Во что не верует Фома Неверующий? В Бога, конечно, верует, но в такого... великого. Макро-Бог. Фома не верует, что Творец творит на его, Фоме, микро-уровне. Творец — сотворил мир. Творец может дать Израилю независимость и величие. Творец может источить воду из скалы. Не проблема в это поверить. Но чтобы Творец сделал живым хорошо знакомого мне человека? Нет.
Это неверие в «личного Бога». Обычно выражение «я не верую в личного Бога» означает деизм, неверие в то, что Бог есть личность, со своим личным подходом к миру, с личной заинтересованностью в жизни человека. Но ведь это всё недоказуемо. Доказуемо же, что Бог не имеет отношения к моей личной жизни. «Личный Бог» — это Бог, Который имеет отношение к моей личной жизни. Может ли Бог воскресить умершего? Да нет проблем! Но с одной оговоркой: если этот умерший не мой знакомый, друг, учитель. Кого я знаю, люблю.
Именно любовь хочет, чтобы другой не умирал, и та же любовь не может поверить, что любимый не умер. Слишком остро переживает любовь гибель любимого. Не может быть обратного хода! Имитация, проекция, но не живой.
Только вот воскресение — не «обратный ход».
Поэтому трудно поверить и в своё воскресение. Я слишком себя люблю, знаю, чтобы допустить, что кто-то может меня вернуть из небытия. Родиться — это физиология. Но я же не тот, кто родился телом. Я — это многолетние накопления, капитал, опыт, история отношений. Как это восстановить? Вон, легко восстановить Израиль или хотя бы и Хиттитскую империю. В компьютерных играх и не такие цивилизации создают. Тут параметр, там параметр, дело нехитрое. А то я!
Моё «я» определяет моё тело. Вот почему Фома говорит о теле как о критерии подлинности. Не потому, что человек функция от тела, прямо наоборот. Тело без духа — призрак. Овощ. Боль может чувствовать, а преодолеть боль не может. Оно повинуется боли. Если ожило тело Иисуса, то оно и будет ходить и стонать от боли. Или беззвучно злиться. Но если я прикоснусь к Его ране, а Он не закричит, а улыбнётся, как улыбался живым — значит, не призрак. Значит, мир перевернулся и Бог сверху.
Трудно поверить в воскресение, потому что слишком уж хорошо было бы, если бы оно было. Слишком близко к нам. Мы боимся поверить в такое хорошо, чтобы не быть разочарованными. Мы закрываем двери для надежды, чтобы в душу не ворвалась безнадёга. Иисус вошёл «через двери заключенны», говорит гимн, но подумаешь — запертые двери. Сердце у Фомы было заперто. И мы все держим двери квартиры и сердца на замке.
Замок на сердце — это цинизм, материализм, сведение всего и вся к заведомому обману и манипуляции.
Почему Фома поверил? По кочану и по капусте! Вера не имеет «почему», как Бог не имеет паспорта. Так вера не есть вера в Творца. Вера есть вера в то, что Творец творит во мне, именно во мне. Мир создать — пфф! А вот Себя подставить — это ого.
Вера это не вера в то, что Иисус воскрес. Вера это вера в то, что я воскресаю вместе с Ним. Но для этого надо поверить, что я умер — умер, когда отчаялся, умер, когда устал, умер, когда махнул рукой и замкнулся в себе.
За литургией перед рассказом о Фоме читается рассказ о том, как ангел выводит Петра из тюрьмы. Тюрьма не исчезает, замки не исчезают, но ты — свободен! Иногда свобода в том, чтобы пойти в тюрьму. Иисус пошёл в смерть, а не от смерти, но до Иисуса ещё расти и расти, но на то и жизнь, чтобы дорасти до воскресения.
(По проповеди 26 апреля 2020 года в Фомино воскресенье)