Жил в Москве издатель Павел Георгиевич фон Гиргенсон. Родился он в 1856 году, жил в Архангельском переулке в доме №8, торговал чернилами, фотобумагой, а с 1900 года довольно успешно — открытками с видами Москвы и «типажами» москвичей. Потомственный дворянин, по образованию межевой инженер, входил в церковный совет лютеранского прихода на Вознесенской улице в Немецкой слободе. Эту кирху снесли в 1928-м году, нынче это улица Радио, дом 17.
В мае 1924 года сына Павла Георгиевича Георгия Павловича задержали при попытке нелегально перейти границу, признали латышским шпионом — он имел при себе латышский паспорт. В тюрьме он заболел и оказался в тюремной больнице имени Гааза.
Больница до сих пор тюремная, в центре Петербурга (в южной Пальмире тюрем нет, между прочим). Называется красиво: «ФКЛПУ ОБ им. Ф.П.Гааза УФСИН». Из больницы Гиргенсон умудрился связаться со своей знакомой Екатериной Сергеевной Витцель (род. 1895), искусствоведом, остались её работы о Рембрандте и о христианском искусстве. Витцель познакомилась с Гиргенсоном ещё в 1921 году, в Гатчине, куда она была командирована для изучения тамошней коллекции, и не побоялась прийти к арестованному. Она даже написала заявление в консульство Латвии: мол, арестован гражданин Латвии, нужно ему помочь.
Екатерина Сергеевна была не только сотрудницей института истории искусств, она заведовала библиотекой ленинградского филиала министерства иностранных дел (тогда — комиссариата). Возглавлял этот филиал Григорий Исаакович Вайнштейн, который и написал донос на собственную подчинённую: она де общается с «подозрительными лицами и внушает подозрения своими связями».
Вайншейну было 44 года, он в юности был бундовцем, закончил юридический факультет университета в Женеве, во время Первой мировой жил в США и тут стал членом сперва социалистической партии, а в 1917-м — большевиком и секретарём представительства «советской» России. В 1923 году он приехал в Россию, получил приличный пост. В ГПУ Вайнштейн пришёл лично, потом ещё два раза приходил. Он донёс не только на Витцель, но и на ещё одну свою сотрудницу — Магду Джемсовну Шмидт.
Главное обвинение против Витцель и Шмидт — они ходят в Разведуправление по утрам.
Доблестные чекисты арестовали Витцель в ночь на 13 июля. При обыске нашли записки от фон Гиргенсона и черновик заявления консулу Латвии. Поскольку Гиргенсон уже был осуждён как шпион, не было сомнений, что и Витцель шпионка. Это подтвердилось у неё в рабочем столе нашли информационные бюллетени представительства России в Финляндии. Да и визиты в Разведупр зачли как шпионаж. В Разведупр Витцель и Шмидт ходили за свежими иностранными газетами для библиотеки — ведь Вайнштейн желал читать иностранные газеты, а на улицах их не продавали.
В приговоре Витцель было сказано: «Передавала корреспонденцию, неизвестно в чем заключавшуюся; имея в своём ведении бюллетени полпредства, возможно, передала часть их в иностранную миссию; имела также связь в Разведупре».
Осуждена за шпионаж была и Магда Шмидт, дочь известного искусствоведа, который работал в том же Институте истории искусств, с 1929 года заведовал Картинной галереей Эрмитажа. О Магде упоминал в своих дневниках Александр Бенуа, который дружил с её отцом (Магда была лет на 20 моложе других героев этой истории), они были соседями по дачам в Гатчине. Бенуа называл Магду дочуркой, но в дневнике несколько раз добавлял «неаппетитная».
Несоблазнительная Магда Джемсовна, узнав об аресте сослуживицы, позвонила знакомому гепеушнику, который как раз и выдавал библиотекаршам иностранную прессу. Звонила с рабочего места — и разговор подслушал Вайнштейн! Он побежал в ГПУ (до Гороховой недалеко, библиотека была в здании Генштаба), оттуда послали чекиста арестовать Шмидт. Случилась немая сцена: Шмидт была не одна, а с тем самым знакомым чекистам. Отвели на Гороховую. Бенуа в дневнике записал: «Это произошло из-за находки среди вещей других политических арестованных книг запрещенного характера со штемпелем названной библиотеки. Дамы их выдавали по знакомству. Но хорош же строй и вся его психология, если за это арестовывают и с позором ведут девушку по улицам!»
Чекиста — приятеля Шмидт — отпустили, а её обвинили в том, что она «информировала некоторых лиц об аресте Витцель» — и далее блестящая формулировка: «с целью пресечения деятельности ГПУ».
Ну, хорошо не «ликвидации».
Забегая вперёд, скажем, что в 1959 году и Витцель, и Шмидт, и фон Гиргенсон были реабилитированы.
Третьей женщиной, пострадавшей в ходе блистательной операции, стала медсестра больницы, где лежал Гиргенсон, Мария Юрьевна Мегорская (род. 1988). Она была сестрой милосердия с августа 1914 года, за участие в Брусиловском прорыве имела Георгиевскую медаль. У Витцель нашли её трогательную записку:
«Многоуважаемая Екатерина Сергеевна! Георгий Павлович благодарит Вас за посылку и очень просит принести ему винигрету и жареной картошки. Аппетит у него колоссальный, но есть казенный суп он не может его моментально рвет, черный хлеб он тоже не ест, потому что он отвратительный. Вчера он был сыт, а сегодня он буквально голодает. Вы были так любезны, что предложили пойти в театр, окажите это моей дочери и ея подруге».
Женщин отправили в Соловецкий концлагерь: Витцель и Мегорскую на 3 года, Шмидт на 2 года. Очевидно, что за Шмидт было кому хлопотать — очевидно, её отец пользовался был для большевиков «нужником». Шла продажа произведений искусства за границу, искусствоведы помогали в этом деле, так что через полтора года Магду отпустили с минус шестью — запретом проживания в нескольких городах.
Джемс Шмидт умер в 1933-м своей смертью, Магда к тому времени опять жила в Ленинграде у брата. В 1938-м брата расстреляли, его жену сослали в Оренбургскую область, Магда стала воспитывать племянниц, дочерей Герберта, одной было 5 лет, другой 9. В блокаду, в марте 1942 года, она решилась отравиться и отравить девочек, чтобы умереть не от мучений голодной смерти. Сама она, действительно, покончила с собой — и кто скажет, что это грех. А девочки яд пить не стали, попали в детдом и выжили.
Витцель и Мегорская после Соловков были сосланы в Узбекистан. Витцель смогла вернуться в Ленинград, она тут 20 лет работала в библиотеке Эрмитажа и умерла в 1982 году. Мегорская так и умерла в Самарканде, в богадельне при церкви. Её сын погиб на фронте, дочь умерла от голода в блокаду, зятя расстреляли в октябре 1941 года «свои». Внук и внучка выжили.
Фон Гиргенсон, когда был в больнице, дал согласие сотрудничать с ГПУ. Но его не выпустили жить в Ленинграде, его послали в Новосибирск, дав задание подружиться с работниками консульства Германии в этом городе, который тогда ещё назывался Новониколаевск, и доносить на них. Ему дали должность заведующего иностранным отделом местного филиала Госбанка — на такой должности было много возможностей общаться с иностранцами, и доносы Гиргенсон писал регулярно. В 1930-м году его сделали заведующим отделом денежного обращения и поручили выявить среди коллег членов контрреволюционной организации. Несчастный не понял, он честно писал доносы о «неправильных» высказываниях коллег, а соврать, что они ещё и организацию создали, не догадался. Кончилось тем, что в 1937-м какой-то другой сексот догадался и сочинил «дело», заодно и Гиргенсона записал в члены к-р организации. Его приговорили к расстрелу, но потом отправили в концлагерь на 15 лет, и в концлагере он продолжил стучать — тем более, что лагерь был для интернированных, для российских немцев, а тут такая фамилия… Что с ним было после освобождения — неизвестно.
В 1934-м году Гиргенсон оказался героем фельетона в газете «Советская Сибирь». Фельетон крайне злобный («из-за конторского стола не видит живой жизни»), из тех, после которых сажали, но Георгия Павловича не посадили — всё-таки агент. Однако, по крайней мере одна фраза звучит как печальный приговор несчастному предателю:
«Уже почти потерял видимость человека и превратился в средне-статистическую величину».
Ист.: http://novbelgen.net/index.php/article_8_delo_o_vinegrete (статья написана правнуком Мегорской Андреем Новожиловым).