – С. 6.

[31] Коровина А.К. Позднеантичная Гермонасса (по материалам раскопок 1973-75 гг.) // Проблемы античной культуры. – М., 1986. – С. 167.

[32] Даньшин Д.И. К вопросу об изменениях в этническом составе населения Пантикапея в III четв. III в. и об уточнении датировки надписи КБН 947 из Феодосии // Хозяйство и культура доклассовых и раннеклассовых обществ. – М., 1986. – С. 46.

[33] Моммзен Т. История Рима. – Т. 5. – М., 1949. – С. 222.

[34] Болгов Н.Н. «Портрет уходящей эпохи» (к интерпретации КБН 36) // VI чтения памяти профессора В.Д. Блаватского. – М.,1999. – С.17-19.

[35] Ростовцев М.И. Представление о монархической власти в Скифии и на Боспоре // ИАК. 49. 1913. – С. 29. Прим. 2.

[36] Фролова Н.А. Монетное дело Тейрана (266, 275-278 гг.) // КСИА. 204. 1991. – С. 103.

[37] Шкорпил В.В. Боспорские надписи, найденные в 1913 г. – СПб., 1914. – С. 2. - № 1.

[38] Там же. – С. 65-67.

[39] Gajdukevic V.F. Das Bosporanische Reich. – B.-Amsterdam, 1971. – S. 475-476.

[40] Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство. – М.-Л., 1949. – С. 452.

[41] Зограф А.Н. Античные монеты. – М., 1951. – С. 211.

[42] См.: Болгов Н.Н. Закат античного Боспора. – С. 34-35; Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству. – С. 13-14.

[43] Анохин В.А. Монетное дело Херсонеса (IV в. до н.э. – XII в. н.э.). – К., 1977. – С. 92.

[44] Nadel B. Litterary tradition and Epigraphical Evidence: Constantine Porphyrogenitus, Information on the Bosporan kingdom in the time of Emperor Diocletian Reconsidered //Annales letteraires de l,Universite de Besancon. – P.,1977. – P. 92.

[45] Фролова Н.А. Монетное дело Фофорса (285-308 гг.) // СА. 1984. № 2. – С. 48.

[46] Gajdukevic V.F. Das Bosporanische Reich. – S. 497, прим. 3; Гайдукевич В.Ф. Памятники раннего средневековья в Тиритаке // СА. VI. 1940; Кулаковский Ю.А. К вопросу об имени города Керчи // ХАРIΣТЕРIА. Сб. в честь Ф.Е. Корша. – М., 1896. – С. 187-195.

[47] Харматта Я. К истории Херсонеса Таврического и Боспора // Античное общество. – М., 1967. – С. 206.

[48] Юрочкин В.Ю. Этнополитическая ситуация в позднеантичной Таврике в сочинении Константина Багрянородного и археологические реалии // Проблемы скифо-сарматской археологии Северного Причерноморья. – Запорожье, 1999. – С.279-282.

[49] Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время. – С. 19. Более полный обзор см.: Голенко В.К. К вопросу о времени сооружения «цитадели» на горе Опук //ХСб. 10. – Севастополь,1999. – С.45-47.

[50] Шелов Д.Б. Феодосийский клад боспорских «статеров» // ВДИ. 1950. № 2. – С.134-139.

[51] Юрочкин В.Ю., Зубарев В.Г. Комплекс с монетами IV века из раскопок городища Белинское // ДБ. 4. 2001. – С. 457, прим. 7.

[52] Латышев В.В. Эпиграфические новости из Южной России. Находки 1901-03 гг. // ИАК. 10. 1904. – С. 127. - № 21.

[53] Там же.

[54] Надэль Б.И. Из политической истории Боспорского государства в Крыму в начале IV в. // Acta Antiqua. – Т. 9, ч. 1-2. – Budapest, 1961. – С. 236.

[55] Там же. – С. 237.

[56] Там же. – С. 236.

[57] Блаватский В.Д. Боспор в позднеантичное время. – С. 247.

[58] Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству. – С. 15.

[59] Фролова Н.А. Монетное дело Фофорса (285-308 гг.). – С. 51.

[60] Моммзен Т. История Рима. – Т. 5. – М., 1949. – С. 270.

[61] Соломоник Н.И. Сарматские знаки Северного Причерноморья. – К., 1959. – С. 75. – Рис. 30.

[62] Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время. – С. 19.

[63] Крыкин С.М. Проблема сущности боспорского протектората в античном Северном Причерноморье // Проблемы исследований античных городов. – М., 1989. – С. 60-61.

[64] Исанчурин Р.А., Исанчурин Е.Р. Монетное дело боспорского царя Радамсада // НиЭ. XV. 1989. – С. 53-96.

[65] Фролова Н.А. Вторжения варварских племен в города Северного Причерноморья по нумизматическим данным // СА. 1989. № 4. – С. 198.

[66] Блаватский В.Д. Боспор в позднеантичное время. – С. 248.

[67] Фролова Н.А. О времени правления боспорских царей Радамсада и Рискупорида VI // СА. 1975. № 4. – С. 50.

[68] Голенко К.В. К некоторым вопросам хронологии монет позднего Боспора // ВВ. 25. 1964. – С. 178.

[69] Зограф А.Н. Античные монеты. – С. 212.

[70] Харко Л.П. Тиритакский монетный клад 1946 г. // ВДИ. 1949. № 2. – С. 73; Шелов Д.Б. Феодосийский клад боспорских статеров // ВДИ. 1950. № 2. – С. 139.

[71] Фролова Н.А. О времени правления боспорских царей Радамсада и Рискупорида VI. - С. 52.

[72] Зубарь В.М. Херсонес Таврический и Римская империя (середина I в. до н.э. – 2-я половина V в.). – Автореф. дисс. … д. и. н. – К., 1991. – С. 25; Зубарь В.М. Херсонес Таврический и Римская империя: очерки военно-политической истории. – К., 1994. – С. 123; Зубарь В.М. Северный Понт и Римская империя. – К., 1998. – С. 157; Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству. – С. 16.

[73] Васильев А.А. Готы в Крыму. Ч.1. // ИРАИМК. 1921. – С.289.

[74] Исанчурин Р.А., Исанчурин Е.Р. Монетное дело царя Радамсада. – С. 90-92.

[75] Зубарь В.М. Северный Понт и Римская империя. – С. 158; Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству. – С. 17.

[76] Голенко В.К. К вопросу о времени сооружения «цитадели» на горе Опук. – С.47.

[77] Айбабин А.И. Этническая история ранневизантийского Крыма. – Симферополь, 1999. – С. 48.

[78] Блаватский В.Д. Боспор в позднеантичное время. – С. 249.

[79] Фролова Н.А. О времени правления боспорских царей Радамсада и Рискупорида VI. – С. 45-56; Frolova N.A. The Coinage of the Kingdom of Bosporus AD 242-341/2. – Oxf., 1983.

[80] Кулаковский Ю.А. Прошлое Тавриды. - К., 1914. – С. 50; Бенешевич В.Н. Синайский список отцов Никейского I Вселенского собора // ИАК. VI серия. – Т. 2. – СПб., 1908. – С. 295.

[81] Анохин В.А. Монетное дело Боспора. – К., 1986. – С. 214.

[82] Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи. – Т. 2. – М., 1885. – С. 268. – Прим. 1.

[83] Ферреро Г. Гибель античной цивилизации. – К.-Лейпциг, 1923. – С. 93.

[84] Пареди А. Святой Амвросий Медиоланский и его время. – Милан, 1991. – С. 20-21.

[85] Моммзен Т. История Рима. – С. 268.

[86] Garnett R. The Story of Gycia // The English Historical Rewiew. XII. – N.Y.-Bombay, 1897. – P. 102-103.

[87] Константин Багрянородный. Об управлении империей. – М., 1989. – С. 454. – Прим. 25.

[88] Мацулевич Л.А. Серебряная чаша из Керчи. – Л., 1926. – С. 9.

[89] Блаватский В.Д. Боспор в позднеантичное время. – С. 250.

[90] Там же.

[91] Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Сказания Матфея о городе Феодоро. – Екатеринбург, 2001. – С. 20-21.

[92] Васильев А.А. Готы в Крыму. – Ч. 1. – С. 289.

[93] Юрочкин В.Ю., Зубарев В.Г. Комплекс с монетами IV века из раскопок городища Белинское // ДБ. 4. 2001. – С. 457.

[94] Болгов Н.Н. К проблеме локальных территориально-хозяйственных комплексов позднего Боспора (Китей IV-V вв.) // ПИФК. – Вып. 3, ч. 1. - М.-Магнитогорск, 1996. - С. 82-87; он же: Территориально-хозяйственная структура позднего Боспора // Проблемы истории и археологии Украины. – Харьков, 1997. - С.37; он же: Территориально-хозяйственные микрозоны на Боспоре (дескриптивный обзор)// Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образование государства. – СПб., 2001. – С.235-241.

[95] Блаватский В.Д. Боспор в позднеантичное время. – С.251-253; Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV – V вв.). – С.132-142; Сазанов А.В. Города и поселения Северного Причерноморья ранневизантийского времени. – С.22-28.

[96] Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV-X вв. – Л., 1979. – С. 12.

[97] Там же. – С. 14.

[98] Там же.

[99] Там же. – С. 15.

[100] Тойнби А. Постижение истории. – М., 1991. – С. 553.

[101] Maenchen-Helfen O. The world of the Huns. – L.-Ang., 1973. – P. 26.

[102] Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV-X вв. – С. 16.

[103] Maenchen-Helfen O. The world of the Huns. – P. 215.

[104] Ср.: Сазанов А.В. Города и поселения Боспора ранневизантийского времени. – С. 28.

[105] Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Сказания Матфея о городе Феодоро. – С. 16.

[106] Там же. – С. 30.

[107] Айбабин А.И. Этническая история ранневизантийского Крыма. – Симферополь, 1999. – С. 73.

[108] Иоанн Златоуст. Творения. – Т. 3. – СПб., 1900. – С. 637-645.

[109] Васильев А.А. Готы в Крыму. – Ч. 2 // ИГАИМК. V. – Л., 1927. – С. 304.

[110] Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Сказания Матфея о городе Феодоро. – С. 32-33.

[111] Латышев В.В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. – СПб., 1896. - № 86.

[112] Minns E. Scythians and Greeks. – L., 1913. – P. 610.

[113] Ibid.

[114] Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время. – С. 21-22.

[115] Блаватский В.Д. Боспор в позднеантичное время. – С. 255.

[116] Виноградов Ю.Г. Позднеантичный Боспор и ранняя Византия // ВДИ. 1998. № 1. – С.234-238.

[117] Баранов И.А. Таврика в эпоху раннего средневековья. – К., 1990. – С. 14.

[118] Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV-X вв. – С. 15.

[119] Федоров Я.А., Федоров Г.С. Ранние тюрки на Северном Кавказе. – М., 1978. – С. 51-53; Ромашов С.А. Болгарские племена Северного Причерноморья в V-VII вв. / Рукопись депонирована в ИНИОН РАН № 46250 от 17.03.1992.

[120] Кулаковский Ю.А. Прошлое Тавриды. – К., 1914. – С. 55.

[121] Васильев А.А. Готы в Крыму. – Ч. 1. – С. 308.

[122] Баранов И.А. Таврика в эпоху раннего средневековья. – С. 15.

[123] Пятышева Н.В. К вопросу об этническом составе населения Херсонеса в I-VI веках н.э. // Античное общество. – М., 1967. – С.186. Аргументация датировки не изложена.

[124] Николаева Э.Я. Раскопки Ильичевского городища // Проблемы античной истории и культуры (Эйрене XIV). – Т. 2. – Ереван, 1979. – С. 376-377.

[125] Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Сказания Матфея о городе Феодоро. – С. 35.

[126] Кулаковский Ю.А. Прошлое Тавриды. – С. 59.

[127] Там же. – С. 60.

[128] Бажан И.А., Щукин М.Б. К вопросу о возникновении полихромного стиля клуазонне эпохи Великого переселения народов // АСГЭ. 30. 1990. – С. 83.

[129] Амброз А.К. Боспор. Хронология раннесредневековых древностей // БС. 1. 1992. – С. 72.

[130] Засецкая И.П. Относительная хронология склепов позднеантичного и раннесредневекового Боспорского некрополя (конец IV – начало VII вв.) // АСГЭ. 30. 1990. – С. 97-106; Засецкая И.П. Материалы боспорских некрополей 2-й пол. IV – 1-й пол. V в. // МАИЭТ. III. – Симферополь, 1993. – С. 23-104; Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV – V вв.). – СПб., 1994 и др.

[131] Засецкая И.П. Некоторые итоги изучения хронологии памятников гуннской эпохи в южнорусских степях // МИА. 27. 1986. – С. 86.

[132] Кулаковский Ю.А. Керченская христианская катакомба 491 г. // МАР. 6. 1891. – С. 22.

[133] Кулаковский Ю.А. Две керченские катакомбы с фресками // МАР. 19. 1896. – С. 63.

[134] Шкорпил В.В. Вновь найденная христианская катакомба // ЗООИД. 18. 1895. – С. 188-196.

[135] Латышев В.В. Эпиграфические новости из Южной России. Находки 1904 г. // ИАК. 14. 1905. – С. 90. Надпись 107; надписи 100-106 также христианские, скорее всего V в.

[136] Амброз А.К. Боспор. Хронология раннесредневековых древностей.– С. 75.

[137] Казанский М. Восточные германцы и Северное Причерноморье во второй половине V – VI вв. // Византия и народы Причерноморья и Средиземноморья в раннее средневековье (IV-IX вв.). – Симферополь, 1994. – С.25-26.

[138] Журавлев Д.В. Новые данные о Пантикапее в позднеантичную эпоху // Боспорский город Нимфей. – СПб., 1999. – С.28-32.

[139] Якобсон А.Л. Византия в истории раннесредневековой Таврики // СА. XXI. 1954. – С. 151.

[140] Шкорпил В.В. Вновь найденная христианская катакомба // ЗООИД. 18. 1895. – С. 8-9.

[141] Марти Ю.Ю. Раскопки городища Китэя в 1828 г. – Симферополь, 1929. – С. 15.

[142] Виноградов Ю.Г. Позднеантичный Боспор и ранняя Византия. – С.241-242.

[143] Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э. – М., 1972. – С. 327.

[144] Там же. – С. 328.

[145] Шелов Д.Б. Волго-донские степи в гуннское время // Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. – М., 1978. – С. 84.

[146] Арсеньева Т.М., Науменко С.А. Танаис IV-V вв. н.э. (по материалам раскопок 1989-1992 гг.) // Боспорский сборник. 6. – М., 1995. – С.45-58 и др.

[147] Болгов Н.Н. К проблеме типологии постантичного города в Северном Причерноморье (Ольвия, Танаис) // Ольвiя та античний свiт. – К., 2001. – С. 25-29.

[148] Воронов А.А., Паромов Я.М. Планировочные принципы в организации расселения на Таманском полуострове в античную эпоху // Проблемы исследований античных городов. – М., 1989. – С. 29-31.

[149] Устаева Э.Р. Археологические раскопки у поселка Ильич // Таманская старина. I. – СПб., 1998. – С.81.

[150] Виноградов Ю.Г. Позднеантичный Боспор и ранняя Византия. – С.246.

[151] Подробнее см.: Болгов Н.Н. Позднеантичное государство на Боспоре: угасание или расцвет? // Боспорское царство как историко-культурный феномен. – СПб.,1998. – С.18-24.

[152] Болгов Н.Н. О характере отношений Боспора с гуннами в IV-VI вв. // Боспор и античный мир. – Н. Новгород, 1997. – С.21-29.

[153] Васильев А.А. Готы в Крыму. – Ч. 2. – С. 179.

[154] Также Zach. XII.7. См.: Vasiliev A.A. The Goths in the Crimea. – Cambr. Mass.,1936. – P.70.

[155] Кулаковский Ю.А. Керченская христианская катакомба 491 г. – С.27.

[156] Сазанов А.В. Результаты исследования поздних слоев городища Тиритаки // Проблемы истории и археологии Восточного Крыма. – Керчь, 1984. – С. 17.

[157] Гайдукевич В.Ф. Раннесредневековые памятники Тиритаки // СА. VI. – М.-Л., 1940. – С.200.

[158] Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора. Тексты, перевод, комментарии. – М., 1980. – С. 50-51, 79.

[159] Латышев В.В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. – СПб., 1896. – С. 98-105. - № 98.

[160] Айбабин А.И. Этническая история ранневизантийского Крыма. – С. 100.

[161] Критику концепции см.: Сазанов А.В. Города и поселения Северного Причерноморья ранневизантийского времени. – С. 34-35.

[162] Николаева Э.Я. Раскопки Ильичевского городища. – С. 378-379.

[163] Сазанов А.В. Города и поселения Северного Причерноморья ранневизантийского времени. – С.33.

[164] Плетнева С.А. Древние болгары в бассейне Дона и Приазовья // Плиска-Преслав. – Т. 2. – София, 1981. – С. 15-16.

[165] Виноградов Ю.Г. Греческие надписи IV-VI вв. как источник по истории стеностроительства в Херсонесе (рукопись). Цит. по: Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству.

[166] Васильев А.А. Готы в Крыму. – Ч. 2. – С. 183.

[167] Айбабин А.И. Этническая история ранневизантийского Крыма. – С. 135.

[168] Там же. – С. 141.

[169] Сазанов А.В. Керамические комплексы Боспора 570-580 гг. // ДБ. 3. – М.,2000. – С.236.

[170] Там же.

[171] Гумилев Л.Н. Древние тюрки. – СПб., 1993. – С. 50.

[172] Подробнее см.: Болгов Н.Н. Боспор Византийский // ПИФК. 6. – М.-Магнитогорск, 1998. – С.116-123.

[173] Айбабин А.И. Боспор в конце VI – VII вв. // Боспор Киммерийский и Понт в период античности и средневековья. – Керчь, 2001. – С. 5. Подробнее см.: Айбабин А.И. Этническая история ранневизантийского Крыма. – С. 141-142.

[174] Макарова Т.И. Средневековый Корчев по раскопкам 1963 г. в Керчи // КСИА. 103. – М., 1965. – С. 76.

[175] Кулаковский Ю.А. Епископа Феодора «Аланское послание» // ЗООИД. – Т. XXI. – Одесса, 1898. – С. 11-27.

[176] Николаева Э.Я. Боспор после гуннского нашествия. – Автореф. канд. дисс. – М.,1984.

[177] Болгов Н.Н. Некоторые проблемы историографии Боспора IV-VI вв. н.э. //Проблемы историографии всеобщей истории. – Петрозаводск,1991. – С.33-38.

[178] Болгов Н.Н. Закат античного Боспора. – Белгород,1996. – С.10-16.

[179] Болгов Н.Н. Отечественная историография о проблеме континуитета истории позднего Боспора // Жебелевские чтения-3. – СПб., 2001. – С. 216-220.

[180] Фролова Н.А. Проблема континуитета на позднеантичном Боспоре по нумизматическим данным // ВДИ. 1998. № 1. – С.249.

[181] Шкорпил В.В. Вновь найденная христианская катакомба//ЗООИД. XVIII. – Одесса,1895. – С.185-198; его же: Три христианские надписи, найденные в 1913 г. – СПб.,1914; его же: Камни с греческими надписями, поступившие в Мелек-Чесменский музей в 1896 г.//ЗООИД. XXI. – Одесса,1898. – С.185-191; его же: Боспорские надписи, приобретенные Мелек-Чесменским музеем в 1897 г. //ЗООИД. XXI. – Одесса,1898. – С.192-210; его же: Отчет о раскопках в г. Керчи и его окрестностях в 1903 г.//ИАК. № 17. – СПб.,1905. – С.1-76; его же: Отчет о раскопках в Керчи в 1904 г.//ИАК. № 25. – СПб.,1907. – С.1-44; его же: Отчет о раскопках в г. Керчи в 1905 г.//ИАК. № 30. – СПб.,1909. – С.1-61; Боспорские надписи, найденные в 1908 г.//ИАК. № 33. – СПб.,1909. – 23-32; его же: Отчет о раскопках в г. Керчи и окрестностях в 1909 г.//ИАК. № 47. – СПб.,1913. – С.1-42; его же: Боспорские надписи, найденные в 1913 г. – СПб.,1914.

[182] Кулаковский Ю.А. Керченская христианская катакомба 491 г.//МАР. № 6. – СПб.,1891. – С.1-30; его же: К объяснению надписи с именем императора Юстиниана, найденной на Таманском полуострове. – СПб.,1895; его же: Две керченские катакомбы с фресками//МАР. № 19. – СПб.,1896.

[183] Латышев В.В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. – СПб.,1896; его же: Эпиграфические новости из Южной России. Находки 1901-1903 гг.//ИАК. № 10. – СПб.,1904. – С.91-131; его же: Эпиграфические новости из Южной России. Находки 1904 г.//ИАК. № 14. – СПб.,1905. – С.1-137.

[184] Кондаков Н.П. Древнехристианская патера из Керченских катакомб//ЗООИД. XI. – Одесса,1879. – С.67-73.

[185] Спицын А.А. Вещи с инкрустацией из Керченских катакомб 1904 года//ИАК. № 17. – СПб.,1905. – С.115-126; его же: Могильник V в. в Черноморье//ИАК. № 23. – СПб.,1907. – С.103-107.

[186] Марти Ю.Ю. Сто лет Керченского музея. – Керчь,1926; его же: Городища Боспорского царства к югу от Керчи: Киммерик, Китей, Акра //ИТОИАЭ. – Т.2. – Симферополь,1928. – С.103-126; его же: Раскопки городища Китэя в 1928 г. – Симферополь,1929; его же: Новые эпиграфические памятники Боспора//ИГАИМК. № 104: Из истории Боспора. – М.-Л.,1934. – С.57-89.

[187] Бурачков П.О. Общий каталог монет, принадлежавших эллинским колониям на северном берегу Черного моря. – Одесса,1884.

[188] Кулаковский Ю.А. Прошлое Тавриды. – К.,1906; 2-е изд.: К.,1914.

[189] Кулаковский Ю.А. Прошлое Тавриды. – 2-е изд. – С.52.

[190] Там же. – С.53.

[191] Там же. – С.57.

[192] Там же. – С.55.

[193] Там же. – С.57.

[194] Кулаковский Ю.А. К объяснению надписи с именем императора Юстиниана, найденной на Таманском полуострове. – СПб.,1895.

[195] Кулаковский Ю.А. К истории Боспора Киммерийского в конце VI в. – СПб.,1896.

[196] Кулаковский Ю.А. Христианство у алан. – СПб.,1898; его же: Аланы по сведениям классических и византийских писателей. – К.,1899.

[197] Полный список его работ, относящихся к истории Северного Причерноморья см.: Зуев В.Ю. Тематическая библиография работ академика М.И. Ростовцева, связанных с изучением юга России //SKUQIKA. Избранные работы академика М.И. Ростовцева (ПАВ. № 5). – СПб.,1993. – С.9-11. Общий список работ см.: Зуев В.Ю. Материалы к биобиблиографии М.И. Ростовцева//Скифский роман. – М.,1997. – С.200-230. Из основных работ, имеющих отношение к нашей теме, выделим: Ростовцев М.И. Представление о монархической власти в Скифии и на Боспоре//Иак. № 49. – СПб.,1913. – С.1-62,133-140; его же: Античная декоративная живопись на юге России. – СПб.,1914; его же: Эллинство и иранство на юге России. – Пг.,1918; его же: Скифия и Боспор. Критическое обозрение памятников литературных и археологических. – Л.,1925; его же: Скифия и Боспор. Главы из 2-го тома//ВДИ. 1989. № 2 – 1990. № 1.

[198] Ростовцев М.И. Скифия и Боспор. – С.176.

[199] Васильев А.А. Готы в Крыму. – Ч.I // ИРАИМК. – Т.1. – М.,1921. – С.263-344; Ч.II // ИГАИМК. – Т.5. – Л.,1927. – С.179-282. Дополненный английский вариант: Vasiliev A.A. The Gothes in Crimea. – Cambr. Mass., 1936.

[200] Там же. – С.265.

[201] Это было названо «падением Боспорского царства». Там же. – С. 289.

[202] Там же. – С. 290.

[203] Там же. – С. 297.

[204] Там же. – С. 304.

[205] Там же. – Ч.2. – С. 180.

[206] Марти Ю.Ю. Раскопки городища Китэя в 1928 г. – Симферополь,1929.

[207] Мацулевич Л.А. Серебряная чаша из Керчи. – Л. 1926.

[208] Мацулевич Л.А. Погребение варварского князя в Восточной Европе//ИИГАИМК. - № 112. – М.–Л., 1934.

[209] Мацулевич Л.А. Войсковой знак V в.//ВВ. Т. 16. – М., 1959. – С. 183–205.

[210] Блаватский В.Д. Пантикапей. – М., 1964. – С. 214.

[211] Там же. – С. 222.

[212] Там же. – С. 224.

[213] Там же. – С. 224.

[214] Блаватский В.Д. Боспор в позднеантичное время//Блаватский В.Д. Античная археология и история. – М.,1985. – С.242-260.

[215] Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство. – М.-Л.,1949.

[216] Gajdukevi? V.F. Das Bosporanishe Reich. – B.-Amsterdam,1971.

[217] Гайдукевич В.Ф. Памятники раннего средневековья в Тиритаке//СА. VI. – М.-Л.,1940. – С.191-204.

[218] Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время. – М., 1966.

[219] Там же. – С. 6.

[220] На с. 21 этого же издания боспорская аристократия определяется как сарматская, причем с ней «объединяются готские и аланские вожди».

[221] Там же. – С. 221.

[222] Там же.

[223] Там же.

[224] Там же. – С. 207.

[225] Там же. – С. 24.

[226] Там же. – С. 89.

[227] Кругликова И.Т. Позднеантичные поселения Боспора//СА. XXV. 1956.

[228] Кругликова И.Т. Клад боспорских статеров III в. из дер. Семеновка//СА. 1958. № 3.

[229] Кругликова И.Т. Погребение IV-V вв. в дер. Айвазовское//СА. 1957. № 2. – С.253-257.

[230] Цветаева Г.А. Грунтовой некрополь Пантикапея, его история, этнический и социальный состав//МИА. 19. 1951. – С. 63-86.

[231] Там же. – С. 66.

[232] Там же. – С. 84.

[233] Цветаева Г.А. Боспор и Рим. – М., 1979.

[234] Там же. – С. 113-114.

[235] Кобылина М.М. Фанагория//Фанагория. МИА. 57. – М., 1956. – С. 5-101.

[236] Там же. – С. 93.

[237] Там же. – С. 101.

[238] Кобылина М.М. Разрушения гуннов в Фанагории//Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. – М., 1978. – С. 30-35.

[239] Там же. – С. 35.

[240] Там же. – С. 30.

[241] Кобылина М.М. Квартал ремесленников на южной окраине Фанагории//КСИА. 124. – М., 1970. – С. 69; ее же: Раскопки юго-восточного района Фанагории в 1964 г.//КСИА. 109. – М., 1967. – С. 127.

[242] Кобылина М.М. Фанагория. – М., 1989.

[243] Кобылина М.М. Изображения восточных божеств в Северном Причерноморье в первые века н.э. – М., 1978.

[244] Сокольский Н.И. Кепы//Античный город. – М., 1963. – С. 114.

[245] Сокольский Н.И. Гунны на Боспоре (по археологическим источникам)//Studien zur Geschichte und Philosophie des Altertums. – Amsterdam,1968. – С.253-254.

[246] Сокольский Н.И. Погребение V в. в Кепах//СА. 1964. № 4. – С.207-209.

[247] Книпович Т.Н. Танаис. – М.-Л.,1949.

[248] Для нас более важна вторая: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э. – М.,1972.

[249] Важнейшая из них: Шелов Д.Б. Экономическая жизнь Танаиса//Античный город. – М.,1973. – С.115-131.

[250] Арсеньева Т.М. Некрополь Танаиса. – М., 1977; Арсеньева Т.М. Краснолаковая керамика из Танаиса конца IV – начала V вв. н.э.//КСИА. - № 168. – М., 1981. – С. 43-47.

[251] Арсеньева Т.М. , Науменко С.А. Раскопки Танаиса в 1981-1984 гг.//КСИА. - № 191. – М., 1987. – С. 75-82.

[252] Молев Е.А. Новые эпиграфические находки из Керчи//ВДИ, 1978. – № 2. – С. 131-134.

[253] Молев Е.А. Археологические исследования Китея в 1970-1983//Археологические памятники Юго-Восточной Европы. – Курск, 1985. – С. 40-67.

[254] Молев Е.А., Сазанов А.В. Позднеантичные материалы из раскопок Китея//Вопросы истории и археологии Боспора. – Воронеж-Белгород, 1991. – С. 63-73.

[255] Хршановский В.А. Погребение гуннского времени на некрополях Илурата и Китея//Проблемы археологии и истории Боспора. – Керчь, 1996. – С. 71-73; Хршановский В.А. Новый памятник гуннской эпохи из некрополя Китея//Ювелирное искусство и материальная культура. – СПб., 1998. – С. 80-81.

[256] Алексеева Е.М. Горгиппия в системе Боспорского царства первых веков н.э.//ВДИ. 1988. № 2. – С. 66-85.

[257] Алексеева Е.М. Античный город Горгиппия. – М.,1997.

[258] Онайко Н.А. Варварские подражания римским денариям из раскопок Раевского городища//КСИА. № 109. – М., 1967. – С. 52-53.

[259] Кубланов М.М. Раскопки некрополя Илурата: итоги и проблемы//НАИМ. – Л. 1983. – С. 80-97.

[260] Горончаровский В.А. Оборонительные сооружения Илурата//ПИАГ. – М., 1989. – С. 36-37.

[261] Диатроптов П.Д. Распространение христианства в Северном Причерноморье. – Автореф. канд. дисс. – М.,1988.

[262] Диатроптов П.Д., Емец И.А. Корпус христианских надписей Боспора//ЭВ. № 2. – М.,1995. – С.7-40.

[263] Диатроптов П.Д. Христианская символика на позднеримской керамике Боспора и Херсонеса // Эллинистическая и римская керамика в Северном Причерноморье. -–Т.1. – М.,1998. – С.97-106.

[264] Якобсон А.Л. Закономерности в развитии раннесредневековой архитектуры. – Л.,1983.

[265] Якобсон А.Л. Средневековый Крым. – М.,1964.

[266] Якобсон А.Л. Крым в средние века. – М.,1973.

[267] Якобсон А.Л. Византия в истории раннесредневековой Таврики//СА. XXI. – М.,1954. – С.148-163.

[268] Якобсон А.Л. Керамика и керамическое производство средневековой Таврики. – Л.,1979.

[269] Якобсон А.Л. Раннесредневековые поселения Восточного Крыма // МИА. № 85. – М., 1958. – С. 458-501.

[270] Якобсон А.Л. Античные традиции в культуре раннесредневековой Таврики//Античность и античные традиции в культуре и искусстве народов Советского Востока. – М., 1978. – С. 88-93.

[271] Якобсон А.Л., Зеест И.Б. Отчет о раскопках на Рыночной площади в Керчи в 1963 г.//Архив ИА РАН. Р-1. № 2835. – М., 1963.

[272] Якобсон А.Л. Керамика и керамическое производство ... – С. 5.

[273] Николаева Э.Я. Боспор после гуннского нашествия. – Автореф. канд. дисс. – М.,1984.

[274] Николаева Э.Я. К вопросу о христианстве на Боспоре//НАИМ. – Л.,1988. – С.12-20; Николаева Э.Я. Христианский комплекс VI в. на Боспоре Киммерийском//ПИАГ. – М.,1989. – С.86-88.

[275] Масленников А.А. Сельская территория европейского Боспора в античную эпоху (система расселения и этнический состав населения). – Автореф. докт. дисс. – М.,1993.

[276] Масленников А.А. Население Боспорского государства в первых веках н.э. – М.,1991.

[277] Масленников А.А. Семейные склепы сельского населения позднеантичного Боспора. – М.,1997.

[278] Сазанов А.В. Боспор у ранньовiзантiйський час // Археологiя. 1991. № 2. – С.16-26.

[279] Сазанов А.В. Краснолаковая керамика Северного Причерноморья ранневизантийского времени//МАИЭТ. IV. – Симферополь, 1995. – С. 406-433.

[280] Сазанов А.В. О хронологии Боспора ранневизантийского времени//СА. 1989. № 4. – С. 41-60; Сазанов А.В., Иващенко Ю.Ф. К вопросу о датировках позднеантичных слоев городов Боспора//СА. 1989. № 1. – С. 84-102.

[281] Сазанов А.В., Мокроусов С.В. Поселение Золотое Восточное в бухте (Восточный Крым): опыт исследования стратиграфии ранневизантийского времени//ПИФК. – Вып. 3, ч. 1. – М. – Магнитогорск, 1996. – С.88-107.

[282] Сазанов А.В. Боспор в ранневизантийское время//ХКДРО. – М., 1986.

[283] Сазанов А.В. Города и поселения Северного Причерноморья ранневизантийского времени. – М.,1999.

[284] Болгов Н.Н. Закат античного Боспора. – Белгород, 1996.

[285] Болгов Н.Н. К проблеме локальных территориально-хозяйственных комплексов позднего Боспора (Китей IV-V вв.) //ПИФК. – Вып. 3, ч. 1. – М.-Магнитогорск, 1996. – С. 82-87; его же: Крымское Приазовье – локальная микрозона позднего Боспора//Археологiя. № 1. – Киев, 1999. – С. 173-177; его же: Территориально-хозяйственные микрозоны на Боспоре (дескриптивный обзор)// Боспорский феномен: колонизация региона, формирование полисов, образование государства. – СПб., 2001. – С.235-241.

[286] Болгов Н.Н. Материалы к просопографии позднеантичного Боспора (кон. III-VI вв.)//Из истории античного общества. – Вып. 6. – Н. Новгород, 1999. – С. 17-30.

[287] Болгов Н.Н. Позднеантичное государство на Боспоре: угасание или расцвет?//Боспорское царство как историко-культурный феномен. – СПб., 1998. – С. 18-24.

[288] Новейший см.: Болгов Н.Н. Из новой литературы по истории позднего Боспора (1998-1999)//Античный мир. – Белгород, 1999. – С. 146-154.

[289] Сазанов А.В. Керамические комплексы Боспора 570-580 гг.//ДБ. 3. – М.,2000. – С.221; Сазанов А.В. Города и поселения Северного Причерноморья ранневизантийского времени. – М.,1999. – Автореф. докт. дисс. – С.5.

[290] Юрочкин В.Ю., Зубарев В.Г. Комплекс с монетами IV века из раскопок городища Белинское // ДБ. 4. 2001. – С. 454, прим. 1.

[291] Астахов В.А. Боспорское царство в I в. до н.э. – IV в. н.э.: политическая организация. – Автореф. канд. дисс. – М.,1991.

[292] Астахов В.А. Боспорские религиозно-общественные объединения в первые века нашей эры//Проблемы социально-политической истории и исторической науки. – Брянск,1995. – С.46-52; его же: Центральная власть и города в позднеантичном Боспоре//Проблемы социальной истории Европы: от античности до Нового времени. – Брянск,1995. – С.3-21.

[293] Яйленко В.П. О «Корпусе византийских надписей в СССР»//ВВ. Т. 48. – М., 1987. – С. 160-171.

[294] Яйленко В.П. Гуннский именник V в. н.э. с Тамани и его чувашские соответствия//Ономастика Поволжья.

[295] Зеест И.Б. Керамическая тара Боспора. – М.,1960.

[296] Абрамов А.П. Античные амфоры. Периодизация и хронология//БС. № 3. – М.,1993. – С.4-135.

[297] Бурачков П.О. Общий каталог монет, принадлежащих эллинским колониям на северном берегу Черного моря. – Одесса,1884.

[298] Зограф А.Н. Античные монеты. – М.,1951.

[299] Фролова Н.А., Николаева Э.Я. Клад монет из Ильичевки//ВВ. Т.39. – М.,1978. – С.173-179.

[300] Анохин В.А. Монетное дело Боспора. – К.,1986.

[301] Фролова Н.А. Монетное дело Боспора первых веков н.э. – Автореф. докт. дисс. – М.,1985.

[302] Фролова Э.Я. Монетное дело Боспора (сер. I в. до н.э. – IV в. н.э.). – Тт.1-2. – М.,1997.

[303] Амброз А.К. Фибулы юга Европейской части СССР//САИ. Д1-30. – М.,1966.

[304] Амброз А.К. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы//СА. 1971. № 2. – С.96-123 и др.

[305] Амброз А.К. Хронология раннесредневековых древностей Восточной Европы V-IX вв. – Автореф. докт. дисс. – М.,1974.

[306] Амброз А.К. Боспор. Хронология раннесредневековых древностей//БС. № 1. – М.,1992. – С.6-108.

[307] См., например: Засецкая И.П. Золотые украшения гуннской эпохи. – Л.,1975 и др.

[308] Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусcких степей в гуннскую эпоху (конец IV – V вв.). – СПб.,1994 (книга была подготовлена к печати несколькими годами ранее).

[309] Засецкая И.П. Степи Северного Причерноморья и Боспор в гуннскую эпоху (конец IV – V вв. н.э.). Проблемы хронологии и этнокультурной принадлежности. – Автореф. докт. дисс. – М.,1996.

[310] Засецкая И.П. Относительная хронология склепов позднеантичного и раннесредневекового Боспорского некрополя (конец IV – начало VII вв.)//АСГЭ. Вып.30. – Л.,1990. – С.97-106; полная публикация: Засецкая И.П. Материалы боспорских некрополей 2-й пол. IV – I пол. V в.//МАИЭТ. III. – Симферополь,1993. – С.23-104; автореферат диссертации, с.31-41.

[311] Кроме того, автор, по всей видимости, не работал с письменными источниками на греческом языке. Транскрипция имени гуннского вождя Харатона как «Чарато» (Charato) выдает английское заимствование из работы Томпсона («Культура кочевников...», с.145), хотя существуют общепринятые правила передачи имен из греческого языка на русском.

[312] Плетнева С.А. Кочевники Средневековья. – М.,1982.

[313] Ромашов С.А. Болгарские племена Северного Причерноморья в V-VII вв./Рукопись депонирована в ИНИОН РАН. № 46250 от 17.03.1992.

[314] Артамонов М.И. История хазар. – Л.,1962.

[315] Соломоник Э.И. Сарматские знаки Северного Причерноморья. – Киев,1959.

[316] Драчук В.С. Системы знаков Северного Причерноморья. – Киев,1975.

[317] Алексеев В.П. К вопросу о семантике сложных царских знаков//СА. 1991. № 2. – С.67-71.

[318] Десятчиков Ю.М. Процесс сарматизации Боспора. – Автореф. канд. дисс. – М.,1974.

[319] Наиболее важные из них: Кузнецов В.А. Аланские племена Северного Кавказа. – М.,1962; Кузнецов В.А. Очерки истории алан. – Орджоникидзе,1984.

[320] Яценко С.А. Аланские катакомбы II-IV вв. н.э.//ПАВ. № 8. – СПб.,1994. – С.119-120; Яценко С.А. Германцы и аланы: о разрушениях в Приазовье в 236-276 гг. н.э.//Stratum+ПАВ. – СПб.-Кишинев,1997. – С.154-163; Яценко С.А. Контактные зоны аланов I-IV вв. н.э.: Боспор и Закавказье//Античная цивилизация и варварский мир. – Новочеркасск,1994. – С.19-21 и др.

[321] Ременников А.М. Борьба племен Северного Причерноморья с Римом в III в. н.э. – М.,1954 и ряд статей.

[322] Буданова В.П. Готы в эпоху Великого переселения народов. – М.,1990 (переизд.: СПб.,1999).

[323] Буданова В.П. Варварский мир на рубеже античности и средневековья. – Автореф. докт. дисс. – М.,1996.

[324] Буданова В.П. Этнонимия племен Западной Европы: рубеж античности и средневековья. – М.,1991.

[325] Пиоро И.С. Крымская Готия. – Киев,1990.

[326] Лавров В.В. Готы и Боспор в III в.//Античный полис. – СПб.,1995. – С.112-122; Лавров В.В. Герулы в Причерноморье //Stratum+ПАВ. – СПб.-Кишинев,1997. – С.214-217; Лавров В.В. Германские племена в этнической истории Северного Причерноморья в III-IV вв. н.э. – Автореф. канд. дисс. – СПб.,1997.

[327] Щукин М.Б. Современное состояние готской проблемы и черняховская культура//АСГЭ. Вып.18. – Л.,1977. – С.79-91; Щукин М.Б. К вопросу о верхней хронологической границе черняховской культуры // КСИА. № 158. -–М.,1979. – С.17-22.

[328] Магомедов Б.В. К хронологии черняховских памятников Северного Причерноморья//Древнейшие общности земледельцев и скотоводов Северного Причерноморья (V тыс. до н.э. – V в. н.э.). – Киев-Кишинев,1991. – С.224-225 и др.

[329] Юрочкин В.Ю. К вопросу о черняховской керамике в Крыму//Мир Ольвии. – К.,1996 и последующие статьи.

[330] Баран В.Д. Черняхiвська культура. – Киев,1981.

[331] Казанский М.М. Восточные германцы и Северное Причерноморье во второй половине V – VI вв. // Византия и народы Причерноморья и Средиземноморья в раннее средневековье (IV-IX вв.). – Симферополь,1994. – С.24-27; его же: Могилы алано-сарматских вождей IV в. в Понтийских степях // МАИЭТ. IV. - Симферополь, 1995. - С. 238-256; его же: О германских древностях позднеримского времени в Крыму и Приазовье // Международная конференция «Византия и Крым». - Симферополь,1997. - С.48-51.

[332] Байер Х.-Ф. История крымских готов как интерпретация Сказания Матфея о городе Феодоро. – Екатеринбург, 2001.

[333] Баранов И.А. Таврика в эпоху раннего средневековья. – К.,1990.

[334] Ермолова И.Е. Распад «державы» Аттилы и Северное Причерноморье//ПИАУ. – Харьков,1997. – С.39; ее же: Народы Северного Причерноморья в политике поздней Римской империи//Античный мир. – Белгород,1999. – С.54-58.

[335] Айбабин А.И. Этническая история ранневизантийского Крыма: история науки. – Автореф. докт. дисс. – СПб.,1998; его же: Этническая история ранневизантийского Крыма. – Симферополь,1999.

[336] Уваров А.С. Христианская символика. – М.,1908 (переизд.: М.-СПб., 2001).

[337] Покровский Н.В. Происхождение древнехристианской базилики. – СПб.,1890; его же: Церковная археология в связи с историей христианского искусства. – Пг.,1916; его же: Очерки памятников христианского искусства. – СПб.,1999; его же: Евангелие в памятниках иконографии. – М., 2001.

[338] Кондаков Н. Древнехристианская патера из Керченских катакомб//ЗООИД. Т.XI. – Од.,1879. – С.67-73.

[339] Беляев Л.А. Христианские древности. – М.,1998.

[340] Сюзюмов М.Я. Роль городов-эмпориев в истории Византии//ВВ. Т.13. – М.,1958; Сюзюмов М.Я. Экономика пригородов византийских крупных городов//ВВ. Т.11. – М.,1956. – С.55-81.

[341] Обобщающая монография: Сорочан С.Б. Византия IV-IX вв.: этюды рынка. – Харьков,1998.

[342] Курбатов Г.Л., Лебедева Г.Е. Византия: проблемы перехода от античности к феодализму. – Л.,1984.

[343] Виноградов Ю.Г. Позднеантичный Боспор и ранняя Византия//ВДИ. 1998. № 1. – С.233-247.

[344] Там же. – С.245.

[345] Фролова Н.А. Проблема континуитета на позднеантичном Боспоре по нумизматическим данным//ВДИ. 1998. № 1. – С.247-262.

[346] Мокроусов А.В., Сазанов А.В., Масленников А.А. Строительный комплекс ранневизантийского времени на поселении Золотое Восточное в бухте//Там же. VI. – С.123-131.

[347] Сазанов А.В., Мокроусов С.В. Некоторые предварительные данные о хронологии поселения Зеленый мыс (Восточный Крым)//ПИФК. VII. – М.-Магнитогорск,1999. – С.167-223; Сазанов А.В. Керамические комплексы Северного Причерноморья второй половины IV – V вв.// Там же. – С.224-293.

[348] Зубарь В.М. Северный Понт и Римская империя (сер. I в. до н.э. – I пол. VI в.). – К.,1998. - 200 с

[349] Масленников А.А. Эллинская хора на краю Ойкумены. – М.,1998.

[350] Кривушин И.В. Ранневизантийская церковная историография. – СПб.,1998.

[351] Фармаковский Б.В. Ольвия. – М., 1915.

[352] Славин Л.М. Ольвия. – К., 1951.

[353] Карышковский П.О. Из истории поздней Ольвии//ВДИ. 1968. № 1. С. 167-179.

[354] Латышев В.В. Исследования об истории и государственном строе Ольвии. – СПб.,1887.

[355] Карышковский П.О. Из истории поздней Ольвии… - С.179.

[356] Крапивина В.В. О двух «готских» разгромах Ольвии//Древнее Причерноморье. – Одесса,1991; Крапивина В.В. Ольвия. Материальная культура I-IV вв. – Киев,1993. См. также новейший сборник Мир Ольвии. – К.,1996 и коллективную монографию: Ольвия. – К., 2000.

[357] Зубарь В.М. О заключительном этапе истории Ольвии (третья четверть III – первая половина IV в.) // ВДИ. 2001. № 1. – С.132-139.

[358] Буйских С.В. Фортификация Ольвийского государства (первые века н.э.). – К.,1991.

[359] Сон Н.А. К истории позднеантичной Тиры//Античная культура Северного Причерноморья в первые века н.э. – К.,1986.

[360] Сиротенко В.Т. Письменные источники по истории Херсонеса IV–VI вв.//Уч. зап. Перм. университета. № 117. – Пермь, 1964.

[361] Талис Д.С. Вопросы периодизации истории Херсонеса в эпоху раннего средневековья//ВВ. Т. 18. – М., 1961. – С. 54-73.

[362] Соломоник Э.И. Несколько новых греческих надписей средневекового Херсонеса//ВВ. Т. 47. – М., 1986; ее же: НЭПХ. – К.,1964; НЭПХ. – К.,1973 и др.

[363] Беляев С.А. Позднеантичные надписи на амфорах из раскопок Херсонеса 1961 г.//НиЭ. Т. 7. – М., 1968. – С. 127-143.

[364] Гриневич К.Э. Стены Херсонеса Таврического//ХСб. V. – Симферополь, 1959. – С. 75-114.

[365] Антонова И.Э. Рост территории Херсонеса (по данным изучения оборонительных стен)//АДСВ. № 25. – Свердловск, 1990. – С. 8-25.

[366] Голофаст Л.А., Рыжов С.Г. Комплекс ранневизантийского времени из раскопок квартала Хб в северном районе Херсонеса//ПИФК. IX. – М.-Магнитогорск,2000. – С.78-117.

[367] Николаенко Г.М. Херсонесская округа в I в. до н.э. – IV в. н.э.//Античные древности Северного Причерноморья. – К., 1988. – С. 203-211.

[368] Гилевич А.М. Монеты, из раскопок Херсонеса в 1950 г.//ХСб. V. – Симферополь, 1959. – С. 191-206.

[369] Анохин В.А. Монетное дело Херсонеса (IV в. до н.э. – XII в. н.э.). – К., 1977.

[370] Сазанов А.В. VII квартал Херсонеса (хронология позднеантичных и средневековых слоев)//Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса: 1888 – 1988. – Севастополь, 1988; его же: Амфорный комплекс первой четверти VII в. из северо-восточного района Херсонеса//МАИЭТ. II. – Симферополь, 1991. – С. 60-71.

[371] Рыжов С.Г. Керамический комплекс III-IV вв. н.э. из северо-восточного Херсонеса//Античная культура Северного Причерноморья в первые века н.э. – К., 1986.

[372] Голофаст Л.А. Амфориски из раскопок ранневизантийского Херсона//АДСВ. 25. – Свердловск,1995. – С.50-54; ее же: Комплекс VI в. из северо-восточного района Херсонеса//МАИЭТ. IV. – Симферополь,1995. – С.215-224; ее же: Штампы V-VII вв. на посуде «Африканской краснолаковой» из раскопок Херсонесского городища // МАИЭТ. V. – Симферополь,1996. – С.77-84.

[373] Голофаст Л.А. К вопросу о стеклоделии в ранневизантийском Херсоне//МАИЭТ. VI. – Симферополь,1998. – С.312-326.

[374] Домбровский О.И. Фрески южного нефа Херсонесской базилики 1935 г.//ХСб. V. – Симферополь,1959. – С.207-228; Домбровский О.И., Паршина Е.А. О раннесредневековой застройке античного театра//СХМ. I. – 1960.

[375] Завадская И.А. Проблемы стратиграфии и хронологии архитектурного комплекса «Базилика 1935 г.» в Херсонесе // МАИЭТ. V. – Симферополь, 1996. – С. 94-105; ее же: Раннесредневековые храмы западной части Херсонеса // МАИЭТ. VI. – Симферополь, 1998. – С. 327-343.

[376] Кутайсов В.А. Четырехапсидный храм в Херсонесе//СА. 1982. № 1. – С. 155-169.

[377] Мещеряков В.Ф. Проникновенiе християнства у Херсонес Таврiйський//ВХДУ. 1975. № 118. – Сер. Icторiя, вып. 9. - С. 100-108; его же: О времени появления христианства в Херсонесе Таврическом // Античные проблемы изучения истории религии и атеизма. – Л., 1978. – С. 121-134.

[378] Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству. – К.,2000.

[379] Айналов Д.В. Памятники христианского Херсонеса. – М., 1905; его же: Три древнехристианских сосуда из Керчи. – СПб., 1891.

[380] Беляев С.А. Вновь найденная ранневизантийская мозаика из Херсонеса//ВВ. Т. 40. – 1979; его же: Краснолаковая керамика IV-VI вв.//Античная история и культура Средиземноморья и Причерноморья. – Л., 1968. – С. 32-38; Беляев С.А. Об одном блюде из Херсонеса (IV–VI вв.)//СГЭ. Вып. 37. – СПб., 1973. – С. 47-50.

[381] Баранов И.А. Административное устройство ранневизантийского Херсона//МАИЭТ. III. – Симферополь, 1993. – С. 137-145.

[382] Соколова Н.В. Администрация Херсона в IV-IX вв. по данным сфрагистики//АДСВ. № 10. – Свердловск, 1973. – С. 207-214.

[383] Храпунов Н.И. О взаимосвязи византийской и муниципальной администрации Херсона//ПИАУ. – Харьков, 1997. – С. 34-35.

[384] Сорочан С.Б. О торговых связях Херсонеса IV-V вв. н.э.// АИУ. 1978-1979. – К., 1980. – С. 123-124; его же: Торговля Херсонеса Таврического в I в. до н.э. – V в. н.э. – Автореф. канд. дисс. – М., 1981; его же: Херсонес в системе константинопольской торговли IV – первой половины VII в.//Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса. 1888-1988. – Севастополь, 1988. – С. 105-106.

[385] Иванов Е.Э. Херсонес Таврический. Историко-археологический очерк // ИТУАК. 46. – Симферополь, 1912. – 376 с. Нашего периода касаются с. 47-75.

[386] Зубарь В.М. Проникновение и утверждение христианства в Херсонесе Таврическом//Византийская Таврика. – К., 1991. – С. 8-29.

[387] Зубарь В.М. Северный Понт и Римская империя. – К., 1998; Зубарь В.М. Херсонес Таврический и Римская империя (середина I в до н.э. – вторая половина V в.) – Автореф. докт. дисс. – К., 1991.; его же: Херсонес Таврический и Римская империя: очерки военно-политической истории. – К., 1994.

[388] Зубарь В.М. Некрополь Херсонеса Таврического I-IV вв. н.э. – К., 1982.

[389] Зубарь В.М. По поводу датировки христианской росписи склепа, открытого в Херсонесе в 1993 г. // 10-я авторско-читательская конференция ВДИ. – М., 1987. – С. 161-162.

[390] Зубарь В.М. О сарматском элементе в позднеантичном Херсонесе//Археологiя. № 20. – К., 1976. – С. 42-46.

[391] Кадеев В.И. Импортные светильники I-IV вв. из Херсонеса//СА. 1969. № 3. – С. 159-170; его же: Косторезное производство в позднеантичном Херсонесе (I-IV вв.)//Археологiя. Т. 22. – К., 1969. – С. 236-240.

[392] Кадеев В.И. Очерки истории экономики Херсонеса в I-IV вв. – Харьков, 1970; Кадеев В.И., Сорочан С.Б. Экономические связи античных городов Северного Причерноморья в I в. до н.э. – V в. н.э. (на материалах Херсонеса). – Харьков, 1989.

[393] Романчук А.И. Ранневизантийский Херсонес. – Свердловск, 1982; ее же: Херсонес VI – первой половины IX вв. – Свердловск, 1976; ее же: Очерки истории и археологии византийского Херсона. – Екатеринбург, 2000.

[394] Романчук А.И. Раннесредневековые комплексы Портового района Херсонеса//Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса. 1888-1988. – Севастополь, 1988; ее же: Раннесредневековые комплексы Херсонеса//From Late Antiquity to Early Byzantium. – Praha,1985. – С.123-135; Романчук А.И., Белова О.Р. К проблеме городской культуры раннесредневекового Херсонеса//АДСВ: проблемы идеологии и культуры. – Свердловск, 1987. – С. 52-68. и др.

[395] Якобсон А.Л. Раннесредневековый Херсонес. – М., 1959.

[396] Сорочан С.Б., Зубарь В.М., Марченко Л.В. Жизнь и гибель Херсонеса. – Харьков, 2000; Зубарь В.М., Хворостяный А.И. От язычества к христианству. – К., 2000.

[397] Южный берег, заселенный таврами, длительное время представлял собой относительно изолированный район. Степной Крым после падения Позднескифского государства в результате прихода готов стал ареной перемещений различных племен. Влияние античной цивилизации здесь ощущалось лишь в области материальной культуры.

[398] Айбабин А.И. Этническая история ранневизантийского Крыма: история науки. – Автореф. дисс. д. и. н. – СПб.,1998.

[399] Айбабин А.И. Погребения 2-й пол. V – I пол. VI вв. в Крыму//КСИА. № 158. – М.,1979; С.22-34; его же: Проблемы хронологии могильников Крыма позднеримского периода//СА. 1984. № 1. – С.104-122; его же: Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесредневекового времени//МАИЭТ. I. – Симферополь,1990. – С.3-86; Айбабин А.И., Хайрединова Э.А. Ранние комплексы могильника у села Лучистое в Крыму//МАИЭТ. VI. – Симферополь,1998. – С.274-311.

[400] Айбабин А.И. Погребения кочевнической знати в Крыму конца IV – VI вв.//МАИЭТ. III. – Симферополь, 1993. – С.206-211.

[401] Айбабин А.И. Население Крыма в середине III – VI вв.//МАИЭТ. V. – Симферополь,1996. – С.290-303; его же: Проблемы этнической истории средневекового Крыма//Исторический опыт межнационального и межконфессионального согласия в Крыму. – Симферополь,1999. – С.3-10.

[402] Амброз А.К. Юго-Западный Крым. Могильники IV-VII вв.//МАИЭТ. IV. – Симферополь,1995. – С.31-88.

[403] Сидоренко А.В. «Готы» области Дори Прокопия Кесарийского и «длинные стены» в Крыму//МАИЭТ. II. – Симферополь, 1991. – С.105-118.

[404] Сидоренко А.В. Федераты Византии в Юго-Западном Крыму (последняя четверть III – начало VIII вв.). – Автореф. дисс. ...к. и. н. – СПб.,1994.

[405] Веймарн Е.В. От кого могли защищать готов в Крыму «длинные стены» Прокопия?//АДСВ. № 17. – Свердловск,1980. – С.19-33.

[406] Талис Д.Л. Оборонительные сооружения юго-западной Таврики как исторический источник // Археологические исследования на юге Восточной Европы. -–М.,1974. – С.89-113.

[407] Храпунов И.Н. Аланский могильник IV в. в центральном Крыму//Византия и народы Причерноморья и Средиземноморья в раннее средневековье (IV-VI вв.). – Симферополь,1997; его же: Нейзац – могильник позднеримского времени в Центральном Крыму//ПИАУ. – Харьков,1997. – С.34-35.

[408] Храпунов И.Н. О населении Крыма в позднеримское время (по материалам могильника Дружное) // ПАДСИУ. -–Харьков,1995. – С.111-112; его же: О населении Крыма в позднеримское время (по материалам могильника Дружное)//РА. 1999. № 2. – С.144-156.

[409] Храпунов И.Н. Очерки этнической истории Крыма в раннем железном веке. Тавры. Скифы. Сарматы. – Симферополь,1995; Храпунов И.Н., Мульд С.А. Население Центрального Крыма в IV в. н.э. по материалам могильников // Византия и Крым. – Симферополь,1997.

[410] Мыц В.Л. Позднеантичные могильники Алуштинской долины//Скифия и Боспор. – Новочеркасск,1989; его же: Могильник III-IV вв. н.э. на склоне Чатырдага//Материалы к этнической истории Крыма. – Киев, 1987. -–С.144-164.

[411] Анфимов Н.В. Зихские памятники Черноморского побережья Кавказа//Северный Кавказ в древности и в средние века. – М.,1980. – С.92-113.

[412] Аптекарев А.З. Новые монетные находки в Краснодарском крае//Проблемы археологии и истории Боспора. – Керчь,1996. – С.15-17.

[413] Болгов Н.Н. К истории клиентских государств на восточной периферии позднеантичного мира (IV-VI вв.): дескриптивный обзор//Вопросы всеобщей истории и политологии. – Белгород,1997. – С.39. Литературу по теме см. в общем списке литературы.

[414] Моммзен Т. История Рима. Т.V. – СПб.,1996.

[415] Minns E. Scythians and Greeks. – L.,1913.

[416] Ростовцев М.И. Рецензия на труд: Minns E.H. Scythians and Greeks. – Cambr.,1913//ЖМНП. 1913, окт.-нояб. – Отд.II. – С.173-194.

[417] Garnett R. The Story of Gycia//The English Historical Rewiew. – V.XII. – N.Y.-Bombay,1897. – P.102-107.

[418] Millar F. The Roman Empire and its Neighbours. – N.Y.,1981.

[419] Braund D. Rome and Friendly King: The Character of Client Kingschip. – L.-N.Y.,1984.

[420] Nadel B. Litterary tradition and Epigraphical Evidence: Constantine Porphyrogenitus, Information on the Bosporan kingdom in the time of Emperor Diocletian Reconsidered//Annales letteraires de l,Universite de Besancon. – P.,1977. – P.89-105; Надэль Б.И. Из политической истории Боспорского государства в Крыму в начале IV в. //Acta Antiqua. – T.9, ч. 1-2. – Budapest,1961. – С.231-237.

[421] Харматта Я. К истории Херсонеса Таврического и Боспора//Античное общество. – М., 1967. – С..

[422] Цукерман К. Епископы и гарнизон Херсона в IV веке//МАИЭТ. IV. - Симферополь,1995. - С.545-561.

[423] Zgusta L. The Iranians names from the North coast of the Black Sea//Acta Orientalis Hungaria. VI. – Budapest, 1955. – P. 3-356; Zgusta L. Die Personennamen griechischer Stadte der nordlichen Schwarzmeerkuste. – Praha, 1955. – 466 S.

[424] Hayes J.W. Supplement to «Late Roman Pottery». - L.,1980; Hayes J.W. Seventh-century pottery group//DOP. 1968. № 22

[425] The Prosopography of the Later Roman Empire. - Part III. - AD 527-641 /Ed. by Martindale J.R. - Cambr.,1992.

[426] Kazanski M. Les Goths (I-VII siecles ap J.-C.). - P.,1991; Kazanski M. Les eperons, les ombo, les manipules de boucliers et les haches de l,epoque romaine tardive dans la region pontique: origine et diffusion // Beitrage zu romischer und barbarischer Bewaffnung in der ersten vier nachchristlichen Jahrhunderten. Marburger Kolloquium - 1994. - Lublin-Marburg,1994; Kazanski M. Les Germains orientauх au Nord de la Mer Noire pendant la seconde moitie du V-e s. et au VI s.// МАИЭТ. V. – Симферополь,1996. – С.304-337.

[427] Schwarcz A. Die Gotischen seeruge des 3 Jahrhunderts//Die Schwarzmeer Kuste in die der Spatantike und im Fruhen Mittelalter. – Wien, 1922.

[428] Thompson E.A. A History of Attila and the Huns. – Oxf., 1948.

[429] Maenchen-Helfen O.J. The world of the Huns. – Berkeley – Los Angeles, 1973.

[430] Werner J. Beitrage zur Archeologie des Attila-Reiches. – Munchen, 1956.

[431] Harmatta J. The Dissolution of the Hun Empire. – V.I: Hun Society of the Age of Attila//Acta Archaeologica. – Budapest,1952.

[432] Bóna I. Das Hunnen-Reich. – Budapest,1991.

[433] Altheim F. Geschichte der Hunnen. - Bd. I-II. - B.,1959-1960.

[434] Harmatta J. Studies in the History and Language of the Sarmatians. – Szeged,1970.

[435] Фрай Р. Наследие Ирана. – М.,1972.

[436] Khazanov A.M. Nomads and the outside world. – Cambr., 1984.

[437] Briant P. Etat et pasteurs au Mouen-Orient ancien. – Cambr.-P.,1982.

[438] Randsborg K. The first Millenium AD in Europe and the Mediterranian. An archaeological essay. – Cambr.,1991.

[439] Cunliffe B. Greeks, Romans and Barbarians: spheres of Interaction. - L.,1988.

[440] Brown P. Power and Persuasion in late Antiquity. Toward a Christian empire. – Madison,1992.

[441] Polanui K. The Economy as Instituted Process//Trade and Market in the Early Empires. – Glencoe,1957. – P.262-279.

[442] Скальник П. Понятие «политическая система» в западной социальной антропологии //СЭ, 1991. № 3. – С. 144-146.

[443] Tainter J. The Collapse of Complex Societies. – Cambr.,1989.

[444] Teiral J. Mahren in 5 Jahrhundert. – Praha, 1973.

[445] Arrhenius B. Merovingian Garnett jewellery. – Göteborg,1985.

[446] Scorpan C. Contribution a,la connaissance de certains types ceramiques Romano-Byzantins (IV-VII siecles) dans b,espace Istro-Pontique//Dacia. N.S.,1977. - T.21. - P.269-299.

[447] Vasiliev A.A. The Gothes in Crimia. – Cambr. Mass., 1936.

[448] Gaidukevi? V.F. Das Bosporanische Reich. – B.-Amsterdam,1971.

[449] Frolova N.A. The Coinage of the Kingdom of Bosporus AD 69-238. – Oxf.,1979; Frolova N.A. The Coinage of the Kingdom of Bosporus AD 242-341/2. – Oxf.,1983.

[450] Blavatsky V.D., Koschelenko G.A. Le culte de Mithra sur la cote septentrionale de la Mer Noire. – Leiden-Brill, 1966.

[451] Блаватский В.Д. Природа и античное общество. – М.,1976.

[452] Кошеленко Г.А. Антропогенный ландшафт в эпоху античности//Природа. 1976. № 10. – С.92-95; его же: Изменение уровня Средиземного моря в исторический период//Природа. 1976. № 11. – С.205-209.

[453] Щеглов А.Н. Северо-Западный Крым в античную эпоху. – Л., 1978. – С. 13-28.

[454] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора VI-IV в. до н.э.//Древнейшие государства на территории СССР. 1984. – М.,1985. – С. 24-44.

[455] Куликов А.В. К реконструкции природных условий Керченско-Таманского района в античную эпоху // ПИФК. II. – М.-Магнитогорск,1995. – С.97-107.

[456] Кругликова И.Т. Сельское хозяйство Боспора. – М., 1975. – С. 14-23.

[457] Герц К. Археологическая топография Таманского полуострова. – М.,1870; Поночевный М.О. Очерк истории археолого-топографического исследования Таманского полуострова//Кубанский сборник. – Т.2. – Екатеринодар,1891. – С.1-60; Войцеховский С.Ф. Опыт восстановления рельефа Таманского полуострова, применительно к эпохе Страбона и позднейшему времени//Записки Северо-Кавказского краевого общества археологии, истории, этнографии. – Кн.I (том III). – Вып. 5-6. – Ростов,1929. – С.4-9. К этому же периоду относится работа Э. Миннза, где в главах 1-2 рассматриваются физическая география, море и береговая линия Скифии: Minns E. Scythians and Greeks. – L.,1913.

[458] Агбунов М.В. Античная археология и палеогеография//КСИА. № 191. – М.,1987. – С.3-6.

[459] Паромов Я.М. Очерк истории археолого-топографического исследования Таманского полуострова//БС. 1. – М.,1992. – С.109-146.

[460] Паромов Я.М. Археологическая карта Таманского полуострова. – М.,1992. – Рукопись депонирована в ИНИОН РАН. № 47103 от 1.10.1992.

[461] Горлов Ю.В., Поротов А.В. Изменения уровня Черного моря в позднем голоцене по материалам геоморфологических и археологических исследований // ПИФК. VI. – М.-Магнитогорск,1998. – С.94.

[462] Веклич М.Ф. Проблемы палеоклиматологии. – К.,1987. – С.161.

[463] Шилик К.К. Изменения уровня Черного моря в позднем голоцене и палеотопография археологических памятников Северного Причерноморья античного времени // Палеогеография и отложения плейстоцена южных морей СССР. – М.,1977. – С.162.

[464] Бруяко И.В., Карпов В.А. Древняя география и колебания уровня моря//ВДИ. 1992. № 2. – С.87.

[465] Там же. – С.96. Ранее К.К. Шилик относил начало нимфейской трансгрессии к I в. н.э.: Изменения... – С.161.

[466] Федоров П.В. Послеледниковая трансгрессия Черного моря и проблема изменения уровня океана за последние 15 тысяч лет//Колебания уровней морей и океанов за 15000 лет. – М.,1982. – С.154.

[467] Шилик К.К. Изменения уровня Черного моря... – С.162.

[468] Схему колебаний уровня Черного моря за последние 4000 лет по представлениям различных авторов см.: Щеглов А.Н. Северо-Западный Крым в античную эпоху. – Л.,1978. – С.15, рис. 3; Горлов Ю.В., Поротов А.В. Изменения уровня Черного моря в позднем голоцене... – С.96.

[469] Шилик К.К. Изменения... – С.162.

[470] Агбунов М.А. Проблемы и перспективы изучения произведений античных авторов в Причерноморье // Древнейшие государства на территории СССР. 1982. – М.,1984. – С.5-11.

[471] Горлов Ю.В., Поротов А.В. Изменения уровня Черного моря в позднем голоцене... – С.97.

[472] Зенкович В.П. Берега Черного и Азовского морей. – М.,1958. – С.5-42.

[473] Там же. – С.38.

[474] Зенкович В.П. Берега Черного и Азовского морей. – М.,1958. – С.175.

[475] Масленников А.А. Еще раз о боспорских валах//СА. 1983. № 3. – С.16.

[476] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора VI-IV в. до н.э.//Древнейшие государства на территории СССР. 1984. – М.,1985. – С.30.

[477] Там же.

[478] Там же.

[479] Зенкович В.П. Берега... – С.207.

[480] Сазанов А.В. Топография Пантикапея I-IV вв.//СА. 1985. № 1. – С. 166-177.

[481] Там же. – С.194.

[482] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора... – С.31.

[483] Шулейкин В.В. Физика моря. – М.,1953. – С.234; Павлова Н.Н. Физическая география Крыма. – Л.,1964. – С. 20.

[484] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора... – С.31.

[485] Там же. – С.33.

[486] Герц К. Археологическая топография... – С.5; Minns E. Scythians and Greeks. – L.,1913. – P.21-25.

[487] Атавин А.Г. Влияние природных факторов на жизнь Таманского полуострова (на примере Фанагории) // Методы естественных наук в археологии. -–М.,1987. – С.30.

[488] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора... – С.37.

[489] Поночевный М.О. Географический очерк Боспорского царства // Кубанский сборник. II. – Екатеринодар, 1891. – С.9.

[490] Войцеховский С.Ф. Опыт восстановления рельефа... – С.6-7.

[491] Герц К. Археологическая топография... – С.35; Зенкович В.П. Берега... – С.192; Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора... – С.34.

[492] См., например, Сокольский Н.И. Таманский толос и резиденция Хрисалиска. – М.,1976. – С.115; Атавин А.Г. Влияние природных факторов... – С.30; Беренбейм Д.Я. Керченский пролив во времена Страбона в свете новейших данных об изменении уровня Черного моря//СА. 1959. № 4. – С.47; Зенкович В.П. Берега... – С.191-220.

[493] Там же.

[494] Паромов Я.М. Обследование археологических памятников Таманского полуострова в 1981-83 гг.//КСИА. № 210. – М.,1993. – С.70.

[495] Шепко Л.Г. О территориально-административной структуре Боспорского государства в первые века н.э. // Из истории древнего мира и средних веков. – М.,1988. – С.54.

[496] Блаватский В.Д. Земледелие в античных государствах Северного Причерноморья. – М.,1954. – С.49.

[497] Горлов Ю.В., Лопанов Ю.А. Древнейшая система мелиорации на Таманском полуострове//ВДИ. 1995. № 3. – С.137.

[498] Там же. – С.131.

[499] Горлов Ю.В., Поротов А.В. Палеогеографическая ситуация в устье Кубани (Таманский п-ов) в эпоху позднего голоцена // Антиковедение на рубеже тысячелетий: междисциплинарные исследования и новые методики. – М.,2000. – С.26.

[500] Воронов А.А., Михайлова М.Б. Боспор Киммерийский. – М.,1983. – С.173.

[501] Таскаев В.Н. Итоги и перспективы подводных археологических исследований в Таманском заливе//БС. № 1. – М.,1992. – С.212.

[502] Городище было найдено в 1986 г. под водой, у основания мыса Тузла. См.: Таскаев В.Н. Итоги и перспективы... – С.213.

[503] Герц К. Археологическая топография Таманского полуострова. – М.,1870. – С.117.

[504] Воронов А.А., Михайлова М.Б. Боспор Киммерийский. – М.,1983. – С.137. О Тирамбе см. также: Коровина А.К. Древняя Тирамба//ВДИ. 1963. № 3. – С.126-131.

[505] Герц К. Археологическая топография Таманского полуострова. – М.,1870. – С.35.

[506] Абрамзон М.И. и др. Исследования в рамках Таманского регионального археологического проекта (ТРАП) в 1998 г.//ПИФК. VII. – М.-Магнитогорск,1999. – С.366-367.

[507] Зенкович В.П. Берега... – С.196.

[508] Масленников А.А. Население Боспорского государства в первых веках н.э. – М.,1991. – С.80.

[509] [509] Невесский Е.Н. К вопросу о новейшей черноморской трансгрессии//Труды ПО АН СССР. Т.XXVIII. – С.25 (рис.4).

[510][510] Паромов Я.М. Принципы выявления эволюции системы расселения (на примере Таманского полуострова) //КСИА. № 210. – М.,1993. – С.32. Я.М. Паромов отмечает, что в V в. сохраняется жизнедеятельность лишь нескольких береговых поселений, расположенных у переправ и в других узловых пунктах, поселений у главных дорог, а также укрытых от внешнего воздействия глубинных районах островов: там же. – С.32.

[511] Зубарев В.Г. Северное Причерноморье в историко-географической концепции Клавдия Птолемея. – Тула, 1998, а также ряд статей. Не вполне обоснованный перенос некоторых пунктов на карте в статьях разных лет вызвал критику в литературе.

[512] Беренбейм Д.Я. Керченский пролив во времена Страбона в свете новейших данных об изменении уровня Черного моря//СА. 1959. № 4. – С.46.

[513] Там же. – С.51.

[514] Там же. – С.51.

[515] Зенкович В.П. Берега Черного и Азовского морей. – М.,1958. – С.204.

[516] Беренбейм Д.Я. Керченский пролив во времена Страбона... – С.52.

[517] Марченко И.Д. К вопросу о боспорских торговых судах//СА. 1957. № 1. – С.237.

[518] Воронов А.А., Михайлова М.Б. Боспор Киммерийский. – М.,1983. – С.121.

[519] Там же. – С.144.

[520] Таскаев В.Н. Итоги и перспективы подводных археологических исследований в Таманском заливе//БС. № 1. – М.,1992. – С.213.

[521] Невесский Е.Н. К вопросу о новейшей черноморской трансгрессии//Труды ПО АН СССР. Т.XXVIII. – С.25-27 (рис.4).

[522] Куликов А.В. К реконструкции природных... – С.100.

[523] Беренбейм Д.Я. Керченский пролив во времена Страбона... – С.45.

[524] Брокфман А.М., Хлебников Е.П. Азовское море. Основы реконструкции. – Л.,1985.

[525] Благоволин Н.С. Геоморфология Керченско-Таманской области. – М.,1962. – С.3-10.

[526] Богучарсков В.Т., Иванов А.А. Дельта Кубани. – Р.-н-Д., 1979. – С.7.

[527] Богучарсков В.Т., Иванов А.А. Дельта Кубани. – Р.-н-Д., 1979. – С.10.

[528] Богучарсков В.Т., Иванов А.А. Дельта Кубани. – Р.-н-Д., 1979. – С.78.

[529] Богучарсков В.Т., Иванов А.А. Дельта Кубани. – Р.-н-Д., 1979. – С.97.

[530] Горлов Ю.В., Поротов А.В. Палеогеографическая ситуация в устье Кубани (Таманский полуостров) в эпоху позднего голоцена // Антиковедение на рубеже тысячелетий: междисциплинарные исследования и новые методики. – М., 2000. – С. 24-26.

[531] Зенкович В.П. Берега Черного и Азовского морей. – М.,1958. – С. 176.

[532] Павлова Н.Н. Физическая география Крыма. – Л., 1964. – С. 34.

[533] Там же. – С. 35.

[534] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора в VI-IV вв. до н.э. – С. 39.

[535] Сокольский М.И. Деревообрабатывающее ремесло в античных государствах Северного Причерноморья. – М.,1971. – С. 21-40.

[536] Анучин В.А. Географический фактор в развитии общества. – М., 1982. – С. 111.

[537] Зенкович В.П. Берега Черного и Азовского морей. – С. 176.

[538] Успенский В.А. Исследование древней амфоры с нефтью, найденной в Тиритаке // МИА. 25. 1952. – С.416.

[539] Описание остальных «опорных пунктов» Тамани – ее основных возвышенностей – дан С.Ф. Войцеховским в его уже упоминавшейся статье: Опыт восстановления рельефа... – С.4-9.

[540] Воронов А.А., Михайлова М.Б. Боспор Киммерийский. – М.,1983. – С.128.

[541] Анучин В.А. Географический фактор в развитии общества. – С. 121; см. также: Блаватский В.Д. Природа и античное общество. – М., 1976.

[542] Масленников А.А. Эллинская хора на краю Ойкумены. – М.,1998. – С.10.

[543] Бучинский Н.Е. О климате прошлого русской равнины. Л., 1957. – С. 46.

[544] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора в VI-IV вв. до н.э. – С. 42.

[545] Hyntington E. Civilisation and climate. – New Haven, 1939.

[546] Раунер Р.Л. Динамика экстремумов увлажнения за исторический период//Известия АН СССР. Серия «География». № 6. - М., 1981. – С. 7.

[547] Веклич М.Ф. Проблемы палеоклиматологии. – К.,1987. – С.163.

[548] Шнитников А.В. Изменчивость общей увлажненности материков Северного полушария//Записки Географического общества СССР. Новая серия. Т. 16. – М.-Л. – 1957. – С. 268-269.

[549] Раунер Р.Л. Динамика экстремумов увлажнения ... – С. 7.

[550] Блаватский В.Д. Природа и античное общество. – С. 4.

[551] Там же. – С. 5.

[552] Бабков И.И. Климат Крыма. – Л.,1961. – С.81-82.

[553] Богучарсков В.Т., Иванов А.А. Дельта Кубани. – Р.-н-Д., 1979. – С.11-12.

[554] Шнитников А.В. Изменчивость общей увлажненности... – С. 269.

[555] Там же. – С. 278, табл. 37.

[556] Altheim F., Striel R. Die Araber in der Alten Welt. – Bd. I. – B., 1969. – S. 114.

[557] Впрочем, есть и ряд фактов, свидетельствующих о сильных наводнениях, возможно, особенно заметных на общем фоне засухи. Так, в 460-470-х гг. в Константинополе и в Вифинии «прошли необычайные дожди. 3-4 дня потоки рекой низвергались с неба; горы были смыты...» (Evagr.II.14). В 525 г. произошло крупное наводнение в Эдессе (Procop. De aedif.II.7,2-16; Theoph.171,18-28). В 547-548 гг. отмечен необычайный разлив Нила (Procop. B.G. III.29,6).

[558] Брукс К. Климаты прошлого. – М., 1952. – С. 282.

[559] Блаватский В.Д. Природа и античное общество. – С. 4.

[560] Бараш С.И. История неурожаев и непогоды в Европе. – Л.,1989. – С.24-27; Медведев А.П. Природно-климатические ритмы и направления миграций населения в лесостепном Подонье в раннем железном веке // Исторические записки. Вып. 5. – Воронеж,2000. – С.234.

[561] Catalogue of Ancient Earthquakes in the Mediterranean Area up to the 10th Century / Ed. E. Guidoboni, A. Comastri, G. Traina. – Rome, 1994.

[562] Землетрясение в северо-западной Турции (район древней Вифинии) в 1999 г. (18 тыс. жертв), в районе Афьон-Карахисар (центр западной части Малой Азии) в начале февраля 2002 г. и др.

[563] Кулаковский Ю.А. История Византии. 395-518 годы. – СПб.,1996. – С.255.

[564] Бертье-Делагард А. Надпись времени императора Зенона в связи с отрывками из истории Херсонеса // ЗООИД. 16. 1893. – С.82.

[565] Щеглов А.Н. Северо-Западный Крым... – С.13.

[566] Там же. – С.18.

[567] Там же. – С.19.

[568] Марченко Л.В. Природные факторы в строительстве и хозяйстве Херсонеса // ХСб. 7. – Севастополь,1996. – С.21.

[569] Марченко Л.В. Природные факторы в строительстве и хозяйстве Херсонеса // ХСб. 7. – Севастополь,1996. – С.20-21.

[570] Максимова М.И. Краткий путь через Черное море и время его освоения греческими мореходами // МИА. 33. 1954. – С.46.

[571] Федорченко Т.П. Причерноморская низменность. – Одесса, 1965.

[572] Буйских С.Б., Иевлев М.М. О топографии городищ Нижнего Побужья первых веков н.э. // Античная цивилизация и варварский мир. I. – Новочеркасск,1992. – С.66-72.

[573] Tainter J.A. The Collapse of Complex Societies. – Cambr.,1989. – P.4.

[574] Ibid. – P.42.

[575] Петрушевский Д.М. Очерки из истории средневекового общества и государства. – М.,1917. – С.171.

[576] Carneiro R. Political Expansion as an Expansion of the Principle of Competitive Exclution//Origins of the State. – Philadelphia,1978, - P.203-233.

[577] Масленников А.А. Население Боспорского государства в первых веках н.э. – М.,1991. – С.177. – Рис.17. См. также: Масленников А.А. Эллинская хора на краю Ойкумены. – М.,1998. – С.11.

[578] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора в IV-VI вв. до н.э.//Древнейшие государства на территории СССР. 1984. – М.,1985. – С.33.

[579] Блаватский В.Д. Земледелие в античных государствах Северного Причерноморья. – М.,1953. – С.198.

[580] Там же.

[581] Павлова Н.Н. Физическая география Крыма. – Л.,1964. – С.20.

[582] Масленников А.А. Эллинская хора на краю Ойкумены. – С.24.

[583] Зинько В.Н. Некоторые итоги изучения сельской округи античного Нимфея//МАИЭТ. V. – Симферополь,1996. – С.12.

[584] Блаватский В.Д. Античная полевая археология. – М.,1967. – С.177.

[585] Молев Е.А. Археологические исследования Китея в 1970-1983 гг.//Археологические памятники Юго-Восточной Европы. – Курск,1985. – С.40-67.

[586] Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время. – М.,1966. – С.89.

[587] Баранов И.А. Таврика в эпоху раннего средневековья. – К.,1990. – С.15.

[588] Голенко В.К., Клюкин А.А. Работы Южно-Боспорской экспедиции // Археологические исследования в Крыму. 1994 год. – Симферополь, 1997. – С.80.

[589] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора в VI-IV вв. до н.э. //Древнейшие государства на территории СССР. 1984. – М.,1985. – С.30.

[590] Дирин А.А. Мыс Зюк и сделанные на нем археологические находки // ЗООИД. 19. 1896, материалы. – С.121.

[591] Шелов-Коведяев Ф.В. История Боспора в VI-IV вв. до н.э. //Древнейшие государства на территории СССР. 1984. – С.39.

[592] Масленников А.А. Сельская территория Европейского Боспора в античную эпоху (система расселения и этнический состав населения). – Автореф. докт. дисс. – М.,1993. – С.40,41; его же: Семейные склепы сельского населения позднеантичного Боспора. – М.,1997. – С.46; его же: Исследование сельской территории Европейского Боспора. Итоги и перспективы к концу века//РА. 1997. № 3. – С.67.

[593] Масленников А.А. Семейные склепы... – С.47.

[594] Диатроптов П.Д. Распространение христианства в Северном Причерноморье. – Дисс. ...канд. ист. наук. – М.,1987. – С.23,24.

[595] Емец И.А., Масленников А.А. Новые данные о религиозных представлениях сельского населения античного Боспора // РА. 1992. № 4. – С.32.

[596] Масленников А.А. Эллинская хора на краю Ойкумены. – С.20.

[597] Там же. – С.21.

[598] Катюшин Е.А. Феодосия. Каффа. Кефе. – Феодосия, 1998. – С.20, 24.

[599] Воронов А.А., Михайлова М.Б. Боспор Киммерийский. – М.,1983. – С.124.

[600] Поночевный М.О. Географический очерк Боспорского царства // Кубанский сборник. II. – Екатеринодар, 1891. – С.29.

[601] Поночевный М.О. Географический очерк… - С.30.

[602] Шепко Л.Г. О территориально-административной структуре Боспорского государства в первые века н.э. // Из истории древнего мира и средних веков. – М.,1988. – С.54.

[603] Атавин А.Г. Лощеная керамика средневековой Фанагории//БС. № 1. – М.,1992. – С.30; Воронов А.А., Михайлова М.Б. Боспор Киммерийский. – М.,1983. – С.144.

[604] Подробнее см.: Кобылина М.М. Фанагория. – М.,1989.

[605] Паромов Я.М. Пространственная организация античной системы расселения на Таманском полуострове (селитебные зоны) // Таманская старина. 3. Греки и варвары на Боспоре Киммерийском. – СПб.,2000. – С.39-41.

[606] Зеест И.Б. К вопросу о городской планировке Гермонассы // История и культура античного мира. – М., 1977. – С.54.

[607] Паромов Я.М. Главные дороги Таманского полуострова в античное время // ДБ. 1. 1998. – С. 216-225.

[608] Паромов Я.М. Главные дороги Таманского полуострова в античное время // ДБ. 1. 1998. – С. 216.

[609] Паромов Я.М. Главные дороги Таманского полуострова в античное время // ДБ. 1. 1998. – С. 220.

[610] Алексеева Е.М. К изучению сельских поселений вокруг Горгиппии // Горгиппия. I. – Краснодар, 1980. – С.18.

[611] Кадеев В.И. Деревообрабатывающее производство Херсонеса в I-IV вв. н.э. // Херсонес Таврический: ремесло и культура. – К., 1974. – С.37.

[612] Щеглов А.Н. Северо-Западный Крым... – С.13.

[613] Там же. – С.18.

[614] Там же. – С.19.

[615] Марченко Л.В. Природные факторы в строительстве и хозяйстве Херсонеса // ХСб. 7. – Севастополь,1996. – С.21.

[616] Марченко Л.В. Природные факторы в строительстве и хозяйстве Херсонеса // ХСб. 7. – Севастополь,1996. – С.20-21.

[617] Федорченко Т.П. Причерноморская низменность. – Одесса, 1965.

[618] Буйских С.Б., Иевлев М.М. О топографии городищ Нижнего Побужья первых веков н.э. // Античная цивилизация и варварский мир. I. – Новочеркасск, 1992. – С.66-72.