«Иисус сказал: Старый человек в его дни не замедлит спросить малого ребёнка семи дней о месте жизни, и он будет жить. Ибо много первых будут последними, и они станут одним» (евангелие Фомы, 4).
Примечательное соединение двух фраз: призыва быть как дети (Мф. 18, 3) и призыва не лезть вперёд (Лк. 13, 30). Однако, тут есть неожиданное уточнение про «семь дней», а это может быть многозначительно, потому что на седьмой день ребёнка обрезывали. В любом случае, речь идёт не вообще о ребёнке, а о новорожденном. Образ заостряется: умирающий старик и новорожденный, который ещё помнит живот матери, помнит «жизнь» («живот») внутри жизни. Это — образ второго рождения из беседы Иисуса с Никодимом. В евангелии Фомы сравнение ученика с ребёнком повторяется (как и в синоптических евангелиях). Означает ли это, что ученики противопоставляются не ученикам, на манер гностиков? Да нет, почему ж — и у синоптиков есть идея деления слушателей как минимум на три группы: Двенадцать, Семьдесят, прочие.
Что может сказать младенец старцу? Ничего — и это самый ценный ответ, оптимистический ответ, ибо младенец отвечает главным — тем, что существует и напоминает о том, что не надо путать свой личный конец с концом света. Самое, конечно, примечательное в добавленных словах «и они станут одним» — то есть, последние это не какие-то неблагоразумные дамы, которые будут гореть в аду за опоздание. Старик и младенец — одно, одно человечество. Первые и последние — одно, одна Церковь, и поэтому можно никого не расталкивать, можно и на диване не валяться сверх необходимого.
«Многие» — не «двое». Грант и Фридман считают, что тут речь идёт о гностической идее возвращения к первоначальному единству человечества, без деления на пол, возраст и т.п. (Robert M. Grant, David Noel Freedman. The Secret Sayings of Jesus, p. 122-123). Такое единство означает возвращение в прах (ибо что такое «преодоление» различий, без которых личность себя не мыслит, как не возвращение в дочеловеческое состояние; единство, конечно, но очень вздорное). Интересно другое: как ни понимать единство, нужно ли для этого и снисхождение первых к последним, и возвышение последних до первых?
Про смиренье много песен сложено... Но вот про то, что последние должны стать первыми так же реально, как первые — последними, что-то не очень принято говорить. Всегда находятся способы объяснить, что первых мест должно быть немного. На всех не хватит. Да и вообще — ну что хорошего в первенстве... Тяжёлое и неблагодарное занятие... Мы уж им позанимаемся, помучаемся, а вы радуйтесь, что последние, с вас и спросу меньше... В результате все разговоры о соборности и равенстве сводятся к жонглированию чувствами: а вот я почувствую себя слабым, а ты почувствуй себя высоким... Только руками реально ничего конкретно не трогай! Неужели это Спаситель имел в виду? Тогда какой же Он спаситель — так, психотерапевтик... Нет, последние должны стать первыми — первых мест хватит на всех. У всякого человека есть своё первое место. Кстати, ничто так не мешает стать по-настоящему первым, как погоня за псевдо-первостью... Плох тот солдат, который мечтает стать генералом — призван-то он быть миротворцем...
Проблема не в смирении, а в творчестве — протрезветь, увидеть мир, каков он есть в очах Божиих, создать — вместе с Создателем — в этом мире место, которое первое, которое твоё, находясь в котором ты будешь вместе со всеми, не выше или ниже, не за и не против. «Первое», «моё», «собственное» — не то, что ты завоевал, а то, что ты создал. Как Иисус — и альфа, и омега, и первый, и последний, не потому что Он с кем-то сливается в экстазе, а потому что Он создал единственное место — от Вифлеема до Голгофы и пещеры Воскресения.