Лев Толстой говорил, что для него Иисус только человек.
Означает ли это, что он не был в Церкви, не был христианином?
Тот же вопрос о Свидетелях Иеговы.
Тот же вопрос о христианах первых двух столетий: большинство из них не называли Иисуса Богом.
Заметим, что и сейчас я говорю: «Господь Иисус Христос Сын Божий». Слова «Бог» в этом наименовании нет. Толковать и понимать «Сын Божий» как «Бог» можно, но слова такого об Иисусе нет даже в Символе веры. И о Духе Святом — нет такого слова в Символе веры.
Ну и что?
А то, что надо чаще вспоминать слова Господа Иисуса Христа:
«И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф 7:23).
Потом ещё хлеще: Спаситель объявляет Своими тех, кто Его «не знал».
Бог есть Слово с большой буквы, а люди есть слова с маленьких букв. Слова затёртые, искажённые, подделанные.
Вопрос даже не в том, почему Толстой отрицал, что Иисус — Бог. Почему Он не веровал. Ответ прост: Толстой отрицал не Христа, а болтовню о Христе, среди которой вырос. Он вообще никогда в жизни не слыхал христианской проповеди — настоящей. С именем Христа у него было связано только лицемерное враньё. Он же в этом не виноват?
Толстой не обязан — и никто не обязан! — продираться сквозь псевдо-христианство. Это мы, христиане, обязаны выдираться из своего трусливого, жалкого, самообманного христианства.
Я — и толстовец, не потому, что Толстой это символ отрицания Христа. Толстой символ не этого, его таким символом сделали несправедливо, казённые фарисеи.
Я — и толстовец, потому что Толстой символ правдолюбия, доброты и верности творческому заданию человека.
А отрицать Христа дело нехитрое, Толстой не этим силён, и уж подавно антиклерикализм и отрицание Христа не делают великими тысячи болтунов и позёров. Потому Толстой и недолюбливал толстовцев, что служитель подлинности не может одобрять пошлость. Пошлость говорит правду, не переживая правды, не живя по правде и, главное, даже и не собираясь жить по правде. Есть пошлость церковная, есть пошлость внецерковная и антицерковная.
Пошлость антирелигиозная ничуть не лучше пошлости религиозной. Клин клином вышибешь, а пошлостью пошлости не вышибешь. Толстого отлучили от Церкви — он в Церкви остался. Толстой ушёл из Церкви — Церковь последовала за ним. Где Толстой жил и умирал, там была Церковь, а где Толстого отлучали, там было лукавство, пошлость и фальшь, как и там, где из Толстого делали идола антихристианства, зеркало революции и глыбу пролетариата.